Илья Стальнов - На острие иглы
Я понимал, что с каждым днем враг все ближе. В нем горел холодный, адский огонь ненависти, который не угасал, а только разгорался с течением времени. Когда-нибудь он настигнет нас. Он придет во всеоружии. В бесовском злобном великолепии. Он будет готов ко всему, и его уже не устрашишь клинком с магическими рунами. И он победит, ибо нет на Земле силы, которая может противостоять разгневанному Хранителю Робгуру.
Полумрак. Он предательски мягок, готов внушить успокоительные, смертоносные мысли. А может, не стоит никуда бежать? Может, лучше сдаться и просить пощады? Или вступить в неравный бой, подняться навстречу врагу и с честью уйти в новое воплощение? Но я знал, что даже смерти не освободить нас. Что мы обречены на то, чтобы идти вперед, живя вечным движением и надеждой. Надеждой на что? Этого я не знал. Но Адепт твердо верил, что надежда пока еще есть. И однажды ее вестник постучится в нашу дверь.
Весь год мы ни разу не останавливались в одном месте больше чем на три дня. Благодаря этому петля, протянувшаяся через тонкий мир, еще не затянулась на наших шеях. Хотя нет, неделю мы пробыли на одном месте, но сие не зависело от нашей воли. Эти дни мы просидели в тюрьме, в моей родной Пруссии, когда нас приняли за бродяг и намеревались всенародно высечь. И еще мы провели пять дней в стане разбойников в горах Сицилии – нас почему-то приняли за тех, за кого можно получить выкуп. Нам удалось вырваться оттуда благодаря одному из тех сверхъестественных фокусов, которыми владеет Адепт. Жалости эта шайка не знала, так что только его способности спасли нам жизнь.
Мы прошли через всю Европу. И во время этих странствий я еще не один раз мог убедиться, что в подлунном мире чаще всего правят несправедливость и жестокость. Добродетель и милосердие встречаются гораздо реже. Мы видели казни на городских площадях под одобрительные крики и жадные взоры добропорядочных обывателей. Мы слышали топот господских лошадей, вытаптывающих крестьянские посевы – ради сиюминутной забавы хозяева жизни обрекали на голодную зиму своих подданных. Везде царило право сильного, знатного, и очень редко кто думал о правах обездоленных и слабых.
Ну а еще видели мы следы больших и малых битв. Мы шли по следам армий, разоряющих с одинаковым рвением и свои и чужие земли. Жизнь Европы подчинялась любимой игре монархов – войне.
Воистину, мир этот более приспособлен для силы Тьмы, чем Света. Иногда сознание этого приводило меня в отчаяние. Но я знал, что, кроме виселиц и гробов, существуют еще и любовь, и знание, и науки, и искусства. И что не так уж и редко пробивается сквозь тяжелые черные тучи ласковый луч солнца.
Извилистая дорога привела нас в город городов – Париж. Мы сняли просторную комнату на постоялом дворе близ церкви Святого Евстахия, затерявшейся меж уродливых серых пятиэтажных домов, где в тесных каморках ютились парижане. Иные из них не видели в жизни ничего, кроме своего города или даже ближайших улочек. Они привыкли дышать спертым воздухом своих крошечных жилищ, привыкли к запахам тления, которыми было пропитано все вокруг. Париж быстро старил этих людей, горбил их спины, иссекал лица морщинами, превращал в беззубых, шамкающих существ, большинство из которых жило до тридцати пяти – сорока лет, и не рассчитывало на большее.
От нашего жилья было рукой подать до кварталов Сорбонны и Сен-Жермена, где жили богатые люди, напыщенная, глупая знать, чьи деньги и положение служили лишь возвышению гордыни, но не духа.
Мне никогда не нравился этот город. Я гораздо лучше чувствовал себя в диковатой, необузданной Москве, в которой жили и бурно развивались идеи созидания, обновления, где души у людей были открытыми, где жадность считалась пороком, а угодливость и лизоблюдство вызывали насмешки.
Адепт Винер сидел за столом, по обыкновению, тщательно изучая очередную книгу, приобретенную им сегодня утром в книжной лавке на соседней улице. Это было его любимым занятием. В свете свечи лицо моего наставника было еще более устрашающе, чем днем. Но когда к человеку привыкаешь, перестаешь замечать особенности его внешности.
Я сидел, откинувшись в неудобном деревянном кресле, и чувствовал, что по мере, сгущения синей темени за окном, меня все больше охватывают страхи. И я поймал себя на мысли, что не особенно им сопротивляюсь. В этих страхах была какая-то притягательная сила. Игра с ними становилась моим любимым развлечением, она затягивала. Порой мне даже хотелось еще раз заглянуть в бездонные глаза Хранителя, в глаза существа, лишь наполовину принадлежащего нашему миру. Но я прекрасно понимал, чем это грозит мне.
Неожиданно Винер резко отодвинул от себя книгу и негромко произнес:
– Что ты сейчас чувствуешь?
– Как всегда-полумрак за окном. Сгущается тьма, сгущается зло. Хранитель становится ближе.
– Не только это. Ты должен чувствовать еще изменения в порядке вещей.
– Какие?
– Не знаю. Какой-то поворот судьбы. Смерть или долгожданная надежда.
– Когда мы увидим эти изменения?
– Когда? – Адепт захлопнул книгу. Глухой его го – лос путал. – Сейчас!
Будто в ответ на его слова, послышался учтивый негромкий стук в дверь.
– Я прав, – прошептал Адепт Винер и грозно крикнул:
– Кто имеет наглость беспокоить порядочных постояльцев в столь позднее время?
– Сударь, – послышался приглушенный толстой деревянной дверью голос хозяина. – Нижайше прошу прощения, но вам срочное… э-э, письмо. Прошу вас, откройте.
– Откуда письмо?
– Передал какой-то месье. Сказал, что дело не терпит отлагательства. Откройте.
– Подсунь под дверь, плут.
– Это толстый пакет, он не пролезет.
– Он там не один, – прошептал я. – Не стоит открывать.
– Опасность лучше встретить лицом к лицу…, Открываю.
Адепт извлек из ножен свой кинжал. Руны, которые во время схватки с Хранителем светились ярким светом, теперь чернели в свете свечи. Я взвел курок пистолета и взял в другую руку шпагу.
Винер отодвинул засов и резко распахнул дверь, сразу же отпрянув в сторону. В проеме я увидел вжавшегося в стену испуганного хозяина и рядом с ним высокую фигуру, закутанную в плащ.
– Не стреляй, Винер. Я пришел во имя Света. Помыслы мои чисты и направлены против Змея. – Голос у незнакомца был высокий, говорил он по-немецки. Он шагнул в комнату и показал руку с кольцом, на котором блеснул драгоценный камень с нанесенным на нем изображением знака Ордена Ахрона. Под его добротным плащом скрывалось шитое синей и серебряной нитью богатое платье, на голове широкополая шляпа с плюмажем – он был одет как знатный дворянин. По комнате распространился аромат дорогих духов. Одежда на визитере не была походной и не носила на себе следов путешествия. Следовательно, скорее всего это Парижанин.
– Заходи, брат, – произнес Адепт.
Несомненно, это гонец, которого мы так долго ждали. Пришел друг. И он должен сказать, что же нам делать дальше, чтобы вырваться из стягивающих нас пут и продолжить служить Ордену.
– Ты свободен, – кивнул гость хозяину и протянул монету. – Теперь исчезни!
Хозяин не заставил повторять приказание и скрылся во тьме коридора.
Мы расселись вокруг большого овального стола так, чтобы видеть друг друга.
– К чему был этот театр? – спросил Адепт.
– Чтобы меньше объясняться на пороге на радость другим постояльцам этой пыльной дыры.
– С чем ты пришел? Несешь ли ты добрые новости?
– Как сказать. Верхние Адепты не могут освободить вас. Им это не под силу.
– Мы знали об этом, – отмахнулся Адепт. Он разлил по железным кубкам доброе бургундское. – Давай выпьем за величие Верхних Адептов. – В его тоне чувствовалась насмешка.
Мы осушили кубки.
– Вторая новость. Они не могут предоставить вам убежище. Нужно ли объяснять почему?
– Не нужно. Я так и предполагал. Но все равно это очень плохая новость. Давай выпьем и за это – за святую тайну тайных убежищ, чтобы никто не мог сорвать с них покров.
Мы осушили еще по кубку. Голова приятно закружилась, в теле появилась легкость… Но все равно напряжение не спадало. Я почти физически ощущал нарастающую тяжесть разговора и усугубляющуюся сложность нашего положения. Не так давно Адепт говорил: может случиться так, что мы останемся вообще одни. Похоже, его худшие опасения сбывались
– Это все, что ты хотел донести до нас от имени Верхних Адептов? – строго спросил Адепт.
– Нет, не все. – Гость вынул из-под плаща свернутую, перевязанную веревкой рукопись – Возьми. Это помощь. Все, что они могут.
Адепт развязал веревку, и рукопись мягко развернулась, ложась белым листом, испещренным мелкими знаками, на грубую крышку стола. Винер нагнулся и пробежал глазами несколько страниц, потом озадаченно покачал головой.
– Та-а-ак. И это все?
– Не все. Еще – деньги, лошади, все, что необходимо в пути.
– Это не помощь
