Олег Макушкин - Кристаллическая решетка
«В конце концов, любовь не вечна, – говорил он сам себе. – Ну, год, ну, два, а потом? Если даже она не зачахнет в этой среде, через два года у нее останется только банальная привязанность ко мне и сильнейшая тоска по более комфортным условиям жизни, которая будет отравлять ее существование. Ради нее самой я должен уговорить ее вернуться». Но завести подобный разговор было выше его сил. Как только он представлял себе, что ее не будет рядом, в нем защемляло какую-ту струну, и он зарывался лицом в ее густые волосы, шепча: «Мы всегда будем вместе! Вечно! Нас никто не сможет разлучить!» За эту слабость Деймон начал себя ненавидеть, но ничего не мог поделать; наедине с самим собой он был рассудительным и готовым к самопожертвованию, наедине с Айриной он превращался в эгоистичного сластолюбца или влюбленного мужчину – это одно и то же.
Однажды к Деймону зашел Лекс, только что вернувшийся вместе со Свенссоном из пиратского рейда. Дэм валялся на кушетке, занимавшей практически все свободное место в комнате. Кроме кушетки, там еще находилась полочка для туалетных принадлежностей, с зеркалом и губкой из пористых водорослей, которой протирали лицо – пресная вода была дефицитом, и вместо умывальников пользовались влажной губкой. Еще в комнате был шкаф с одеждой, но для того, чтобы им воспользоваться, нужно было убрать кушетку. Все остальное висело под потолком на десятке крючков, вынуждая входящих в комнату либо садиться на кушетку, либо раздвигать носом бюстгальтеры, медальоны на цепочках, шнурки от ботинок, шейные платки, микрофоны интеркома и трубочки химического осветителя, необходимые на случай отключения электричества.
Лекс был знаком с клетушкой, в которой жили Деймон и Айрина, и расположился на кушетке, обменявшись рукопожатием с хмурым хозяином. С минуту они разглядывали друг друга. Деймон был в рабочем комбинезоне, местами порванном, местами прожженном и повсеместно грязном. Лекс носил «пижонские» штаны, покрытые блестящей чешуей, к которым грязь не приставала, зато некогда белый джемпер успел изведать на себе и машинное масло, и химические красители, и даже кровь владельца, разбившего нос об окуляр перископа. Словом, джемпер Лекса приобрел модную цветастую раскраску, тогда как сам Лекс, небритый и лохматый, стал походить на настоящего морского волка.
– Как сплавали? – спросил Деймон.
– А ничего сплавали, – отозвался Лекс. – Душевно так кибернетиков погромили. Раздолбали конвой, сопровождение потопили, а транспорт обчистили. Потом базу пограбили. Полные трюмы барахла привезли. Горючку на подводный танкер перекачали, он придет дня через три-четыре.
– Хорошо, – флегматично заметил Деймон.
Лекс поцокал языком.
– Я, признаться, чего-то большего ожидал, – сказал он. – Когда я удрал от гайан и пустился в свободное плавание, я рассчитывал найти коалицию нейтральных государств, способную вмешаться в конфликт между кибергородом и Республикой. Я надеялся обнаружить хотя бы предпосылки для создания такой коалиции. Но в городах, где я побывал, я не увидел признаков самостоятельности. Единственные, кто не только сохраняет независимость, но и борется с оружием в руках, это наши друзья пираты. Но размах, прямо скажем, не впечатляет. Две-три колонии, меньше тысячи человек населения, несколько подводных лодок – это, по сути дела, кучка отщепенцев, которая не способна что-либо изменить.
– А кто говорит, что способны? – пожал плечами Деймон. – Да, мы отщепенцы. Мы всего лишь хотим прожить свой век свободными людьми, не подчиняясь ничьим законам.
– Что-то я смотрю, свобода внутренняя обратно пропорциональна стесненности личного пространства, – усмехнулся Лекс, переводя разговор на другие рельсы. – Как вы с Ришей тут живете в такой тесноте?
– Уживаемся, – пожал плечами Деймон. – У нас любовь, а с милым рай и в шалаше.
– И она так считает? – прищурился Лекс.
– Не знаю, – вздохнул Деймон. – По правде сказать, меня терзает один вопрос.
– Какой?
– Стоит ли возможность быть вместе всего этого? Я имею в виду не только эту крохотную комнату, а вообще жизнь с нейтралами. Допустим, мы продержимся десять-двадцать лет – и все время в тесноте, при хронической нехватке нормальных продуктов, медикаментов, даже свежего воздуха. А если нас через год накроют, не станем ли мы в последние часы горько жалеть о том, что выбрали такую жизнь?
– Это почему же вы станете жалеть? – спросил Лекс.
– Ну как… Один год счастья против пятидесяти лет комфортной и благополучной жизни, которая могла бы быть у Рины там.
– Иными словами, ты хочешь знать, не станет ли она жалеть? Ведь у тебя все равно нет выбора.
– Да.
– Поверь мне, – усмехнулся Лекс. – Не станет. Она индивидуалистка, случай нетипичный для гайанки, но она из тех немногих, кто ставит личное счастье выше общественного. Для тебя это хорошо, потому что она отдаст все за то, чтобы называть тебя своим мужчиной. Я думаю, не ошибусь, если скажу, что любая гайанка мечтает о собственном персональном муже, а не об обобществленном экспонате Дома Свиданий. Даже если общественная мораль принуждает их давить такие желания в зародыше. Айрина уже попробовала на вкус семейную жизнь, и ничто не заставит ее отказаться от этого блага.
– Ты считаешь, что для нее это благо?
– А ты у нее самой спрашивал? Ты не вправе решать за нее. Вы любите друг друга, а значит, вопросы, касающиеся вашей любви, должны обсуждать вместе. Ты не можешь сказать: «Я ее люблю и считаю, что для нее будет лучше, если она вернется домой».
Деймон вздохнул.
– Это хорошо. Но все равно я чувствую себя эгоистом, который… который получил незаслуженное счастье. Она настолько хороша для меня…
Лекс рассмеялся.
– Какой ты чувствительный, Дэм! Меньше рассуждений, приятель, меньше рефлексии – это проклятие интеллигентов, расплата за интеллектуальность. Если бы тебе довелось побывать в стране гайан и увидеть толпы девушек, обделенных любовью, ты бы понял, что облагодетельствовал свою Айрину! Вы абсолютно равноправны в своих чувствах.
– А мы не можем уехать туда вместе? – спросил Деймон.
– К гайанам? Исключено. Спроси у Риши, она не согласится. Понимаешь, здесь ваши отношения естественны и, как бы это сказать, законны. А там… Она первая настоит на том, чтобы вы жили отдельно и встречались только в Доме Свиданий. А если не настоит, так Совет не допустит, чтобы вы подавали окружающим дурной пример. Это если они вообще согласятся тебя сделать гражданином, что маловероятно.
– И все-таки, мне кажется, это был бы вариант…
– Это вариант, при котором вы могли бы все потерять, – отрезал Лекс. – Я знаю, о чем говорю. И вообще, мне смешны ваши проблемы. Мне бы такую глубину чувств, которая есть у вас.
– А у тебя проблемы с глубиной? – спросил Деймон. – На Глубоководном, где под полом километры воды?
– Шутишь! На Глубоководном я встретил трех девушек. Первую звали не то Катя, не то Вера, вторую то ли Света, то ли Юля, а третью вроде Вика, а может, и Настя. С ними у меня был рекордный по продолжительности сеанс глубоковводных отношений.
– С тремя сразу?
– С тремя сразу. Ощущения, будто пытаешься переплыть Тихий океан, таща на буксире Южную Америку. К концу заплыва перестаешь разбирать, что у тебя под килем – вода, земля, белая простыня или красная девица.
– Сочувствую. А какова глубина отношений – в переносном смысле?
– Нулевая. Я уже забыл, как их зовут. И можешь мне поверить – это не первый подобный случай.
– Значит, ты не нашел ту единственную и неповторимую…
– И не найду, скорее всего. Я чересчур самодостаточная личность, чтобы искать в ком-то недостающую половинку. Память мне подсказывает, что и у Лекса-первого были те же проблемы.
– А ты не считаешь, что ты – это он? – спросил Деймон.
Лекс пожал плечами.
– У меня нет оснований так считать. Я унаследовал его гены, его память… частично. Возможно, что-то из его характера. Но я другой человек, потому что живу в другом окружении. Лекс Михайлов стал тем, кем он был, в ином мире, чем этот. Нет, я не ощущаю его в себе.
– А почему ты считаешь, что характер Лекса… твой характер не может сделать тебя похожим на него?
– Обстоятельства формируют человека, – пожал плечами Лекс. – Нужны какие-то особые обстоятельства, чтобы во мне проснулась сущность того Лекса. Ладно, слушай, я вообще-то зашел к тебе не для того, чтобы самокопанием заниматься. Свенссон остановился на якоре в бухте, будет здесь дня три, чтобы сгрузить припасы.
– Здесь его приветствуют как героя и даже хотят переименовать Миргард в Порт-Свенссон, – заметил Деймон.
Лекс отмахнулся и продолжил.
