Макс Острогин - Большая Красная Кнопка
Затрясло снова. Егор сел, зажмурился и прикрыл голову руками. Я цапнул его за шиворот и поволок. Через пять минут мы были уже на улице. Земля дрожала, равномерно и не по-живому. Машины с окрестностей сползались в кучу, терлись друг о дружку мордами с железным звуком. Я всегда думал, почему многие машины стоят кучками? Шнырь сказки мне рассказывал – что машины, они как живые, за долгие годы им становится скучно, и они собираются вместе, чтобы не было так страшно. А вот почему. Стряхивает их просто.
Сама дорога трескалась, уже и без того крошеный асфальт измельчался еще сильнее, в чешую. Со всех сторон доносились протяжные стонущие звуки, точно кого-то долго и с удовольствием резали.
Мы отбежали в сторону от высотки, она, конечно, крепкая, сколько лет тут простояла, не упала, но кто знает? Если такая дура завалится, на километр вокруг обломками завалит, похоронит, не откопаешься.
Но высотка выстояла. Тряс прекратился, и вокруг установилась пронзительная тишина. Нет, где-то вдалеке все еще обрушивались балконы и трещало что-то каменное, но даже эти звуки являлись частью большой тишины. Егор вытер со лба грязный пот и выдохнул:
– Раньше почти не трясло…
– Раньше я был бы водопроводчиком, – перебил я. – Времена меняются, мир меняется, люди остаются. Так-то.
Я вдруг подумал, что стал говорить, как Гомер. Как опытный человек, который видел много и которому есть что сказать молодым. А ведь я его уже не очень хорошо помню, иногда уже не могу и понять – то ли он это раньше говорил, то ли я это сам уже начал придумывать. Люди становятся похожи на тех, кто был рядом с ними в молодости.
Наверное, раньше, в мире, где тебя не пытались сожрать каждый день, на память оставалось больше места. И лица близких людей не растворялись так стремительно в жизненном вращении. А с нашими скоростями… Тут в один день происходит столько, сколько у нормального человека в три жизни не уложится, память не выдерживает. Вот и Гомера я помню все хуже и хуже.
– Надо в слона перебираться, – сказал Егор. – Прямо сегодня. Сейчас прямо…
– Мы, кажется, сумраков пострелять собирались.
– Сейчас?!
– А что? Не будем откладывать.
Егор с сомнением поглядел на дом.
– Стоит, – успокоил я. – И нас еще перестоит. И вообще, зря, что ли, спустились?
– Ты прав, наверное…
Я усмехнулся.
– Конечно, я прав. Оружие прихватили, можем заняться сумраками… А где Алиса?
Егор пожал плечами.
– Ты ее с утра видел?
– Нет… То есть видел, она на шпиле сидела. А потом по крыше гуляла…
– То есть она может оставаться там?
Егор задрал голову.
– Вряд ли, – сказал он. – Она, наверное, ушла. У нее же чувствительность…
В ноги ударило.
Тряс не прекратился.
За зоопарком обрушился дом. Громко, в воздух темным клубящимся призраком взметнулся фонтан пыли.
– Начало падать уже, – выдохнул Егор. – Раньше не падало. Все к чертям…
Это точно. Город разваливается. Дни наши исполнились тяжестью злодеяний, и крыши не выдерживают груз неба, оседают на головы уцелевших.
На наши головы, так-то.
– Я, пожалуй, схожу, посмотрю, – сказал я.
– Куда? – тупо спросил Егор.
Я не стал отвечать, сбросил рюкзак, сунул ему карабин, сунул костыль, побежал обратно.
– Стой! – крикнул Егор. – Ты что?!
Вверх оказалось легче, чем вниз. Громада дома подрагивала от неустойчивости, а мне представлялось, что дом трясется от моей неотвратимой поступи, самоуверенно, конечно, но казалось. Чувствовал себя особенно могучим. Вверх за пятнадцать минут, сбил дыхание, вот что значит отсутствие физической активности.
Алисы не было. Квартира, в которой я прожил последнее время… Ее тоже уже не было. Крошево из штукатурки, самодельных игрушек, книг, тряпок, других вещей. Опять. Дом, давший мне приют, уничтожен. Как всегда. Какое-то проклятье…
Я выбрался на крышу. С востока наплывали зимние облака. Алиса сидела на парапете, кидала вниз камешки. Прекрасное занятие. Хотел бы я так. Сесть где-нибудь на мосту, кидать в воду камешки, никого не бояться.
– Пойдем отсюда, – сказал я.
Алиса, само собой, не ответила.
– Тут может все рухнуть. Прямо сейчас.
Алиса не оглянулась. Крыса ее оглянулась, сверкнула на нас бусинками глаз.
– Все будет хорошо. Сейчас мы отправимся вниз, нас там уже Егор дожидается. Он там волнуется, сам сюда бежать хотел… Пойдем вниз, а? А то Егор переживает… Смотри, какие облака красивые! Да ты и так видишь…
Куртка у Алисы порвана, поперек спины царапина, точно когтем полоснули.
– А я самолет ведь видел. Помнишь, я тебе рассказывал? Самолет – это ведь многое означает, понимаешь? Самолет – это значит, что люди еще есть, остались. Пусть где-то там они живут, но они все равно есть. И летать умеют. То есть у них техника сохранилась, ты представляешь?
Она не представляла. Самолет не самолет, ей разницы никакой…
Прямо перед нами, километрах в двух, обвалился высокий, похожий на круглую высокую башню дом. Он раскололся на три части и распустился в стороны, как тюльпан.
– Я скучаю, – сказал я.
И повторил:
– Я скучаю, Алиса. Мне плохо без тебя.
Алиса повернулась. Теперь она сидела спиной к многометровой пустоте, на самом краешке. Смотрела в сторону, не на меня.
– Пожалуйста, пойдем.
Алиса спрыгнула с парапета, прошагала мимо меня, от нее исходил ощутимый жар.
Алиса меня ждать не собиралась, направилась вниз вприпрыжку, только что не насвистывая. Я хромал. Толчки не повторялись. На лестнице тихо, только вериги побрякивали в серебряной коробочке.
Вериги я снял. Вернее, их снял Егор, когда я был в бессознательном состоянии. А дырки заросли. Быстро и накрепко. Едва начали двигаться руки, я хотел их вернуть… Но не вернул. Слишком много боли в последнее время, перебор. И причинять себе лишнюю боль мне не очень хотелось. Я решил отдохнуть от боли. Конечно, в веригах есть сотня плюсов…
Но я уже не молод.
Я протер их спиртом и спрятал в серебряную коробочку. Хотел вменить их Егору, но потом вспомнил об особенностях его воспитания. Он уже слишком взросл, может неправильно понять. Я с ними прожил почти всю жизнь, а он…
Он прожил всю жизнь с отцом.
Отец, наверное, гораздо лучше всяких вериг.
Это Москва. Она начала пропитывать меня своим легкомысленным духом, я даже про тропари стал забывать. Еще год назад я не мог прожить без тропаря ни одного дня, а теперь…
Перед сном. И с утра, но не каждый день.
Вериги позвякивали, напоминая мне о прошлом, которое вряд ли удастся вернуть. Жизнь, оставшаяся за МКАДом, казалась совсем чужой. Заполненной простыми привычными заботами: убийством мрецов, охотой на зайцев, забегами наперегонки со жнецами. Раздумьями о лете, надеждами на хороший улов. А теперь я хотел иного. Я окончательно вырос, стал выше себя позавчерашнего, перешагнул через себя прошлогоднего, смерть взрослит.
– Эй! – крикнул Егор. – Ты где?!
– Сдох, – ответил я.
Глава 3
Осенние грибы
– Там, – прошептал Егор. – Там, под лестницей.
– С чего ты решил?
– Они всегда тут устраиваются. Папка всегда в сентябре тут убивал. Перед зимой надо зачистить территорию, а то к весне много накопится.
– Понятно.
Я достал бинокль, стал разглядывать дом.
– Сейчас самое время. Они сейчас засыпают, делаются медленными. Ночью заморозок прошел. Можно без ускорителя. Только все равно осторожно надо. А лучше сразу гранату. Они всегда в этом подъезде, именно в этом.
Дом как дом. Обычный. Интересно, почему?
– Давай из гранатомета выжгем.
– Нет.
Всего два выстрела осталось, гранатомет надо поберечь, вдруг пригодится? Егор говорит, что огни вчера видел. Вечером. В небе. Снова. Не шаровые молнии. Огни. Передвигались в облаках, сходились – расходились.
Я никаких огней не видел. Хотя я вечером и не выходил, спал.
– Лучше из гранатомета, – повторил Егор.
– Я сам знаю, что лучше, – огрызнулся я.
– Да ладно, не злись… Я просто к тому…
Злой я стал, это он верно. Можно бы и не злиться, а я злюсь. Раздражаюсь. Даже сам не пойму из-за чего. Наверное, из-за неподвижности. Месяц с лишним в неподвижности, хорошего мало.
А мог бы и сдохнуть. Запросто. Я даже сдох, эта предсказальница все точно прозрела, отвернуть советовала. Но я не отвернул. И дошел. Пусть это не Центр, но все равно. Добрался. Япет проиграл, Доктор выиграл.
– Ты же еще хромаешь. А вдруг он не совсем замерз, вдруг он шустрый? Такое бывало. Однажды папка…
– Разберемся. Сиди здесь.
Я поднялся. Направился к лестнице. Нога сильно не болела, но и в нормальное состояние еще не пришла. Плохо сгибалась.
– Ну, одного еще убьешь, другие придут. Всех не перебить.
– Их вообще нельзя убить, – поправил я.
– Почему?
– Они не живы. В этом наше преимущество. Мы смертны, это главная ценность. Сиди здесь.
Руки тоже работали не очень хорошо. Левая до сих пор не развивала должного усилия, правая более-менее. И шея на правую сторону не до конца сворачивает. А ладно…
