Валерий Большаков - Ганфайтер. Огонь на поражение
– Привет, беспризорник! Чё делаешь?
– Хвосты китам кручу, – отвечал Браун.
Ему было хорошо – с ним были океан, киты и друг. Сложно было понять, что же их связало, его – благовоспитанного юношу, и Витьку, уличного пацана. Но связало крепко…
Повсюду, насколько хватал глаз, в волнах темнели группы китов. Блестели на солнце черные дуги – это скользили и исчезали под водою спины нырявших кашалотов, буквально ввинчивавшихся в воду. Взлетали в воздух фонтаны пара. Иногда тишину разрывал громкий удар хвоста о воду, подобный пушечному выстрелу.
Кашалоты и сами описывали в океане немалый круг; через неделю стадо вернется к началу пути.
В ясном небе не было видно птиц, только одинокий альбатрос тяжело обрушивался на волну, вспарывая воду широкими перепончатыми лапами.
Воздух над океаном был неподвижен, тихо кругом – только волны наполняли тишину плеском и шорохом, подобно тому, как песок и ветер непрестанно шепчут что-то в безмолвии пустыни.
После полудня безмятежную пастораль нарушил «маверик» – бродячий кит-одинец, огромное создание, не мельче самого вожака по имени Тимор Пинк – тоже полных двадцать два метра «роста». Маверик отливал иссиня-черной шкурой с коричневыми подпалинами, а кожа вокруг пасти была посечена массой шрамов, оставленных клювами кальмаров, их же роговыми зубами и присосками. Матерый зверь. Видно, что не дурак подраться, но ведет себя мирно, пасется неподалеку и никого не задевает.
Вдруг откуда ни возьмись появилась стая косаток – прекраснейших обитателей океана, возглавляемая громадным самцом в роскошном наряде: в черном «фраке» и белой «манишке». Высокий спинной плавник вздыблен, как меч наголо.
Заметив одинокого кита, стая свернула к маверику, а тот – ноль внимания, фунт презрения.
– Ну, щас чё-то будет… – послышалось в репродукторе бормотание Волина.
Надо отдать должное вожаку косаток – он медлил, словно прикидывая баланс сил. Зато его молодой и норовистый приятель раззинул пасть и бросился на маверика.
Кит-одиночка не кинулся наутек и не стал атаковать сразу – он выжидал. И в самый решающий момент, яростной дугой изогнув свое громадное тело, нанес косатке-отморозку сокрушительный удар хвостом. В следующий момент его нижняя челюсть вспорола мягкое брюхо агрессора – волны окрасились кровью.
Вопли умирающего собрата привели косаток в смятение. Они начали кружить вокруг беспомощно извивающегося товарища, а одна из самок даже попыталась поддержать его, не дать утонуть. Но тщетно – страшная трехметровая рана была несовместима с жизнью.
А маверик свернул на запад и спокойно ушел в открытое море…
…В четверг ночью субмарина Брауна тихо следовала за стадом. Тимофей рефлекторно избегал облаков испражнений, желтевших в лучах прожекторов.
Днем легче увидеть другие следы прошедшего стада китов – стаи птиц, которые ныряют, подбирая за китами объедки, и стаи акул, кои тоже не чураются падали.
Задача у Брауна была проста и незатейлива – собирать плавающие по поверхности куски амбры.
Иногда в кишечнике кашалота образовывались сгустки серой восковидной массы – амбры. У нее был резкий гнилостный запах, но со временем он превращался в приятный, напоминающий мускус, жасмин, ладан. И это удивительное вещество усиливало тонкие ароматы парфюмов, закрепляя их и делая невероятно стойкими. Ценный побочный продукт китоводства.
Тимофей выбрался к стаду и увидел слева по борту странное сияние – шел огромный косяк тунцов, и каждая из огромных, мощных рыбин разрывала темную пелену моря фосфоресцирующими полосами – это светился потревоженный планктон, рассеивая зеленое и пурпурное сияние.
Рассекая эти красочные узоры, ринулись киты, желающие «порыбачить». Мало кому из «рыбарей» улыбнулась удача. В то мгновение, когда над тунцом уже готовы были сомкнуться страшные челюсти, «рыбон» уносился в темноту, серебристо сверкнув, точно сабля, выхваченная из ножен.
Отблистали тунцы, и вода вдруг рассыпалась серебристыми иглами – это миллионы сайр пожаловали. Бока рыбок сияли радужным блеском, спинки отливали металлической синевой. Кашалоты лениво последовали за косяком, хапая сайру на ходу…
…Стрелять из бластера Тимофея учил Волин, не без зависти наблюдая скорый прогресс, – у Брауна была природная сноровка, твердая рука и глазомер.
Сначала, правда, Тимофей тренировался сам. Стесняясь собственной неуклюжести, он битый час упражнялся в выхватывании квантового пистолета-разрядника, который в Евроамерике прозывали бластером. Тренировался он в глухом углу южного сектора «Моаны-2», стационарного плавучего острова.
– Ты его неправильно держишь, – послышался голос Волина.
Браун резко обернулся. Виктор стоял широко расставив ноги и уперев руки в бока.
– А как надо?
– Не вытягивай руку и не целься, понял? – посоветовал Волин. – Выхватил бласт – локтем упрись в бедро и наводи, не глядя. Поворачивайся всем корпусом. И стреляй. Понял, в чём изюминка? Это на соревнованиях можно руку тянуть, выпендриваться по-всякому, а на улице выигрывает тот, кто быстрей. И метче.
Только ты… это… учти: не вздумай пугать бластом! Не вопи: «Стой, стрелять буду!» и не пали в воздух. Вытащил оружие? Стреляй! А стреляй для того, чтобы убить. Ухватил суть? Ну вот… И запомни: если ты где-нибудь в батиполисе пристрелишь вооруженного океанца, тебя оправдают. Тут один закон, и все носят этот закон с собой в кобуре…
– А если я безоружного… э-э… убью?
– Тогда тебя линчуют, – просто ответил Волин. – Утопят. Если поймают, конечно. А не словят, так объявят награду. Прикинь? Какой-нибудь «охотник за головами» отправится по твоему следу, чтобы тебя пришлёпнуть… А тебе это надо?
– Обойдусь как-нибудь…
– Верно мыслишь! И… и знаешь чё? Я тебя за хвастуна не держу, ты у нас скромник, и всё равно – не хвались своим умением стрелять. Каким бы ты отличным ганменом [8] ни был, рано или поздно найдется кто получше.
– Да чем тут хвастаться… – уныло вздохнул Тимофей.
– Хочешь научиться стрелять?
– Хочу!
– Тогда пошли.
Волин проводил Брауна в спортзал и завел в стрелковый модуль.
– Даю тебе свой «смит-вессон», – сказал он, доставая из силикетового сейфа увесистый револьвер с рукояткой, отделанной слоновой костью. – Сорок четвертый калибр. Вот патроны. Вот наушники – грохоту будет…
– А ничего, что шум? – несмело спросил Тимофей, застегивая на бедрах оружейный пояс с кобурой.
– Здесь четыре слоя акустической защиты, так что… Шуми на здоровье. Главное, если уж ты с пулевым оружием научишься обращаться, то с фузионным только так справишься – у бласта отдачи нет!
Волин растворил объемистый встроенный шкаф, и оказалось, что это не мебель вовсе, а ниша для робота – здоровенного андроида, стоявшего, широко раздвинув ноги-тумбы и раскинув мощные бугристые длани.
– А тут у меня типа мишень, – сказал Виктор. – Балбес, знакомься – это Тимофей, он будет на тебе тренироваться.
– Страшно рад, – пробасил робот, – страшно горд.
– А я ему ничего не попорчу? – неуверенно спросил Браун.
– Я покрыт тяжелой броней, – прогудел Балбес, как Тимофею показалось – со снисхождением.
– Дерзай, – сказал Виктор. – Я заглядывал в твою физиолептическую карту... Короче – у тебя хорошая координация движений и быстрая реакция. Будешь упорно заниматься – получится ганфайтер. Заленишься – и контрольный выстрел сделают тебе.
– Не дождутся, – тихо сказал Тимофей.
– Тогда – огонь!
Браун выхватил револьвер и нажал на курок. Грохнул выстрел. Пуля ушла в стену и словно растворилась. Маленькую дырочку затянуло смолопластом.
– Представь, что указываешь на Балбеса пальцем, только это будет не палец, а дуло. Огонь!
Тимофей сунул «смит-вессон» в кобуру, отвел руку – и бросил ее вниз. Выхватил. Уперся. Выстрел! Увесистая пуля с сочным чмоканьем вошла в бок роботу-андроиду.
– Во! – радостно крикнул Волин. – Молодец! Ну, я пойду, а ты оставайся.
И Тимофей Браун продолжил расстреливать Балбеса.
Весь день он не вылезал из стрелкового модуля, прервавшись лишь на короткий обед. У Брауна не проходило удивительное ощущение – будто это не он, а кто-то другой обитал в его теле и вот теперь трансформируется, как куколка-имаго, превращаясь… Да нет, не в бабочку. В кого-то пожестче, потверже, побезжалостней.
Тимофей тренировал обе руки, выхватывая револьвер и стреляя, как заведенный. Первые часы Балбес густым басом сообщал: «Мимо… Опять мимо… Попал. Рана не смертельная, но болезненная». К концу дня его убийственные доклады звучали мажорней (или минорней – это уж с какой стороны поглядеть): «Попал. Убит… Попал. Рана смертельная. Умер… Попал. Рана несерьезная – перебито запястье. Противник не способен удерживать оружие, рекомендуется добить… Попал. Умер…»
…Когда он переехал в Мутухэ, стояла осень, но было тепло. Солнце пригревало, на фоне ясного индигового неба желтели сопки – бледно золотились осины, коричневели дубы, клёны вносили в общую палитру сочные мазки багрянца.
