Настоящий полковник (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович
И уснул. Снились кошмары. Какие-то сабельные атаки на танки. А ведь так и будет с первой конной. Ворошилов армию перевооружить не успеет. А Тухачевского, который прямо пинками заставлял Климента Ефремовича поспешать, скоро будет расстрелян. Тоже прожектёр и оторванный от реальности товарищ, готовый уморить страну голодом, но сделать армию самой сильной в мире. По сути, тоже троцкист, но с военным, а не политическим уклоном.
Разбудила противно скрипящая дверь.
– Иван Яковлевич? – на пороге стоял и боялся войти нескладный человек в профессорских больших очках, но с тремя шпалами в чёрных окантованных красным петлицах и пушечками перекрещенными. Человек бы настолько еврейской внешности, что если надо описать типичного представителя еврейского народа, то вот садись и описывай этого артиллериста. Только пейсов и не хватало.
– Яковлевич, – сел на нары комбат.
– Я из Управление противовоздушной обороны и военизированных спецчастей НКТП СССР. Фамилия Розенберг. Яков… Самойлович. Начальник интендантского снабжения…
– Слушаю вас, Яков Самойлович, – не дождавшись продолжения, подтолкнул к развитию беседы, москвича Брехт.
– Нас с товарищем Яковлевым прислали посмотреть … проверить … убедиться … Да, не те слова. Иван Яковлевич, что вы можете сказать о применении крупнокалиберного пулемёта Браунинга в качестве зенитного, подходит он для этой цели? Мне сказали, что у вас есть положительный опыт, – не снял очки и не стал протирать, как прямо напрашивалось. Расстегнул шинель и присел на нары у противоположной стенки. Волосы кучерявые пятернёй поправил. Для военного длинноваты.
– В шарашку к себе заберёте? – кисло улыбнулся Брехт.
– Простите, куда? А в конструкторское бюро, а какое у вас образование Иван Яковлевич?
Ну, вот опять. Чуть не ляпнул, что УПИ.
– Да, даже и не знаю.
– У вас в личном деле УПИ написано. Свердловск. Металлург по образованию.
– Раз написано, так и есть, – нда, что-то сглупил тогда, три года назад.
– Так что с Браунингом? Про конструкторское бюро не уполномочен. Пока …
– С Браунингами?! Я их в спарку объединил. Сбили этой спаркой в двух боях пять самолётов противника, и уничтожили несколько сотен живой силы у японцев.
– И что можете сказать про сам пулемёт?
– Про сам пулемёт? Лучший пулемёт на сегодняшний день. Бьёт прицельно на два километра. Ствол меняется легко. Да, на станке весит больше пятидесяти килограмм. Тяжеловат. Мы спарку со специальным самодельным станком вчетвером носим. Но если поставить на автомобиль ГАЗ-АА, то будет замечательная зенитная установка. Можно даже две спарки в кузове установить. Убойная вещь получится.
– А замечания есть?
– Да. Нужно сразу ставить диоптрический прицел. Ну и есть малюсенький недостаток, с которым можно примериться – выход пустой гильзы вниз. В замкнутом помещении будет мешать. И при длительной стрельбе с кузова машины тоже. Стрелок может поскользнуться на гильзах при переступании.
– Товарищ Брехт, а можно посмотреть его в бою? – глазки загорелись у Розенберга.
– Так я тут. – Иван Яковлевич оглядел узилище, – а он там, – махнул на дверь рукой.
– Ничего, я сейчас позвоню товарищу Тухачевскому, он заинтересовался этим пулемётом.
– Позвоните.
Начальник интендантского снабжения просочился в полуоткрытую дверь, никто дверь закрывать не стал. Брехт выглянул в коридор. Никого. Очевидно, конвоир ушёл с эти начальником. Провожать. Может в бега податься? Рвануть в Маньчжурию, там ещё полторы тонны золота прикопано. Откопать. Перебраться потом из Харбина в Америку. А то ведь расстреляют. Да ещё месяц избивать будут. Так себе удовольствие. А там можно бизнесом заняться. Отжать у Леви Страуса производство джинсов. Ну, решайся Иван Яковлевич!!! А семья? Принцесса Катя-Куй? Двое детишек. Нда. Раньше надо было.
Поздно. По коридору забухали шаги. Ну, сейчас на допрос поволокут.
Событие шестьдесят первое
Судья спрашивает четырёх индейцев, убежавших из тюрьмы и вновь пойманных:
– Скажите, почему вы убежали?
– Сидим мы в тюрьме день, два, три. На четвёртый день Зоркий Глаз заметил, что одной стены нет.
Бить не повели. Принесли чая. Пусть и холодного, но сладкого и ещё пирожки. Для тюрьмы вещь не очень обычная. Кто это мог такое принести? Жена за тридевять земель. Ну, бьют – беги, а дают – бери. Тем более что живот урчал. Раз, и нет четырёх пирожков с капустой, два, и чая нет. А голод остался. А ещё непонятка, кто расщедрился.
Дверь скрежетнула ключами в замке и заскрипела, открываясь. На пороге нарисовался Начальник штаба ОКДВА Мерецков Кирилл Афанасьевич. Сел напротив, на не успевшее ещё толком остыть от Самойловича место.
– Иван Яковлевич, я с Василием Константиновичем не согласен и своё особое мнение выскажу, но вы тоже хороши. Прямо война настоящая. Даже инцидентом или провокацией уже назвать язык не поворачивается. Я же приказывал взвод привезти и ответить японцам за наш обстрел, а тут потоплено семь судов, сбито пять самолётов, убито тысяча солдат и офицеров противника. Это много для оплеухи, но я своё мнение выскажу.
И что ему сказать. Что в 1938 году в той истории тоже почти тысячу японцы потеряли и ещё две с половиной ранеными, а вот наши, пусть и не под его руководством, но обучал-то он, потеряют больше тысячи человек и катер потопят самураи наш и самолёт собьют, сколько не помнит, а он всего троих красноармейцев похоронил, да и то двоих по дурости. Взял бы два взвода, так не одного бы не потерял. Или пограничники, если бы нормальными бойцами обученными оказались.
– Хорошо.
– Плохо. Ладно, я вам ещё завтра пирожков принесу, жена Евдокия Петровна пекла. Сегодня скажу, побольше сделает. Не отчаивайтесь, товарищ Брехт. Лазарь Наумович Аронштам отправил кляузу в Реввоенсовет, Блюхер справку о вашем геройстве. Уверен, что там прислушаются именно к мнению командарма. Этот комиссар и на самого Блюхера постоянно доносы строчит, хорошо, что Василий Константинович у товарища Сталина на хорошем счету. До свидания. – Руку протянул, прощаясь.
Ну, а почему бы не пожать. Хоть и подвёл под расстрел.
Когда Начальник штаба ушёл, Брехт плюхнулся на колкий шуршащий матрас и укрылся одеяльцем. Теплей не стало. Мыслей в пустой голове не было. Сколько хоть время сейчас? Да, не важно. Долгонько тут придётся сидеть. Это пока кляуза доедет до Москвы, пока там прочитают, пока в столь не простом деле разберутся. Скорее всего, ещё и его в Москву потянут. Не каждый день комбаты Японии войну объявляют. И уж, совсем мало комбатов, что эту войну выигрывают.
Стоп. А что там ребята его? С ними как поступят? Тоже расстреляют? Ну, сволочи! Лучших же взял. Брехт, откинул одеяло и стал стучать в дверь.
– Чего надо? – тускло блеснул свет от открывшегося окошка в двери.
А чего надо? Сказать бойцу, чтобы Блюхера привёл. Смешно.
– Обед когда будет?
– Завтра, – и окошко закрылось.
В камере окна не было, все стены монолитные. Лампочка очень тусклая горела над дверью. Все стены эти в следах раздавленных клопов, а кое-где и сами кровососущие высохшими чёрными трупиками к стене пришпилены. Походил. Даже зарядку сделал, чтобы согреться. Не сильно помогло, тогда решил без дураков и стал отжиматься, прыгать, приседать. Через полчаса только согрелся, но и выдохся. Не сильно на одной ноге попрыгаешь и поприседаешь. Вторую берёг, хоть и не болела почти.
Устал Иван Яковлевич и опять под одеяло улёгся, раз попкарь сказал, что обед завтра, выходит, что сейчас вечер или даже ночь. Ночью надо спать. Заснул и тот же самый почти сон увидел, как кавалеристы с шашками наголо мчатся на танки, а их расстреливают из курсовых пулемётов. Некоторые всё же доскакали и давай огромную железную коробку сабелькой кромсать. А – шашкой! Ну, без разницы, ни какого вреда от неё танку. Тысячами гибли будёновцы и ни одного танка не повредили. А ведь надо всего лишь дать команду заводом понаделать кучу противотанковых ружей Симонова – ПТРС. А ещё пушек сорокопяток, которые в начале войны легко прошивали чешско-немецкие танки. Можно на ноль помножить все эти танковые клинья Гудериана. С этими мыслями и проснулся. Золотых часов нет, сколько времени не известно. И замёрз ещё. Пришлось опять зарядкой заниматься. Согрелся. И чего делать. Укутался в одеяло и стал мерять шагами камеру. Нога почти прошла, так при поворотах чуть напоминала о себе.
