Дмитрий Даль - Волчий Мир (сборник)

Пенилось пиво. Запела душа. Сергей попытался подпеть. Сначала тихо. Он искренне полагал, что голоса у него нет да и в детстве медведь на ухо наступил, но пиво и обстановка сделали свое дело. К тому же многие не пели, а орали слова песни.

Не обмануть себя.Стараешься ты зря.Хотел ты мира для своей души.

Мечтал построить дом,Цветущий сад при немИ тихо жить средь вековой глуши.

Жену себе найти,Детишек завестиИ чашу жизни выпить не спеша.

И до святых сединДвижение годин…Спасенье обретет твоя душа.

В трактире заметно прибавилось народу. Привлеченные шумной компанией, люди занимали столы, заказывали еду и питье. Появились и двое стражников, зашедших перекусить после дневного дежурства.

Но ты забыть не смогВлечения дорог,И лязг мечей, и пенье тетивы.

В твоей крови война.Твоя судьба — война.Ты обречен идти тропою тьмы.

И ты покинул дом,Цветущий сад при нем.Жену оставил и своих детей.

В руке твоей клинок.Теперь ты одинокИ счастлив ты, как тысяча чертей.

Серега смотрел на разгоряченные лица бойцов и чувствовал, что у него есть команда. Его Волчий Отряд, с которым он готов в огонь и в воду. Все сомнения в этот момент рассеялись. Наверное, судьба у него такая. Взять на себя ответственность за этих ребят и свернуть вместе с ними горы, если такие встанут у них на пути.

Раненья — не беда.Пролита кровь врага.И лязг мечей, и пенье тетивы.

В твоей крови война.Твоя судьба — война.Ты обречен идти тропою тьмы.

Утихла песня. Волчий Отряд сдвинул кружки, выпил. Опустели кувшины, и Дорин приказал принести еще пива. Гулять, так гулять. Серега, хоть голосом и не славился, но тоже решил песенку спеть. На ум ничего не шло, кроме «Синей птицы» «Машины Времени». Ее он и затянул. Вскоре они пели ее уже все вместе.

Вербовочный пункт находился на улице Мясников в квартале под условным названием Грязь. Так его между собой называли жители Краснограда. Мало кто из приличных людей показывался на этих кривых и вечно грязных улицах, где стены домов были пропитаны сыростью и плесенью. Только всякое отребье, сброд, наемники, да отчаявшиеся люди. Именно поэтому здесь обосновались вербовщики. Лакомое местечко.

Неказистый старый дом из серого камня, покрытого ковром мха, отчего его иногда называли Мохнатым, был зажат между Веселым заведением тетушки Полин, так здесь называли бордель, и кабачком «У Мясника», самое дешевое и непритязательное питейное заведение в столице. У владельца этой дыры явно было туго с фантазией, если он дал ему такое название. На вывеске, сколоченной из грубых досок, когда-то был изображен добродушный толстяк с кружкой пенного пива. Но время съело краски и источило изображение, так что теперь эта вывеска больше походила на неудачный портрет работы Пикассо.

Расчет был прост и понятен: неумные в жажде новых ощущений молодые люди, промотав все деньги на девок и выпивку, в отчаянии часто заглядывали к вербовщикам, чтобы заключить контракт и поправить свое бедственное положение. Кто из-за образовавшейся дыры в кармане, а кто из-за стыда при воспоминаниях о прошедшем кутеже. Многие потом жалели о поспешном решении, но деваться некуда. Подписи на контракте проставлены, бумага скреплена гербовой печатью. Так что получите казенную форму, оружие и отправляйтесь в казарму. Там вам объяснят, что к чему.

К вербовщикам Одинцов отправился в компании Леха Шустрика и Дорина. Один он бы и не посмел идти. Территория для него незнакомая. Наломает еще дров, выдаст себя с потрохами, потом расхлебывай. Конечно, Вестлавт с Боркичем находятся в натянутых отношениях, но это не помешает княжеской гвардии выдать беглых гладиаторов соседу за приличное вознаграждение.

Отправились они пешком, хоть Шустрик и предлагал нанять экипаж. Рано поутру он отбыл из гостиницы в неизвестном направлении и вернулся к обеду в приподнятом настроении. Вероятно, ему удалось удачно сбыть вещичку, украденную из сокровищницы князя Боркича. Поэтому не удивительно, что в кармане у него звенело и Лех щедро предлагал оплатить все расходы. Только Серега отмел его предложение как нездоровое. Со вчерашней попойки в голове знатно шумело, и даже кувшин кваса не помог снять напряжение. Так что прогулка по свежему воздуху никому не помешает. Да и познавательно это для человека из другого мира: посмотреть, как и чем люди живут.

Когда Серега увидел вербовочный пункт, он не смог сдержать возглас изумления:

— Что за дыра?!

Лех Шустрик тут же стал оправдываться.

— Вообще-то вербовочных пунктов два. Тут да в квартале Медных Труб. Там-то, конечно, поприличнее. Туда большинство командиров вольных дружин приходят наняться. Только и вопросов там задавать будут куда больше, чем здесь. А нам это очень неудобно. Прав я?

Пришлось признать правоту Шустрика.

— А почему квартал Медными Трубами назвали? — спросил Одинцов.

— Так это как раз очень просто. Там судейская братия обитает.

— И при чем тут Медные Трубы? — не понял Сергей.

— Так… это очень просто. Тот, кто в квартал к судейским попадет, обычно от них без штанов и медного гроша за душой уходит. И вот если после всех этих испытаний люди умудряются заново на ноги встать, то, значит, им слава и почет. У нас так и говорят, прошел через Медные Трубы, значит, от сумы и тюрьмы спасся.

— Мудрено, — оценил Одинцов.

В его мире эта пословица означала несколько иное.

Они переступили порог вербовочного пункта и оказались в просторном пустом помещении с задрапированными серой тканью стенами. Поеденная молью ткань то тут, то там зияла дырами, открывая грязную закопченную стену. Похоже, когда-то в этой комнате был пожар, который вовремя успели остановить. За грубо сколоченным кривым столом, застеленным темно-зеленым сукном, сидел мужчина средних лет в сером форменном кафтане, украшенном серебряным шитьем и гербом княжества. На красном щите был изображен хищный орел, пикирующий на огнедышащего дракона. Мужчина что-то сосредоточенно писал пером на листе бумаги. То и дело он обмакивал перо в стеклянную чернильницу, кусал его за кончик и мучительно хмурился. Похоже, муки творчества не доставляли ему удовольствия. Заслышав шум шагов, мужчина оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на визитеров одним глазом. Второй у него был скрыт черной повязкой. Через все лицо тянулся глубокий шрам, разорвавший верхнюю губу на две половины.