Роман Глушков - Эпоха стального креста
– Негде хранить, молодой человек. А не дай Бог найдут – буду до конца жизни библиотекарем где-нибудь под Киевом...
Как ни прискорбно, но пришлось смириться с неизбежным и предать огню на городской свалке содержимое стенного тайника, что подрывало мою репутацию отличника Семинарии (да, на втором курсе меня угораздило им стать – палка наставника сыграла-таки свою роль!). Я стоял посреди гор мусора, смотрел на обугливающиеся пожелтевшие страницы и плакал, ибо что могло быть для меня печальнее в тот период жизни, чем горящие «Хроники Паоло Бертуччи»? Однако я отвлекся...
Век Хаоса – самое темное пятно нашей истории. Сын Бертуччи по неизвестной причине дело отца продолжить отказался, других летописцев еще не появилось, а наши имели об этом отрезке времени весьма приблизительное понятие. Можно только предполагать, что делалось, когда осела пыль, унялся огонь и успокоились вулканы. Но известно абсолютно точно – ни одно государство как объединяющая людей сила не сохранилось. Люди сбивались в группы, хоронили мертвых, собирали уцелевшие вещи и продовольствие, уходили из мест, зараженных невидимой смертельной энергией, строили новые укрепленные поселения, восстанавливали наименее разрушенные старые, безусловно, воевали из-за пропитания, техники и пригодных для жизни территорий.
Помимо желания выжить всех сплачивала и еще одно: психика оставшихся на планете жителей претерпела колоссальные изменения. Пережитое, похоже, надломило людские души. Но вопреки всему, даже тому, что смертность продолжала оставаться катастрофической, на изувеченной воронками земле начали рождаться первые дети. Забрезжила новая надежда.
Именно надежда и послужила причиной становления нашей эпохи в том виде, в каком она пребывает теперь...
К концу Века Хаоса на нынешних пространствах Святой Европы проживало около восьми-десяти процентов населения от того количества, которое встретило Каменный Дождь. Люди по привычке тянулись к большим городам и столицам исчезнувших стран. Там еще можно было разжиться кое-какими вещами, найти сносный кров, оружие, единомышленников. Появились крупные племена с присущей им иерархией.
Местами обнаруживались неразрушенные хранилища топлива, а кое-где нефть научились перегонять сами, получая довольно сносный продукт переработки – бензин. Ремонтировалась не окончательно разбитая техника. Народные умельцы собирали совершенно неправдоподобные, но с грехом пополам функционирующие агрегаты и автомобили.
Борьба за электричество была самой нелегкой, однако практически во всех крупных городах по старым чертежам из старых комплектующих сооружались маленькие электростанции для нужд лесопилок и прочих ремесленных предприятий. Часто они переходили из рук в руки в результате кровавых столкновений племен и кланов. Дошло до того, что захватывать друг у друга эти жизненно важные ценности стало хорошим тоном. Жизнь человеческая на фоне этого потеряла всякую стоимость...
Вера в Господа как Отца, Повелителя и Покровителя всего сущего, само собой, выжила и под Каменным Дождем. В Век Хаоса лишь тлея, теперь она охватила пожаром всю Европу, обрела немыслимое число приверженцев. Слабые, униженные, отчаявшиеся люди легко впитывали слова новоиспеченных священников, вооруженных древними общечеловеческими истинами, существовавшими еще задолго до канонизировавшего их Моисея.
Повсеместно стало твориться то же, что и во все времена из века в век: тот, кто умел работать языком, предпочитал не мозолить руки. Так, совершенно естественным путем, появилось первое поколение пророков, вскармливаемых, одеваемых и защищаемых верной паствой в обмен на гарантии прелестей Рая после смиренной и праведной (читай: беспрекословно подчиненной пророческим прихотям) жизни. А много ли надо для счастья унижаемым и гонимым людям?
Но вернемся несколько назад.
Несмотря на разрушительную мощь, Каменный Дождь пощадил достаточно малых и средних городов. Приняв на себя удары одного-двух камней, они в основном пострадали от последующего разграбления оставшимся за их пределами выжившим населением. В это число входил и Ватикан. Единственный полуторатонный булыжник разнес здесь площадь св. Петра, обрушил фасады прилегающих к ней зданий и поджег Сикстинскую капеллу. Было завалено обломками и сгорело в огне много высших церковных чинов, швейцарских гвардейцев, а также туристов-паломников, бросившихся спасать бесценные памятники культуры. Но еще больше полегло их в тот момент, когда воды горного озера Браччано хлынули в реку Тибр. Несколько многотонных разогретых осколков довели озеро до температуры кипения, а один разбил изолирующую его рельефную преграду. Горячая вода ворвалась в Рим с Ватиканом, потушила пожары, однако сварила заживо большую часть граждан древнего города, включая и мирно сосуществующих с ними Господних слуг.
В дополнение ко всему на Рим рухнули еще три небесных убийцы, безжалостно похоронив под собой практически всю столицу древней Италии, но по чистой случайности не повредив строения Ватикана. Выжившие братья по Вере усердно молились на протяжении всей последующей смуты, образовав нечто вроде монастырского братства, питаясь и одеваясь, чем пошлет Бог да пожертвуют сердобольные римляне, и без того влачившие жалкое существование. Монахов неисчислимое количество раз грабили и убивали, но они продолжали взывать ко Всевышнему, иногда принимая в свои ряды новых членов ради поддержания жизни дряхлеющей религии. Позже, поняв, что одними молитвами желудок не обрадуешь, монахи обзавелись натуральным хозяйством, ведя полукрестьянский-полумонашеский образ жизни на ниве духовного бытия.
Именно такими и застал их Пророк Витторио в начале взлета своей головокружительной карьеры...
Пророк ничем не выделялся среди ему подобных, но, видимо, Витторио посчастливилось родиться в нужное время и в нужном месте. В молодости острый на язык и невероятно смышленый юноша досконально изучил наследие пророков Ветхого и Нового заветов и усвоил одну интересную в психологическом плане закономерность: если регулярно и настойчиво нести при большом скоплении народа облеченную в живописные литературные рамки абракадабру, а также выплескивать из себя со страстью театрального артиста общие, по сути ничего не значащие фразы, обязательно среди слушателей отыщется тот, кто так или иначе свяжет их с каким-либо глобальным событием будущего. «Смотрите, а ведь он говорил! Он знал! Он предупреждал!» – согласно кивая головами тут же подхватит толпа и впадет в суеверный трепет подобно той группе неприкаянных, которая некогда ступала след в след страдавшему от отсутствия еще не изобретенного компаса, а потому рисовавшему по пустыне замысловатые зигзаги Моисею. Так что рано или поздно, но перед именем твоим имеет все шансы появиться приставка «пророк», а при более удачном попадании из прошлого по будущему даже «святой», со всеми вытекающими: популярность, слава, уважение и, разумеется, власть!
Проверка теории на практике не заставила себя долго ждать.
«Вижу, вижу я, граждане Рима, тот день, когда будете вы есть землю из-под ног ваших, ибо не покаялись предо мной, устами Господа вещающим! Не исповедались, нечестивцы, во грехах ваших, не искупили их жертвою малою либо великою, от размера прегрешения зависимою! Так падет же на вас суровая кара небесная и не обрящете вы спасение свое! – выпучив глаза и воздев руки к небу, стенал молодой Витторио, преклонив колена в жаркий летний полдень на ярмарочной площади. А после катался по земле, истошно завывая: – Прости их, Отец, прости, если еще сможешь!..»
Через год на едва взошедшие посевы откуда-то из Африки налетели стаи саранчи. Плодилась она там в геометрической прогрессии – безлюдные пространства в немалой степени этому способствовали, – и кое-где в Европе уже были зафиксированы единичные случаи ее появления. Не сказать, что урон от налета насекомого-агрессора получился тотальным, но тем не менее урожай по осени собрали скудный, и крестьяне, опасаясь в первую очередь за свои семьи, не горели желанием везти его на продажу в Рим. В городе запахло голодной и безрадостной зимой.
Как обычно, паника в несколько раз преувеличила реальную угрозу, и самым ярым ее возбудителем послужил вживавшийся в свой новый образ молодой амбициозный горожанин, прозорливо уяснивший, что Удача только что вложила хвост прямо в его цепкие руки. Уж он-то не дал о себе забыть!
«Наш пророк Витторио!» – только так именовали его теперь горожане, большей частью представлявшие собой обыкновенных набожных обывателей. И пускай проблема голода никуда от этого не исчезла, для Витторио она более не являлась актуальной. Отныне в Риме было правилом делиться с божьим человеком последними крохами, чтобы тот замолвил словечко за тебя и за твоих близких пред высоким своим покровителем, чем он с превеликим удовольствием и занимался, уединяясь на Капитолийском холме. Обращенные к небесам молитвы Витторио обычно сочетал с занятием менее возвышенным – поеданием втихомолку крестьянских и прочих даров, которыми он вообще-то обязан был умилостивить разгневанного Господа.
