Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

— Стешка, разбери постель и посмотри, чем нам воина укутать, согреть его надо. Фенька, возьми плоские камни, знаешь где, надо их нагреть на огне — к ступням ему приложим. А потом зверобоя и ромашки наберите побольше, пока не стемнело, а липовый цвет сушеный у меня есть где-то немного — отвар сделаем… Ребята, помогите мне его в избушку завести!

Здесь все было как будто в порядке — за Немым присмотрят, надо было подумать о другом.

— Трифон, тебе меньше других досталось, вернись к остальным, — начал распоряжаться Мишка, — скажешь уряднику Петру, чтобы подыскал полянку для ночлега с конями: мы все в избушку не поместимся, заночуют там. Дозор пусть Петр выставит, здесь, сам видишь, все покусанные, им ночь спокойно поспать надо. Два дозора: один будет избушку охранять, а второй — их стан. Да прежде воды из колодца натаскайте — коней напоить. И поите с бережением — в колодце, поди, вода ледяная…

— Миш, да чего там искать-то… Стешка покажет, как коней можно провести на нижний лужок, — неожиданно подала голос Арина и пояснила, не отрываясь от своих забот о лежащем почти в беспамятстве Андрее: — Там конному по тропке в обход можно пройти, завалы-то на ней не сложно растащить — это со стороны кажется, что вся чаща одинаково непролазная. А прямо за избушкой есть озерцо под пригорком и полянка, там коней и напоить, и выпасти можно — мы всегда так и делали. Чужой эту дорогу не найдет в буреломе, вы только потом за собой опять хворост натаскайте, как было — вот и след заметете.

Ночью Мишка то и дело просыпался, и каждый раз видел, как Арина хлопотала над метавшимся в жару Немым. Обычно в таком состоянии человек стонет, ругается или что-то бессвязно бормочет, а Немой не издавал ни звука, и выглядело это как-то особенно жутко.

В какой-то момент Арина, менявшая мокрую тряпицу на лбу у Андрея, увидела, что Мишка проснулся, и шепотом посочувствовала:

— Ребятам-то намного меньше досталось, и то они исстонались, а ему, бедному, все молча терпеть приходится: ни воды попросить, ни душу отвести не может.

На рассвете Мишку разбудил отрок Капитон — один из дозорных. Он тихо поскребся в заднее окошко избушки и позвал:

— Господин старшина! В лесу есть кто-то… Затаились пока…

— Что значит — кто-то? Где? Сколько? Ты их видел?

— Только слышал. Они тоже, как и мы давеча, через бурелом ломились, видно, по нашим следам. А сейчас сидят там со стороны входа за кустами, переговариваются тихо, но в обход пока вроде не пошли. Мужи. И много их. Не двое-трое, точно. Панкрат к нашим на лужок побег, а я — тебя будить.

— Придурки… Побег он! А приказ от меня получить? Что он уряднику скажет?

«Петька же как услышит, так и попрется сломя голову всем десятком, что у него остался. А что они сделают против взрослых мужей, да еще ратников? Дети, блин, ну дети же! Разве что из-за угла самострелами поддержат в случае чего… Нам же только напролом пробиваться — в избушке они нас перебьют, впрочем, если напролом рванем — тоже перебьют… И окошко махонькое, даже мы не протиснемся. Разве что девчонки…»

— Так… — Мишка высунулся в окно, насколько позволяли его размеры, и зашептал Капитону чуть не на ухо: — Дуй к уряднику Петру, скажешь, чтобы шли сюда бесшумно, себя не обнаруживали и в дело не встревали, пока я не свистну. Повтори!

— Передать уряднику Петру: себя не обнаруживать и в дело не встревать до свиста.

— Исполнять!

Отпустив Капитона, Мишка обернулся и поймал на себе вопросительный взгляд Арины.

— Арина… — Хоть она и была взрослой женщиной, вдовой, уважительно обратиться к ней «тетка Арина» у Мишки не повернулся язык: больно уж молодо она выглядела. — Поднимай тихонько ребят, но не давай им за доспех и оружие хвататься, шуметь нельзя. Не знают тати, что мы здесь, вот и пусть не знают. Андрея будить не надо.

Мишка подобрался к двери и попытался хоть что-нибудь разглядеть в узкую щелочку.

«Да сколько же их… И из избы-то не высунешься — все как на ладони. Хотя… Сколько там было конных? Одиннадцать, кажется? Двоих в селе положили, значит, не больше девяти. Тоже не подарок, но справиться можно, только бы ребята дурака не сваляли. Как бы их на открытое место выманить?»

Отвернувшись от двери, Мишка обвел взглядом отроков и, по-прежнему шепотом, распорядился:

— Не шуметь, громко не разговаривать, доспех не трогать, самострелы к бою. Первые выстрелы: мой, Никодима и Григория, остальные прикрывают. Без команды не стрелять.

— В кого стрелять-то? Их же не видно, — неожиданно подсунулась к ним Арина. Мишка, отвыкший от такой вольности со стороны женщин, поморщился и отмахнулся от нее:

— Ты куда лезешь-то? Иди лучше девчонок в заднее окошко подсади, пусть в лесу спрячутся.

— Тебя дожидалась! — неожиданно дерзко ответила она. — Давно уже в схроне за домом сидят — если что, чужие не сыщут. Ты лучше не сердись, а послушай. Они ж не знают, что вы здесь? Ночью конский след могли и не разглядеть, если с другой стороны вышли, да он и не сюда ведет, вы же пешими к избушке прошли. А они сейчас сами беглые, прячутся, им поесть, отдохнуть да раненых перевязать надо. И сколько тут человек и кто они, не знают.

— Ну и что? — спросил Мишка. — Они не знают про нас, мы не знаем про них… если б они на полянку вышли, показались…

— Так и я о том же, — сказала Арина. — Выведу я их тебе. Побьешь?

— Как это выведешь? — удивился Мишка.

— Не волнуйся! Все хорошо будет. Вы только не подведите меня, ребятки, когда стрелять начнете… И сами тут не ослепните! — добавила она, непонятно чему усмехнувшись. — Сильно-то не пяльтесь…

Быстро развязала завязки на юбке, так что она упала к ее ногам, скинула одним движением верхнюю рубаху и повой с головы и — ребята и ахнуть не успели — в одной нательной рубашке, с упавшими на плечи тяжелыми косами выскользнула за дверь, едва прикрыв ее за собой. Как раз так, чтоб можно было смотреть, не высовываясь.

А посмотреть было на что. Нижняя рубашка тонкого полотна обрисовывала гибкую и весьма эффектную фигуру молодой красивой женщины при каждом ее движении. Арина, словно кошка, не спеша потянулась на пороге, будто со сна, перекинула себе на плечо вышитую ширинку,[1] прихваченную в последний момент, и, легко ступая, пошла по мокрой от утренней росы траве к колодцу, словно и не было вокруг никого в целом свете — ни настороженно смотрящих на нее из кустов татей, ни ошалевших от такого зрелища мальчишек с самострелами в избушке у нее за спиной…

— Товсь! — прошипел Мишка отрокам, догадавшись, что хочет сделать эта безумная баба. — Стреляем снаружи, сразу от двери, первым выхожу я; Леонид и Афанасий не стреляют — подают заряженные.