Илья Тё - Топот бессмертных
Хлеб, рис и вообще крупы являлись, возможно, главным таинством зоны Разлома. Кроме барыг и спекулянтов, к этой тайне были причащены разве что спецслужбы. Все давно свыклись с мыслью, что местное зерно можно есть. Но никто не задумывался, как, где и кто именно его выращивает. Мука и зерно появлялись в Тончоне вовсе не из-за периметра. Они были именно местными, разломовскими. Причем в округе никто не видел колосившихся полей и рисовых чеков. Развалины же ближайшего Намдонского мелькомбината много лет назад освоили мутанты. Поговаривали, что зерно выращивали и обменивали на медикаменты с товарами первой необходимости выжившие реэмигранты, которые сбились в крестьянские общины и как-то умудрялись выживать в глубинах Зоны. Но достоверных фактов, подтверждающих эти слухи, не имелось. С другой стороны, отравившихся тутошним хлебом или кашей пока тоже не было, так что претензий не предъявлялось.
Еще одной особенностью предбанника являлось относительное отсутствие животных: ни воронья, ни кошек, ни собак. Даже привычных горбатых гиен, которые возле Разлома казались вездесущими. Запах мяса должен был сгонять с округи весь сброд. Но животных, проникавших снаружи, отстреливали военные (символически выполняя план по защите Разлома от сторонних посягательств). А тех кто прорывался из Зоны, мочили сами сталкера, поскольку нормальными четвероногими эти животные не являлись.
По факту в округе стояла несвойственная животному миру тишина – ни зверей, ни птиц. На последних влиял какой-то внутренний компас – птицы не желали селиться на деревьях предбанника. Пернатые облетали периметр, но садились лишь в Зоне. И никогда в землях адаптации. Тишина, впрочем, объяснялась не только отсутствием животных. Вокруг, что называется, стоял полный штиль, то есть полное отсутствие ветра, неспособное шевельнуть даже листья. Немало ученых, коротавших время перед рейдом в предбаннике, ломали мозги над этим уникальным для планеты Земля феноменом. Но так и не пришли к единому мнению. Ветра в предбаннике не было почти никогда. Исключение составлял период, когда заканчивался сезон туманов и начинался более мерзкий сезон муссонов. Один чудак из Швейцарии даже притащил украдкой детали аэроплана. В несколько заходов собрал его и поднял в воздух, чтобы узнать, на какой высоте начинается «обычный» ветер. Военные попытки не оценили – самонаводящаяся ракета настигла исследователя раньше озарения. Это было логично, ибо откат Толи-Рыжняка камгёнским погранцам был не настолько велик, чтобы закрывать глаза на международные конвенции, в частности, запрещающие полеты над Разломом без согласования с бюрократами ООН. Несмотря на указанный печальный факт, доля ученых, с радостью наплевавших на широко известный пункт мирового соглашения, была потрясающе велика. Каждая страна хотя бы раз в месяц украдкой подсылала в предбанник человека, который безуспешно маскировался под кого угодно, только не под ученого. Повидавший на своем веку Толя-Рыжняк раскусывал таких на раз-два. Ходил даже слух, что у него есть какой-то особый артефакт, позволяющий определять, врет ли человек или говорит правду. На самом деле никакого смысла во вранье у лжеученых не имелось. Их охотно брали проводники и охотно тащили за собой к Разлому навстречу опасности. Платили голованы исправно, а подопечными были послушными и пугливыми, что считалось немаловажным фактором, поскольку сказывалось на выживаемости группы…
В сгущающихся сумерках у костра Аспирин сидел в одиночестве. Медленно вечерело, скакало давление, небо затянуло тучами, и по ощущениям должен был пойти дождь. Но сталкер не хотел ломиться под крышу. Дело заключалось не в отвращении Аспирина к шумным компаниям, которым он неизменно предпочитал одиночество, а в том, что Рыжняк сегодня подавал в заведении нацменю. Корейскую жрачку Аспирин на дух не переносил. Бутыль с вином неумолимо пустела. На усах, давно сросшихся с бородой, оставались капли. Аспирину было неполных двадцать восемь, из которых девять он провел в Зоне. При этом он вовсе не считал себя старым или молодым, не стремился ухаживать за собой или, напротив, отпустить бороду. Просто в последнее время одолела апатия к внешности. Во-первых, Аспирин справедливо полагал, что ухоженность рожи – не главное для бродяги. А во-вторых, здесь не было никого, перед кем стоило красоваться. Нормальные женщины (шлюхи по прейскуранту в счет не шли) для буферных территорий Зоны являлись эксклюзивной редкостью. Тогда для кого прихорашиваться?
Вообще в свои двадцать восемь Аспирин с легкостью тянул на тридцать пять или сорок. Длинная щетина и криво бритый затылок; грубая кожа, изодранная ветками и когтями; широкие плечи и тощая фигура при высоком росте; огромные, страшные, узловатые пальцы с черными ногтями; вечно красноватые, как у всякого нормального сталкера, угрюмые глаза и общий уголовный типаж физиономии – все приводило к тому, что юный двадцативосьмилетний «мальчик» Саша мог пугать людей в ночных переулках – без оружия, просто улыбаясь…
Когда от знатной трапезы остались лишь воспоминания и маслянистые капли на последнем отрезанном хлебном куске, на дороге неожиданно для позднего часа показалась большая группа людей. Аспирин вскинулся. Вместе со шлепающим впереди Почтовым к хотелю приближалось тринадцать человек.
Незнакомцы не понравились Аспирину сразу. Во-первых, на них были цветастые куртки. Ядовито-оранжевого, ярко-желтого, кислотно-зеленого цвета, словно люди не старались слиться с окрестностями, а, наоборот, выставились напоказ. Это было неправильно – ведь только в природе яркое опасно, в Зоне же обмануть внешностью невозможно. Во-вторых, Аспирина раздражали звуки. От компании исходило столько лишнего шума, ора, криков и смеха, будто гости приближались не к самому опасному месту на планете, а к Центральному парку города Нью-Йорк. В-третьих, насторожили самоуверенные лица. Рожи новоприбывших и самого Кеши-Почтового откровенно сияли.
Факт говорил о том, что последний срубил бабла, а господа залетные при купюре. Таких клиентов, с тупой улыбкой сорящих деньгами, Аспирин не переносил. Не за наличие денежных средств, разумеется, а за особое к ним отношение. Люди такого типа были уверены в том, что за хрустящие ассигнации можно купить все на свете: покой, безопасность, преданность, даже уважение людей. Но это (возможно, к несчастью) было не так. Нелюбовь Аспирина к подобным типам объяснялась именно печальной необходимостью их разубеждать, что в свои двадцать восемь сталкер проделывал уже часто. Возможно, в цивилизованном Владивостоке, Чанчуне, Харбине и прочих близлежащих нормальных городах деньги действительно решали все, но здесь, в предбаннике у пукханов и тем более в самой Зоне работал иной закон. И хотя каждый сталкер теоретически был помешан на бабках и мечтал свалить отсюда с кучей зеленых, реально, на уровне подсознания каждый местный осознавал: внутри периметра один патрон, один шаг и одна секунда могут стоить больше любых шальных миллионов.
Аспирин кисло ухмыльнулся в ответ на кивок Почтового и отвернул морду, когда приблизились гости. Придурки фактически светились от радости. Улыбки были как у детей, ожидающих от клоуна фокусов. Кроме белых зубов и придурковатости, у тринадцати незнакомцев имелись увесистые рюкзаки. Саня мог бы поклясться, что они забиты кучей беспонтового барахла.
«Туристы, мать их за ногу, – беззлобно подумал Аспирин, – Почтовый нюх потерял, что ли?»
Костер без внимания создателя стал затухать, и вскоре последние угли затлели едва заметными огоньками. Сытый сталкер присыпал их ногой, ощущая, как не хочется подниматься со стула. Однако табурет не был местом, где можно развалиться, вытянув ноги. То ли дело кресло-качалка на втором этаже в собственной комнатушке. Пора было идти.
Двигаться подстегнул дождь. На запястье упала первая капля, и почти сразу к ней присоединились сестры, застучав по грязной лохматой шевелюре. Аспирин лениво натянул капюшон, но дождь как назло усилился, требовательно загоняя сталкера под крышу. Вздохнув, тот наконец сдался и потопал в хотель. Терпеть галдящий, полупьяный народ было лучше, чем мокнуть под дождем. Да и цветные чудики наверняка могли повеселить. Не на огонек заглянули – наверняка было дело. Только какое дело могло быть у придурковатых «туристаф», как называл таких Рыжняк, к зоновским ходокам? Разве что шоу захотелось? Ну так Зона покажет актерское мастерство, усмехнулся Саня. Этой только дай волю.
* * *Поднявшись по трем почерневшим деревянным ступенькам, порядком вросшим в землю за годы существования, Аспирин потянул пальцы к дверной ручке. Тугая пружина, специально прицепленная Рыжняком, как обычно не сдалась без борьбы. Это, типа, была первая метка после российской границы, что хилым и убогим доступ в хотель воспрещен – ибо, как говорится, не фиг.
