Утро под Катовице. Книга 2 - Николай Александрович Ермаков
— Тут чисто! — Значит солдат из кузова и водителей ликвидировали.
— Здесь тоже! — сообщил я ему и приказал выходящим из кустов бойцам, — Этих добить! Бабу и фельдфебеля связать, кляпы в рот. Проверить кузова! Хомич! Все целы?
— Нет! Егоров убит!
Вот же твою мать! Только одну очередь успел вражина выпустить, и вот на тебе!
Но времени на сантименты у меня не было:
— Все трупы в кузов, следы замести!
Бойцы принялись за дело, а я протер сиденье первой машины от крови, сел за руль и завел двигатель. На пассажирское сиденье забралась успевшая одеться Ольга и, получив доклады о готовности, я сначала направил автомобиль вперед, потом в удобном месте развернул машину и двинулся в обратном направлении. Там в паре сотен метров был удобный съезд с дороги, чтобы отстояться в рощице до скорого наступления темноты. Вторая машина под управлением одного из моих бойцов — бывшего танкиста Михаила Чернова, двинулась следом.
Это Галина Федоровна Котова, — происнесла Оля, когда машина остановилась в среди осин.
— Ты про кого? — я не сразу сообразил, о чем она говорит.
— Эта женщина, которая с немцами — моя школьная учительница немецкого, — пояснила девушка.
Ну теперь кое-что становится понятным. Выбравшись из кабины, я прошел к кузову и приказал Хомичу, уже спрыгнувшему на землю:
— Выставь наблюдение!
Сержант стал отдавать приказы, а я заглянул в кузов. Там со связанными за спиной руками сидели полтора десятка бывших пленных, многие из которых плакали едва ли не навзрыд. Фу, неприятное зрелище. На полу кузова лежали обмотанные веревками фельдфебель и Котова. Дав указание пока не развязывать пленных красноармейцев, я подошел ко второму грузовику. Тут в кузове стояли ящики с вооружением, собранным на поле битвы. С этим разберемся в лагере, допрос немца и Котовой тоже не является срочным, а вот с освобожденными пленными надо решать. Пока ведь не ясно, какой у них статус — может это добровольные помощники «хиви», а плачут они от того, что боятся наказания за предательство. Отойдя в сторону, я дал указание доставить ко мне самого спокойного.
— Фамилия, Имя, Отчество?
— Семенов Петр Федорович.
— Год рождения!
— Одна тысяча девятьсот девятнадцатый.
— Звание и место службы?
— Красноармеец саперной роты четыреста тридцать шестого полка.
— Как в плен попал?
— Дык, это… — ответ на это вопрос вызвал у него явные затруднения.
— Отвечать! Быстро! — рявкнул я на бывшего красноармейца и тот, вытянувшись, затараторил:
— Отступали мы, шли ночью по лесу, да и заплутали — я и еще трое, плутали, плутали вышли к селу, а тама немцы были, вот нас и заарестовали.
— А оружие? Почему не стреляли?
— Дык, это, патронов-то не было, вот мы и побросали.
— Где вас содержат?
— Ента, значит, в Осиповичах, тама склады какие-то были.
— Почему твои товарищи плачут?
— Так они натерпелись, это же пехота! Нас-то сапёров, энти фашисты берегли, нужны мы им, а пехоту стреляли, тот офицер, что связанный там лежит (это он, видимо, фельдфебеля в офицеры произвел), после каждого выезда хоть одного, да расстреляет, кто хуже работал. И сегодня Митьку убил. Вот и плачут, настрадались.
— Так, понятно!
Закончив допрашивать Семенова, я также коротко опросил ещё двух освобожденных и дал команду всех развязать (кроме фельдфебеля и Котовой, разумеется). Потом всё-таки осмотрел кузов с вооружением. Самое главное, что меня порадовало, здесь были мины — полсотни пехотных, и четырнадцать штук противотанковых. Немного, но хоть что-то, есть с чем работать. А собственно оружия было мало — то ли подразделения Красной армии смогли отступить, забрав большую часть своего вооружения, то ли после взятия наших позиций, там уже успели поработать немецкие трофейные команды, собрав все сливки. Зато здесь было достаточно много различного снаряжения, снятого с трупов: ремни, подсумки, во многих из которых были патроны, котелки, фляги, противогазы, кружки, ложки. Также здесь было несколько десятков пар обуви — в основном ботинки. От всего этого богатства сильно несло запахом мертвечины.
Около семи вечера, когда уже окончательно стемнело, мы выехали из леса, по проселку добрались до шоссе, где удачно пристроились в хвост автомобильной колонне, проехав за час около тридцати километров, потом свернули на проселок и по полевым дорогам, объезжая посты, к полуночи добрались до левого берега Березины. Здесь мы заминировали подъездную дорогу и я оставил Хомича и трех бойцов охранять трофеи с приказом сматываться без боя в случае подхода немцев, главное, чтобы в партизанский лагерь сообщили, что явка провалена. Сам же я вместе с Олей и остальными бойцами, с освобожденными пленными, фельдфебелем и Котовой отправился в лагерь. Из-за большого количества народа пришлось делать несколько рейсов на челноках, но к утру все были благополучно доставлены в расположение партизанского отряда.
По прибытии я первым делом отправился на доклад к Кузнецову и Антипову, где пришлось долго объяснять, что отказ от попытки штурма — это не трусость, а военная необходимость, но выволочку всё-равно получил. Выйдя от начальства, я нашел под деревом мирно посапывающую Оленьку, лег рядом и проспал до полудня. Когда проснулся, Ольги рядом уже не было. На небе ярко светило августовское солнце, в кронах деревьев чирикали птички и настроение у меня было если не радужным, то достаточно приподнятым. Я дошел до ручья, где искупался, помылся и побрился, заметно взбодрившись. После чего направился к поварам, где получил кружку горячего травяного отвара, краюху хлеба и шоколадку, как вернувшийся из боевого выхода. Нормально. Пока завтракал, ко мне за стол подсела Оля и, отведя взгляд в сторону, совершенно неожиданно огорошила меня заявлением:
— Андрей, я долго думала и решила, что нам больше нельзя быть вместе, это неправильно. Давай останемся друзьями.
С одной стороны, оно, конечно, так, баба с возу — кобыле легче. Это в смысле, что у меня так будет гораздо меньше поводов для рефлексий из-за измены жене. Да и вообще женщины умеют доставлять лишние хлопоты. Но с другой стороны, я к утру уже как-то с этим свыкся — все-таки регулярное удовольствие от секса с красивой и страстной девушкой перевешивает некоторые неудобства от душевных терзаний. И вот на тебе — облом по яйцам. Неприятно и грустно,
