Борис Сапожников - Звезда и шпага
— Прекратить панику! — прогремела команда оказавшегося каким-то образом рядом со мной секунд-майора Брюсова. — Собраться для атаки! Трубачи, уснули, что ли?!
Словно, и вправду, проснувшиеся трубачи выдули длинные трели из своих инструментов. Услышавшие привычные звуки люди позабыли о панике, сработали выработанные годами тренировок рефлексы, мы развернули коней и направили их на примкнувших штыки и ждавших нашей атаки солдат. Назвать их казаками или там рабочими с крестьянами язык не поворачивался. Это были солдаты — хорошо экипированные и подготовленные солдаты. Куда лучше, чем пресловутые казаки сотоварищи в крашенных кафтанах и железных шлемах под шапками.
Я с наскока рубанул по выставленному штыку, сломал его у самого основания, но мне тут же пришлось увёртываться от удара солдата второй линии. Получить пол-аршина стали под рёбра не хотелось, так что пришлось проявлять чудеса вольтижировки, хотя штык и пропорол мне мундир на боку. Я наотмашь рубанул по мушкетам солдат второй линии, даже сломал пару, однако был вынужден отступить — первая линия тоже не спала. Грудь моего коня уже окрасилась красным, на ней красовались несколько порезов.
— Ирашин! — подскочил ко мне секунд-майор Брюсов. — Бери свой взвод и возвращайся. Кто-то должен ударить казакам в тыл. Сибирцев там прижали сильно!
— Есть! — коротко козырнул я левой рукой, натянув поводья, и крикнул: — Взвод, галопом, за мной!
Заряжать карабины времени не было, поэтому мы сразу ударили в палаши. Казаки, видимо, не ожидали, что мы, связанные боем с регулярной пехотой — а как ещё назвать этих солдат? — не сможем эффективно действовать в их тылу. И они были во многом правы, приказ Брюсова был изрядной авантюрой, но ведь и драгун Сибирского полка надо спасать.
Мы обрушились на тылы казаков, рубя направо и налево, вновь прокладывая кровавую просеку. Однако и кони наши уже подустали, да и сами мы вымотались от длительной рубки. Поэтому продвижение наше, через ряды казаков замедлилось, а вскоре мы и вовсе завязли в сбившихся в плотную людскую массу телах. Живых и мёртвых. Я лихорадочно работал палашом, рубил направо и налево, позабыв об усталости. И медленно, шаг за шагом, продвигались мы к правому флангу, где насмерть дрались в окружении драгуны Сибирского полка. Их зажали пешие бунтовщики и башкиры, осыпающие их тучами стрел.
— Вперёд, орлы! — кричал я, обрушивая тяжелеющий с каждым взмахом клинок палаша на головы казаков. — Поднажми! Надо драгун спасать!
И мы продирались вперёд, словно через некие заросли Южной Америки, о которых я читал в книгах в детстве. Казаки стали представляться мне чем-то вроде густейшего терновника, после каждого удара ветви его сыплются наземь, а сам он рвёт мой мундир и моё тело острыми колючками.
Но всё же нам удалось прорваться к драгунам, хотя руки уже я лично не чувствовал — и как сражаться дальше представлял с трудом.
— Прорвались, всё же, — сказал мне залитый кровью драгунский офицер. — Молодцы! Придержите казаков, а я возьму пару взводов и попробую башкир отогнать. А там обратно рванём.
— Вас понял, — кивнул я. — Карабинеры, к отражению атаки!
Взвод выстроился в две шеренги, и мы вместе с двумя взводами драгун принялись рубить казаков, лезущих на нас. Однако приходилось постоянно пятиться, так как казаки, ввиду своего численного превосходства постоянно норовили обойти нас с флангов, а допустить окружения мы не могли. Правда, долго драться в обороне, что было не свойственно нам, как кавалерии, не пришлось. Драгуны, уехавшие бить башкир, вернулись очень быстро.
— Пикинеров на башкир пустили, — объяснил мне всё тот же офицер. — Теперь пусть лёгкие всадники их гоняют. А нам обратно надо. — Он вскинул окровавленный и порубленный палаш. — Вперёд, драгуны! Бей, руби!
— Карабинеры! — поддержал его я. — Не отставать от драгун!
— Рискнём, карабинер? — спросил у меня драгунский офицер.
— То есть? — не понял я.
— Ударим широким фронтом, — пояснил он.
— Опасно, — покачал головой я.
— Война, вообще, опасная штука.
— Людей можем положить.
— На войне, вообще, часто убивают. Главное, за что сложим головы.
— Хорошо, — сдался я. — Бьём широким фронтом.
— Повзводно! — скомандовал драгунский офицер. — В две шеренги!
— Карабинеры! — не отстал я. — На левый фланг!
И мы ринулись обратно в толпу казаков.
Из-за пресловутого широкого фронта продвижение наше замедлилось ещё сильней, чем когда мы прорывались на этот фланг. Однако и казаков с рабоче-крестьянами убивать стали куда больше. Мы прокладывали уже не просеку, а широкую кровавую колею, заваленную трупами и ранеными, истекающими кровью. Но и мы несли потери — чем дальше, тем больше. Падали драгуны, несколько раз тот или иной унтер, а то и рядовой подхватывал эскадронный штандарт. Да и мой взвод таял, как кусок сахара во рту. Мои раны отчаянно болели, кровь лилась на ноги и конский круп, держался я, как и все мы на чистом упрямстве и осознании того, что драться надо. За себя, и за своих товарищей, сражающихся рядом с тобой. Опустишь палаш ты, не только сам погибнешь, но других за собой на тот свет потянешь, тех, кто бьётся вместе с тобой, кто рассчитывает на тебя и твоё оружие. Вот и вскидывал я тяжеленный палаш раз за разом. И ведь вроде бы всего ничего весом — фунта два с половиной — а как помашешь им столько времени, так он уже с полтонны весом покажется. Неподъёмный совершенно.
Мы и на этот раз прорвались через плотную толпу казаков и рабоче-крестьян, потеряв почти половину состава, но и врагов на поле боя оставив без счёту.
— Молодец, Ирашин! — приветствовал меня Коренин. — Драгуны нам сейчас очень пригодятся! С кем имею честь? — обратился он к драгунскому офицеру.
— Капитан Холод, — козырнул тот и, усмехнувшись, добавил: — Как раз для сибирского полка фамилия.
— Ротмистр Коренин, к вашим услугам, — кивнул мой командир. — Вот и познакомились, а теперь пора этих солдатиков вместе добивать. Отдыхать нам некогда.
И мы с новыми силами накинулись на солдат, обороняющихся уже в каре. Мы осадили их живую крепость со всех сторон, рубили палашами штыки и мушкеты, ну и самих солдат, конечно. Однако оборонялись они крепко, стойко держали удар. И хотя казаки в крашенных кафтанах, вместе с рабочими и крестьянами, что находились сейчас в нашем тылу, уже начали сдавать, кое-кто на флангах уже подавался бежать, эти солдаты стояли насмерть. Стояли даже когда бегство казаков стало массовым, а к нам стали присоединяться всё новые и новые части из приданных нам в Казани, именно они рубились с казаками, когда мы зашли врагу в тыл. Мы перебили солдат всех до последнего, на что ушла большая часть дня и несколько десятков жизней. Последним упал на пропитанную кровью землю офицер в синих шароварах, где-то потерявший свой картуз.
— Вот и боевое крещение в пугачёвщине, — сказал, опуская палаш, поручик Самохин.
Глава 2
Комиссар Омелин
Полковой комиссар Андрей Омелин сидел в кресле и смотрел в мутное окно, затянутое бычьим пузырём. За ним шагали сероватые пятна, лишь отдалённо напоминающие людей, коней и домашнюю скотину. Не будь на дворе начала апреля — или конец марта, комиссар уже давно сбился со счёта дней и недель, — он бы настежь распахнул окна в жарко натопленной, душной избе, впуская холодный воздух, однако кроме него тут жила вдова какого-то казака с детьми мал, мала меньше, а поморозить детишек Омелину совершенно не хотелось. И так, глядя на расплывчатые фигуры, полковой комиссар начал вспоминать.
Поначалу, все, как и должно быть, шло хорошо. Восстание ширилось, корпус генерала Кара — разгромлен, даже без помощи войск «нового строя», которые готовили в Сеитовой слободе и Сакмарском городке офицеры Кутасова. Сам комбриг с большей частью своих людей, которых всего насчитывалось до двух взводов — взводы из одних офицеров, прямо как в Гражданскую, — отбыл в войска Пугачёва, налаживать среди казаков, крестьян и рабочих с захваченных заводов основы воинской дисциплины прямо на линии фронта. Надо сказать, это дало немалые результаты. Устроивших вылазку из осаждённого Оренбурга солдат майора Наумова истребили за два часа жестокого боя, не дав никому вернуться в город. В корпусе генерал-майора Кара ловкие политруки из солдат, прошедших Гражданскую, сумевшие проникнуть в обоз под видом отставников, так хорошо наладили пропаганду, что едва не половина его перешла на сторону пугачёвцев, едва только Зарубин-Чика с Овчинниковым атаковали авангард. Перебежчиков приняли с почётом и отправили в Сеитову слободу и Сакмарский городок, где они влились в полки «нового строя». Политруки получили медали, отлитые на Твердышевском медеплавильном заводе, с подписью «За доблестный труд в тылу врага». После разгрома корпуса Кара города, крепости и заводы, буквально, падали в руки пугачёвцев. К восстанию присоединялись новые народы, настроения в войске росло с каждым днём. И только «офицеры нового строя» и комиссары понимали — до начала тяжких дней остаётся всё меньше времени.
