Андрей Самойлов - Последний переход
Аркадий присел на соседнюю с Юриной кровать. Пружины тихо скрипнули.
– Вы имеете в виду те наваждения, которые случились там… в части, и позднее, по дороге? И уже там, на склоне?..
– И их тоже.
Здесь Юра помолчал, как бы не решаясь: говорить ли, не говорить нечто… Решился:
– Помните, там. в части, когда темень пришла, и всякая нечисть… и покойник стал смотреть на вас?
– Почему на вас? – сразу поправил Егор. – На нас.
– На нас, – согласился Юра. – Но вы помните?
– Ещё бы! И хотел бы, да не забудешь. Вы ещё сказали тогда, что это, мол, утопленник.
– Это Юра-первый сказал. Но абсолютно верно. Это утопленник. И вы его знаете.
От этого сообщения все малость обомлели, однако Аркадий моментально догадался:
– Семён?..
Юра-второй грустно кивнул.
Повисло тягостное молчание. Секунд, наверное, десять длилось оно, после чего Егор спросил изменившимся голосом:
– Как вы это знаете?..
Юра пожал плечами:
– Как? – Сплёл пальцы рук, похрустел суставами. – Да вы сами, по сути, это знаете…
Егор подумал. Кивнул:
– Да.
Понятно, что у всех у них была разная степень иммунитета к воздействию «зираткульской одури». И самой слабой эта степень оказалась у Семена. Он сначала потерял сон, там в вагоне, ворочался, не мог уснуть. У него стало путаться сознание, а потом внезапно нахлынула, наоборот, сонливость. Он слабел. И когда поплыли по реке, продолжал слабеть, жизнь уходила из него, а он, видно, не понимал, что с ним творится, да и никто вокруг не понимал… Но вот пришёл миг – и нечисть, воплотившаяся в стихию, обрушилась на них. Она обрушилась на всех, а забрала с собою только его одного…
– Ч-чёрт… – проговорил Княженцев тихо и поднялся. Сел. – И что же, он пошёл камнем на дно?
Скорее всего, так оно и есть. Так и есть… Стихия легко поглотила, утопила его, и он перестал быть Семёном, а стал – утопленником, зомби, ходячим вместилищем темных сил.
Педантизм Кауфмана не дал ему просто молча выслушать эту гипотезу.
– Минуточку, – сказал он. – Но если так… то зачем ему приходить к нам? Или этим силам посылать его? Ведь мы же его не узнали. И не могли узнать! Разве то, что смотрело в окно, разве оно было Семёном?!. Егор, ты помнишь это лицо?
Княженцев только закряхтел, стаскивая нога об ногу кроссовки – расшнуровывать было лень. Стащил кое-как, спихнул их на пол.
– Помню, – коротко ответил он.
Юра-второй, однако ж, объяснился. Предварил, правда, объяснение тем, что можно лишь предполагать… и т. п. А предполагать следует: что это кошмарное порождение, ставшее орудием зла, всё-таки ещё сохранило в себе что-то от Семёна… А точнее, поблизости от своих былых товарищей в нём последний раз вспыхнула память о том, что оно когда-то было человеком – и оно подошло, смотрело, возможно, уже не понимая, но еще чувствуя что-то неясное, зовущую тоску по былому… а затем и это сгинуло для него – навсегда.
После такого рассказа все помрачнели. Кауфман, не говоря ни слова, тоже разулся и завалился на кровать. Впечатление, понятно, было тягостное.
Потом Княженцев произнес:
– Вообще-то… логично. Следующим, стало быть, оказался Виталя.
Юра подтверждающе кивнул.
Да, у Виталия иммунитет, как выяснилось, был немногим крепче. Слабость и вялость овладели им…
– Честно сказать, мне этот ваш Виталя сразу не понравился, – сообщил Юра. – Вы понимаете, что я вижу больше и шире… а через меня, между прочим, и Юра-первый почувствовал. Он начал вас сторониться. Я хотел к вам, а он противился, Виталий его отталкивал.
Как нечисть поглотила Виталия? Этого точно знать нельзя. Да и не надо. Важен сам факт. Он стал лёгкой добычей; возможно, куда более лёгкой, чем Семён, ибо по складу характера – неуживчивого, стервозного – был сам ближе к нечисти. Он тоже стал слабеть, а когда уснул и дневное сознание покинуло его, нечисть окружила дом Клавдии Макаровны, каким-то образом выманила Обноскова оттуда… Ну, собственно, вот и всё. И кто знает, может, он уже стал упырём или ещё каким гадом… В общем, там, в строю отвергнутых, ему нашлось место.
Аркадий, лёжа, грустно покивал головой:
– Да уж… Я подозревал, что он парень гниловатый. Помнишь, там, у костра? – Кауфман повернулся к Егору. Тот кивнул: помню. – Но не предполагал, конечно, столь жуткий финал…
Когда Павел с Виталием отправились на свою неудачную рыбалку – уже тогда Аркадий уловил в Виталии какую-то гнилинку характера, которая, впрочем, могла бы никак не проявиться… Но она была. И экстрасенс Аркадий Кауфман ее ощутил совершенно явно, правда, не понял, в чем она – точнее, не догадался, какой в этом смысл здесь, близ Зоны.
А смысл самый простой: глиста в душе – значит, дырка; значит, в эту дырку легко проникнуть темной силе; а раз легко, то она и проникла, чего ж не проникнуть-то… Дальнейшее же – дело техники.
– А вот Семен… – тут Кауфман призадумался. – Я просто не успел его узнать, все случилось слишком быстро. Думаю, он парень хороший, но совсем слабовольный… Ну, совсем тюфяк! Зона стала давить его. Он слабел, дряхлел… собственно, мы это сами все видели. Он даже не дал себе труда понять, что с ним происходит. И это чуждое просто поглотило его… Да, вот ещё. Вы, Юра тогда сказали: «Сеня Лысый». Почему – Лысый?
– Да тоже детское прозвище. – Юра грустно улыбнулся. – Это Юра-первый сказал… Почему – не знаю.
– Ну, ладно, – стал вслух рассуждать Егор. – Как бы там ни было, мы добились своего, угодили в этот дольмен. И что в итоге?
Аркадий усмехнулся:
– Думаю, это пока не итог.
– Ах, вот как?.. Да, кстати! – Егор оживился. – Вспомнил: вот насчёт убийства в бараке… Помните, Юра? В той страшной комнате! Ведь кто-то там нашёл свою смерть… Этого вы не видели? Что там случилось?
Юра замялся… Взгляд его забегал туда-сюда. Егор сразу насторожился.
– Юра? Что с вами?
– Нет, ничего… – Юрин голос зазвучал глухо, и Княженцев сообразил, что он задел какую-то струну, какую лучше было бы не задевать. Но уже поздно.
– Не понял? – Павел сдвинул брови. Юра поморщился:
– Э… Не хотел я трогать эту тему… ну да что ж теперь. Там не убийство, там самоубийство было. Застрелился… – Тут Юра вновь помедлил, словно ему трудно было это сказать. Но решился всё же: – Застрелился друг ваш. – Он взглянул на Сергея. Тот посмотрел удивлённо. – Миловский, – сказал Юра. – Особист вашей части.
* * *На секунду повисла ошеломляющая пауза. Ещё секунда – и она бы взорвалась вихрем эмоций – но Юра успел вскинуть руку:
– Я объясню!
И объяснил.
Он, Юра-2, естественно, не знал всего. Он не соврал, когда сказал, что не знает, куда, в какой из миров провалилась та экспедиция восемьдесят четвёртого года. Все ли те люди оказались вместе, или их размело по разным закоулкам мирозданья?.. Неведомо. Но что Юра увидел в одну из своих внезапных вспышек – то, как Миловскому удалось вырваться сюда. Домой.
– Удалось?.. – с недоверием переспросил Беркутов.
– Ненадолго. – Юра грустно усмехнулся. – Минут на пять, может чуть больше.
Можно лишь догадываться, да и то вряд ли – что довелось пройти, что испытать бывшему капитану за годы странствий. Десять лет, десять земных лет, Боже мой!.. И ради чего? Чем встретила его родина?!
Вполне возможно, то была засада. Нечисть нарочно подстерегла Мидовского именно там, именно в тот миг, когда он через десять лет прорвался, продрался, вырвался домой. Она, сволочь, знала, на что и где ловить… А может быть, и нет. Может, это такая уж жестокая усмешка рока – вернуться, чтоб погибнуть на своей земле. Хотел вернуться? Ну так вот тебе!..
Да уж, судьба-злодейка. Каким-то невероятным вывертом угораздило же капитана оказаться в том самом проклятом бараке в тот самый момент – может, это было полнолуние?.. – когда нечисть сгустилась и воплотилась – из теней, завываний ветра, из безотчётной людской тревоги соткались бредовые химеры, точь-в-точь, как нынче перед нашими путниками. Но их уроды тронуть не смогли, а на одинокого человека набросились всем скопом.
Собственно всё Юрино видение – у тёмной стены человек с гривой полуседых волос и такой же светло-серебристой бородой. Одет нелепо, даже дико: дурацкий клетчатый пиджак с длинными фалдами, спортивные штаны, заправленные в старые, разбитые вдрызг сапоги. В руке…
Но это потом.
Заросшее лицо бледно и очень спокойно. Ясно, что человек понял: это его последний миг.
Годы, годы, годы!.. Столько лет жить мечтой о возвращении, жить, не сдаваться, рваться, всё преодолеть, вернуться – и вот так попасть.
Но никакой слёзной тоски, никакого отчаяния. Твёрдый взгляд. Так – значит, так. Пусть будет смерть в бою. Семь пуль врагу, одну – себе.
Толпа тварей с воем валила на этого человека.
Юра толком не разглядел их. Да ведь и было это вспышкой – пять секунд всего.
В правой руке у человека был пистолет.
