Бездомыш. Предземье - Андрей Олегович Рымин
Копьё, топор, факелы Айк бросил ещё в самом начале. Колчан с луком чуть позже. Нести лишнее на себе в лабиринте нельзя. И не зря я собрал ему с собой так много воды. Еда закончилась первой. А ведь снеди там было, даже если лопать от пуза, на пару недель. Значит, точно не менее месяца Айк провёл в Бездне. А скорее, так и значительно больше. Давно стухшая вода и сильно уменьшившиеся в числе бобы о том тоже свидетельствовали. Парень начал отчаиваться.
И тут пришёл шёпот.
В какой-то момент, разбираясь на перекрёстке в своих прежде поставленных метках, Айк, привыкший к постоянному присутствию рядом тьмы, подпустил её слишком уж близко. Внезапно раздавшийся голос заставил подпрыгнуть от неожиданности. Хриплый, тихий, тягучий — он звучал неприятно и страшно. Определить направление, откуда шёл голос, не составляло проблем. К Айку обращался кто-то из-за стены дыма. Или это была сама тьма.
Парень поспешно отскочил от клубящейся подгонялки, но голос никуда не исчез, а только лишь сделался тише. Разными словами и не всегда внятно голос, не переставая, твердил об одном и том же: сдайся, отсюда нет выхода, не мучай себя, не трать время, познай боль, лишь настоящая боль может помочь. Бред. Познай боль, но не мучай себя. Чушь, не имеющая смысла. Очередная попытка сделать его пребывание в Бездне ещё невыносимее. Нужно просто не обращать внимание на противный голос.
Сначала Айк не особо расстроился. Ну бубнит и бубнит. Привыкну. Но уже через пару дней он поменял своё мнение. Вызывавшие когда-то лишь ухмылку слова, сейчас гнётом давили на оголодавшего, невероятно уставшего парня. Временами, забывшись, он ловил себя на мысли, что готов лечь на каменный пол и закрыть глаза. Из этого лабиринта нет выхода. Всё равно ему недолго осталось. Зачем мучать себя? Но Айк бил себя по щеке, глотал очередной боб, иногда восстанавливая силы, а чаще убеждаясь, что сутки ещё не прошли, и брёл дальше.
Когда же последняя опустошённая фляга полетела на пол, Айк отчётливо понял, что конец его близок. Без воды он даже на бобах протянет недолго. Голос же продолжал уговаривать познать боль. Что за боль? Он и так тут страдает. Куда уж сильнее? Лишь мысли о людях, что ждут его, не давали смириться. Дар уже не манил, жизнь, которую по идее ещё можно спасти, не казалась достойной наградой за эти мучения.
День, два, три… Айк не знал, сколько он шагал живым мертвецом по бесконечным коридорам бесконечного лабиринта, не отвлекаясь больше даже на то, чтобы сделать глоток воды, которой нет и никогда уже больше не будет. В забытьи он зачем-то доел все бобы, что у него оставались. А позже, когда кроме шёпота тьмы в голове уже ничего не держалось, Айк перестал ставить метки. Он просто брёл сам не зная куда и зачем он бредёт.
Вея, мама, Китар… Три образа, по-прежнему вызывающие в замутнённом сознании отклик, какое-то время ещё гнали парня вперёд, но потом и они потускнели. Айк сдался и даже не понял, что сдался. Последняя мысль про холодный каменный пол отчего-то порадовала. Это значило, что его муки закончены.
Но тьма обещала боль, и боль пришла яркой вспышкой, позволившей вспомнить себя. Айк вскочил. Пальцы левой руки пылали огнём. От центральных трёх, словно кто-то откусил по фаланге. Но кровь не лилась. Обрубки были покрыты запёкшейся коркой, будто их прижгли пламенем. Это всё чёрный дым. Стена тьмы добралась до лежащего тела и впилась в ту его часть, что торчала чуть в сторону.
Боль не только вернула в сознание, но и придала сил. Айк пополз. Сначала убраться подальше от пожирающей плоть тьмы, потом всё остальное. Но дальше, чем на три шага отодвинуться от чёрной стены было невозможно. Парень полз, полз и полз… А шепчущий дым плыл за ним следом и требовал: «Мало! Ещё! Познай настоящую боль!»
Выхода нет. Конец. Времени нет, сил нет, ничего нет. Айк не выдержал. Грудь парня сотрясли рыдания. На глазах — уж откуда только жидкость взялась — выступили слёзы. Обида, разочарование, ненависть — к Бездне, к себе. Он не смог, он не справился, он подвёл всех. Он труп.
И Айк снова лёг на пол, раскинул в стороны руки и закрыл глаза. Ничего больше не важно. Боль, так боль. Смерть, так смерть. Пусть тьма забирает. Беспамятство, сон, небытие…
Но боль не дала ему спрятаться от жестокой реальности, снова приведя Айка в чувства. В этот раз она была по-настоящему страшной. Всё тело словно горело во всепоглощающем пламени, а левая рука, от которой осталось едва ли две трети, полыхала сильнее всего. Это уже было невозможно терпеть. Айк рванул прочь от тьмы, не разбирая дороги. На карачках, ползком, поднимаясь на колени и падая, опираясь на локоть укороченной левой руки.
Боль и ужас были сильнее его. Там, где парень не смог заставить себя двигаться дальше, два этих бича гнали по-прежнему живой труп вперёд. Перекрёсток. Налево, прячась от тьмы за углом. По коридору вперёд и вперёд, не оглядываясь и не слушая голос, что-то твердящий про настоящую боль и про жертву. Ещё один поворот…
Нора! Выход! Он был совсем близко… На бобы и два семени жизни, что дарами лежали на камне, Айк даже не посмотрел. Подполз к жёлтой воронке, висящей над полом, и сразу же в последнем рывке закинул себя в неё.
Пение птиц, шуршание ветра, проглядывающее сквозь сосновые ветви вверху голубое небо. Но радости нет. Боль и ужас ушли. Вместо них: злость, обида, разочарование, ненависть. Ненависть к себе. Слабак! Сдался, когда до выхода из лабиринта было рукой подать. Слабак! Трус! Предатель! Он предал не только себя. Но и меня, Вею, мать.
* * *
Когда, дойдя в своём рассказе до выхода из Бездны, Айк начал по новой винить себя, я не выдержал.
— Хватит! — прервал я его. — Слабак, трус, предатель… Я всё это уже слышал. Завязывай. Правда думаешь, что на твоём месте любой другой продержался бы дольше? И выход бы из Бездны нашёл? Ты не теми словами ругаешь себя. Ты дурак. Это да. Остальное забудь. Неужели не понял, в чём фокус?
Друг непонимающе посмотрел на меня. Не дурак он, конечно. Просто разум от усталости помутнился, ум притупился, да и сейчас ещё не очухался парень. Это мне тут сытому, бодрому хорошо думается, а он там едва ноги мог волочить. Потому и не заметил подсказки в том шёпоте. Посоветуюсь потом с Ло, но уверен, что прав. Испытание это было с подвохом.
— Ты жертву принёс, потому и нашёл только выход. Твоя боль и плоть были платой.
Не поверил. Пока не поверил. Задумался. Ничего. Оклемается, поймёт, что я прав. И себя заодно перестанет винить.
Ну и силён всё же мой друг! Стойкость выше всяких похвал. Наверняка, народ, кому это же испытание выпадало, в разы раньше и стену тьмы к себе подпускал и её шёпот начинал слышать. Не лабиринт бесконечен — бесконечно упорство балбеса, что едва не сгубил себя, упираясь там, где оно было не нужно.
Но ничего. У Айка есть умный я. У меня есть ещё более умный Ло. Не пропадём.
* * *
— Готовься. Скоро уже должен будешь почувствовать.
— Пока ничего.
— Это ясно. Я скажу когда. Пошли выше.
За прошедшую неделю Айк прежним не стал. Но себя не винит уже больше и немного отъелся. До края леса так и вовсе сам без поддержки дошёл. Только на склоне, позволив на себя опираться, его повели Крам с Негодой. Хотя, быстрее бы было нести на руках. Вот только не дастся он. И так стыдно, что тянут под руки на виду у оргаров.
Без серьёзной охраны с длинными двухсаженными пиками бродить за пределами леса не принято. При стадах всегда дежурят отряды опытных воинов. Орлы. Их тут тьма. Постоянно утаскивают с пастбищ животных, но и людьми не побрезгуют, если будет возможность. Тумен слишком сильно ценит меня, чтобы отпускать меня на склоны без дополнительной, умеющей отбивать орлиные атаки охраны.
— Ну как?
Это
