Алексей Махров - Шум в тумане

А в это время майор Зосима со своими ребятами радостно носился по пустынному галечному пляжу и развлекался тем, что спорил с прапорщиком, кто отпихнет от берега льдину побольше. Они ещё не подозревали, какая угроза нависла над экономикой братской Монголии.

Третьего июля, в четыре часа утра, белый от бешенства Джон Титскоу, во весь голос матерясь на суахили и португальском, стучал в ворота разведшколы, грозно размахивая бланком приказа от генерала Боллшита. Даже добираться до этого городка через всю страну Джону пришлось на попутках, так как его не пропустили на самолёт. (В США очень не любят неудачников!) Разжалованный до самого младшего офицерского чина, Титскоу решил отыграться на отданных в его распоряжение второгодниках, вообще не получивших никакого звания. «Ну, я вас, суки, в порошок сотру, вы у меня, мерзавцы, кровавым поносом дристать будете, я вас, козлов, в колонну по четыре построю, раздам шприцы и погоню монгольским жеребцам жопы колоть!»

Разбуженная шумом разведшкола была поднята по тревоге. Директор вдруг понял, что до него всё-таки добрались мстительные вьетнамцы. Боевая подготовка учеников оказалась на высоте – в считанные минуты нарушитель спокойствия был схвачен, скручен и доставлен в мужской туалет, где по тревожному расписанию развернулся мобильный командный пункт директора. В течение суток несчастного Титскоу умело и изобретательно пытали, даже не стараясь выведать кто он и какова его цель. Ученики, радуясь как дети подвернувшемуся случаю, просто отрабатывали на Джоне все приемы допросов третьей степени, которые успели изучить на уроках.

В конце концов, кто-то догадался просмотреть документы, отобранные у жертвы. Трагическая ошибка вскрылась. Бедного Титскоу с извинениями и выражением соболезнования два часа отмывали от крови в ближайшем писсуаре. В знак примирения сконфуженный директор расцеловал гостя в мокрые щеки и пообещал строго наказать виновных в этом безобразии. Справедливость наконец восторжествовала! Когда все недоразумения были улажены, Джону представили попавших в его команду. При одном взгляде на своих бойцов лейтенант понял, что построить их в колонну по четыре не получится. Бойцов оказалось только трое: смуглый чернявый коротышка, высокий худой блондин в очках с сильными диоптриями и конопатая рыжеволосая девушка со скобками на зубах. Титскоу понял, что это очередное оскорбление, нервы его не выдержали, и Джонни потерял сознание.

– Хороший признак, они ему явно понравились, – сказал директор, который давно мечтал избавиться от этих людей, позорящих гордое звание «суперагент».

Очнулся Титскоу в самый разгар устроенной в его честь офицерской вечеринки. Один из преподавателей лил ему в рот неразбавленный спирт, другой преподаватель мочился на ботинки Джона, а третий блевал на его живот. Увидев, что младший лейтенант пришел в себя, офицеры закричали «Гип, гип, ура!!!» и принялись стрелять в потолок, окна и пол из трофейных АК-47. Сознание вторично оставило Джона.

Пробуждение Титскоу нельзя было назвать приятным. Он валялся поперек кровати в комнате для почетных гостей. От ног, живота и лица невыносимо воняло. Раскалывалась голова, болели все ушибы, порезы и ссадины. В довершение этого кошмара стали ныть старые раны, полученные героем в бесчисленных боях за свободу и демократию во всем мире. Джон понял, что только глоток виски может восстановить душевное равновесие и телесное здоровье. И, о чудо, на полу возле двери стоит бутылка «Джека Дэниэльса». Из последних сил лейтенант дополз до неё, приложился, глотнул – бутылка оказалась пустой! Титскоу облизал пересохшие губы, разбил бутылку о свою голову и, рыча от злобы, попытался вскрыть себе вены осколком стекла. От этого времяпрепровождения Джона отвлек стук в дверь и голос одного из его новых подчиненных, длинного очкарика: «Господин лейтенант, сэр! Мы готовы приступить к тренировкам…»

Холодная, трезвая рассудительность вдруг овладела Титскоу. Он вспомнил слова генерала Боллшита: «Мы ещё покажем всем!» Кому и что надо показывать почему-то вылетело из головы, но эта фраза заставила Джона подняться с пола и открыть дверь. В коридоре по стойке «смирно» стояла великолепная троица.

– Мы ещё покажем всем, ребята! – гордо вскинув подбородок, сказал Титскоу и величественным жестом запахнулся в остатки изодранной, измятой и заблёванной рубашки. – Получите в арсенале пятивёдерные шприцы и ждите меня на полигоне через полчаса.

Так началась подготовка особой команды.

6 ГЛАВА

Монголия, Пустыня Гоби,

350км южнее г.Сухэ-Батор,

7 июля 1981 года, 6 ч. 30 мин.

Едва поднявшееся над горизонтом солнце уже немилосердно пекло. Через бесконечные барханы на север неторопливо ехал одинокий всадник. Это был знатный орат животноводческого колхоза «Лошадь Пржевальского» Тардыхан Балбуты. Жара совершенно не мешала одетому в папаху и полушубок старику. Тихонько напевая что-то себе под нос, Тардыхан лениво оглядывал окружающие его пески. Пастух был отряжен семьёй в столицу за солью и спичками.

Внезапно безмятежное спокойствие Тарды было нарушено. Со стороны солнца появилось несколько темных точек. Они быстро приближались, и вскоре стало видно, что это четыре человека на парапланах. «У, шайтан!» – пробормотал орат и, спешившись, залег за гребнем бархана.

Приземлившись, пришельцы торопливо закопали свои парашюты, вскинули на плечи объёмистые рюкзаки и бодро зашагали в сторону родного колхоза Тардыхана. Неожиданно предводитель десантников резко остановился, да так, что на него налетели остальные и воскликнул «Чизес!». Потом, потирая ушибленный лоб, он достал из нагрудного кармана какой-то предмет и бросил его на песок. Затем вся четверка стала дружно пинать предмет ногами, пока тот не стал раздуваться. Через несколько минут на песке стоял новенький джип «Хаммер». Быстренько покидав в багажник рюкзаки, странные люди забрались в машину. Двигатель взревел, колеса несколько раз пробуксовали. Вездеход рванулся вперед и исчез за барханами. Вскоре только следы на песке напоминали о происшествии.

Старый орат встал с земли, отряхнул тулуп, влез на своего конька и, сказав «У, шайтан!», поскакал к городу. Органы разберутся, кто это был. .

7 ГЛАВА

Москва, Здание КГБ на Лубянке,

8 июля 1981 года. 9 ч. 30 мин.

Майор Зосима уже успел вернуться из краткосрочного отпуска и даже выздоровел после тяжелой простуды, подхваченной во время плавания в ледяной воде Карского моря при температуре воздуха минус десять градусов.

Вызов от генерала Перепердищева застал майора за любимым занятием – строевой подготовкой с ёжиком Мухтаром. Они как раз успели разучить построение в колонну по четыре.

Перепердищев, сверкая чистым, розовым лицом, задушевно поведал Зосиме сколько труда ушло на оттирание чернил. Эта откровенность удивила майора, но ещё больше его удивило, что во время рассказа генерал употребил всего двадцать три матерных слова из тридцати пяти. Зосима насторожился, предчувствуя новое задание, по типу: пойди туда, не знаю куда, поймай того, не знаю кого.

– Ну, вот что, майор, – начал генерал, – в Монголии, в пустыне Гоби засечена высадка диверсионной группы. Судя по пятьдесят второму размеру отпечатков ног одного из четверых, это либо наш старый знакомый суперагент 0000346, либо снежный человек в кроссовках. Так что бери своих орлов и дуй в эту гребаную пустыню. Если узнаешь какого хрена делают в Монголии американские агенты, то в заказе к Новому году получишь икру.

Пребывая в легком шоке от услышанного, Зосима отправился собирать свою группу. «Не жеребцов же кастрировать прилетел в Монголию 0000346!» – думал майор. Но больше ничего на ум не приходило. Ничего более ценного, чем лошади в Монголии не было.

Прапорщик Небуди-Наливайко был найден в оружейной, где он чистил стволы своей двустволки. Лейтенанты Бодунов и Елдаков обнаружились в «красном уголке», где под видом политзанятий дулись в подкидного дурачка на щелбаны. Ёжик Мухтар так и продолжал отрабатывать строевые приёмы на письменном столе майора. Уже через час опергруппа была готова к новым подвигам. В Улан-Батор чекисты прилетели вечером того же дня.

Сходя по трапу, майор Зосима просто кипел от гнева. Дело в том, что где-то над Алтаем прапорщик Небуди-Наливайко по запаху нашел спиртопровод антиобледенительной системы самолета. Присосавшегося к трубе мужика, удалось оторвать от дармового угощения только общими усилиями остальных членов опергруппы. Крепкое здоровье позволило прапорщику осушить половину, что составило ровно сто тридцать литров денатурата. Остальное допили, разозленные неэтичным поступком Небуди-Наливайко, летчики. В итоге самолет пришлось сажать на брюхо – о том, чтобы выпустить шасси уже не вспомнили.