Сурен Цормудян - TOD MIT UNS
— А не врет?
— Какой резон. У нас с ним никогда трений не было. Нормальный мужик. Да ты сам вспомни. Он и встрече нашей рад был очень.
— Постой-ка, — Шестаков прищурился. — Я кажется, понял.
— Чего ты понял?
— Они же боятся. Понимаешь?
— Не совсем.
— Ну, сам подумай. Авторитета твоего боятся.
— Да какой к черту авторитет?..
— Погодь, командир. Дай скажу. — Поднял ладони прапорщик. — Представь. Мы объединимся. Станем вместе с ними жить. Придешь туда ты и приведешь две сотни человек, которые на тебя буквально молятся. И расскажут они остальным, как ты тут задницу рвал, спасая всех в округе. Как заорганизовал все тут. Как сам вкалывал, за ради выживания. И в оранжерее иногда сам работаешь. Наравне с другими. И в питомнике с кроликами да куропатками возишься. И сам проводку чинил. Ветряки ремонтировал на поверхности. И санузел ремонтировал и колодец углублял сам, пока не нашел чистые грунтовые воды. И расскажут, что никто тут не обижен был. Все равны. Все по справедливости. Да, ты тоже майор, как и тамошний Самохин. Но тут-то все сходство и кончится. Ну, я-то знаю еще по тем временам, какая он шкура и какой ворюга да самодур. И тут такой хозяйственник появился. Настоящий офицер, а не крыса в погонах. И две сотни человек уже за тебя, поскольку с тобой они от начала. И тут и остальные в пятом форте подумают, а ну его, Самохина того, с его шайкой. Вот человек. Работяга и организатор. И опыт многолетний выживания в небольшом бункере. А там просторы. Эх, как развернешься-то! Вот Самохин со своей кликой чего боится. Вот и пудрят мозги людям. Дескать, бойтесь. Есть такой нехороший Стечкин. И потому тянут с объединением. Покуда не подготовят общественное мнение против тебя. Тогда ты им не конкурент во власти.
— Да на кой черт мне эта власть? Мне людей выводить отсюда надо!
— Вот потому ты и в авторитете. Не за власть свою радеешь. За людей.
— Н-да, — Стечкин повесил голову и вздохнул. — А люди все те же. До чего дошли много лет назад. Горстка осталась, за час на перекличке пересчитать. А все те же. Власть. Пропаганда. Конкуренция. А ведь, похоже, что ты прав.
— Да конечно прав. А уж зная, что за фрукт этот Самохин… — Шестаков поднялся и, подойдя к командиру, присел рядом на его койку. — Слушай. Паша. А может мы того?
— Чего? — морпех повернул голову и внимательно посмотрел на товарища.
— Ну, оружия у нас хватает. Бронетранспортеры. Бойцы крепкие имеются. А ну как пойдем туда и порядок наведем? Тут тебе и объединение. Тут тебе и жизненное пространство. И все в наших руках будет.
— Эдуард, — Стечкин недобро прищурился, — Ты в своем уме?
— Да погоди, командир, — засмеялся прапорщик.
— Это ты погоди. Ты что же, предлагаешь мне войну устроить? Мы да они, может быть последняя тысяча людей на всей земле. И ты мне предлагаешь бойню устроить? По своим стрелять?
— Да причем тут по своим? Майор Самохин сотоварищи кому тут свои…
— Эдик. Давай заморим этот разговор в зародыше, а?
В стальную дверь жилища Стечкина кто-то настойчиво забарабанил и, не дожидаясь утвердительного ответа, распахнул ее. В проеме появилась взъерошенная голова капитана Демченко, с медицинскими петлицами на воротнике камуфляжа.
— Василии! Группа Скворцова вернулась! Там непонятное что-то! Шумят. Через карантин ломятся. Тебя зовут.
* * *— Товарищ гвардии майор, ну бес в них какой-то вселился. Может токсин новый в атмосфере, и фильтры пропускают? Гляньте, как бесятся. — Нервно тараторил химик, перекладывая из ладони в ладонь свою маску.
Увидев через толстое стекло командира, группа Скворцова столпилась у прозрачной перегородки и что-то пыталась объяснить жестами.
— Чего такое у вас?! — Крикнул Стечкин.
— Да не услышат они, товарищ гвардии майор. Стекло. Маски. Сами еще шумят.
— Ну, тогда пусти меня к ним.
— Вы что? На их ОЗК роса токсичная! Гляньте! Они из тумана только что!
Павел выхватил у химика из рук респиратор, натянул на лицо и вышел из комнаты химпоста.
— Дверь за мной плотно закрой! — Крикнул он химику, затем вошел в дегазационную.
Группа Скворцова тут же присмирела. Они отошли назад от командира, вспомнив вдруг, что на них скопились ядохимикаты от тумана, а у майора ничего из защиты нет кроме респиратора.
— Скворцов, говори, какая вошь вас всех разом ужалила! — прокричал командир сквозь свои фильтры.
Один из восьми «близнецов» сделал шаг вперед и подергал гофрированный шланг, идущий от противогаза к подсумку с фильтром.
— Василич. Там следы на пляже. Человеческие. — Раздалось из фильтра глухое возбужденное бормотание.
— Где?
— Где-то в километре не доезжая до ПУРа. На полигоне нашем. Возле подрывной станции.
— Так вы в Балтийске не были?
— Нет, командир. Я же говорю. Следы!
— Да понял я. Уверен, что человеческие?
— Да. Подошва рифленая. С поперечными грунтозацепами. Причем следы идут прямо из воды и в лес. Мы внимательно посмотрели. Поначалу думали, что один человек. Но там как минимум трое прошло. Просто шли они цепочкой и наступали в один след. Мы как поняли что к чему, сразу назад!
Холодок прошел по позвоночнику Стечкина. Что за неизвестные люди появились невесть откуда, а точнее из моря? И каковы их намерения, и настрой, если они стараются скрыть свою численность таким незатейливым способом?
— У вас оружие с собой?
— Да командир!
— Быстро наверх. Садитесь в ПТС-ку. Ждите меня!
— Есть!
Толкаясь, «близнецы» облаченные в обезличивающие всех ОЗК, двинулись на выход.
Стечкин вернулся в комнату химпоста.
— Менделеев. Давай мой костюм. Срочно! Я за автоматом сбегаю!
— А что там случилось, Павел Васильевич?
— Мы не одиноки во вселенной!
* * *Гараж техники находился естественно на поверхности. Под него приспособили три огромных железных ангара, бывших некогда хранилищами. Ядерный удар по самому комплексу, где находились и наземный центр спутниковой связи с флотом в мировом океане и его дублирующая на случай большой войны подземная часть, а так же хранилища материально-технической базы, не наносился. Воинская часть была в стадии расформирования, и уже был объявлен аукцион на продажу земли коммерческим структурам. Среди желающих приобрести лакомый кусок земли с обширным подземельем, были так же и иностранные фирмы. И противнику это было известно. Сюда прилетела только крылатая ракета, начиненная кассетной боевой частью, чтобы выкосить жителей офицерского общежития, что и было сделано. Тратить термоядерный заряд на горстку офицерских жен и детей, и самих офицеров, оказавшихся лишними в реформируемой армии и готовящихся оказаться на гражданке, было непозволительным расточительством с экономической точки зрения. Потому и послали на них дождь из стальных игл, распыленных взрывом кассетной боеголовки. Из местных жителей мало кто уцелел. Поэтому основу подземной колонии составили жители ближайшего населенного пункта и морские пехотинцы, находившиеся в тот роковой день в лесном палаточном лагере на учениях, проходящих на полигоне «Хмелевка».
Ангары, посеченные поражающими элементами кассетного боеприпаса, находились в пятидесяти метрах от главного входа в бункер. Много лет назад люди провели титаническую работу, создав на тропе, ведущей к ангарам тоннель из ящиков от боеприпасов, заполненных песком. Выросли стены по бокам. Сверху были уложены доски. Затем насыпали щебень и грунт. Накидан дерн. Теперь этот тоннель выдавал лишь поросший устойчивыми к враждебной атмосфере нового мира сорняками земляной вал. Изрешеченные железные своды ангаров были затянуты рулонами рубероида и линолеума, спасая загнанную в ангары технику из лесного лагеря от кислотных и радиоактивных дождей. Все это сделать было непросто, учитывая, как зашкаливали дозиметры в те, первые годы. Как бесконечно долго лили черные от ядерного пепла дожди. Но люди сделали это. Ради будущего. Ради выживания. Ради себя и тех, кто оказался рядом.
Выставлять на поверхности посты считалось излишним. Люди Красноторовской колонии не знали других выживших в целом мире, кроме общины пятого форта под Калининградом. А это почти в сорока километрах вглубь суши. Учитывая, что у форта практически не было пригодной для дальних (а именно дальними в нынешнее время стали такие рейды в несколько десятков километров) рейдов, то опасаться за сохранность техники в ангарах не приходилось уже долгие годы. Но теперь все изменилось. Известие о чьих-то следах на пляже, в паре десятков километров от подземной обители было в первую очередь тревожным сигналом, а уж потом наводило на мысли о надежде и оптимистических посылах возможного контакта с другими выжившими.
Стечкин тревожно вглядывался в туманный горизонт, где утопала линия берега, тянущегося до самого Балтийска. Что значило это событие в их странной, растянутой в бесконечности жизни после всеобщей смерти? Не были ли эти следы на песке, предзнаменованием окончания эпохи, когда два десятка лет горстка оставшихся людей с иррациональным упорством отрицала саму смерть? И были ли вообще эти следы на самом деле?
