Виктор Точинов - Аутодафе

Спустя два часа накормленный и принявший душ резидент Хантер отплатил гостеприимной хозяйке самой черной неблагодарностью. А именно – изложил вслух все свои подозрения, касавшиеся оной хозяйки, то есть Эльзы.

– Я согласен допустить, что первая наша встреча стала случайностью. Даже согласен сделать такое же допущение касательно второй встречи… Но с тех пор, милая девушка, вы прокололись как минимум дважды.

Эльза не проявила ни малейшего любопытства к тому, на чем могла проколоться. Лишь попросила:

– Ты не мог бы излагать свои параноидальные домыслы, направив пистолет куда-нибудь в сторону от меня?

– Повременю. После того как ты эффектно уложила Алешу Поповича – повременю.

– Что за Попович? Впервые слышу.

– Тот молодой человек, которого ты так лихо отправила в нокаут у «Заимки».

– С электрошокером в руках это мог сделать пятилетний ребенок.

– Сомневаюсь… С тем шокером, что ты носишь в сумочке, – не смог бы. Если так уж желаешь скрыть боевую подготовку, смени хоть батарейки в щекоталке. А то совершенно разряжены…

Лицо девушки не дрогнуло. Но вот взгляд… Я и впрямь счел бы свои подозрения паранойей, если бы не этот взгляд – холодный, цепкий взгляд опытного бойца, хладнокровно прокачивающего ситуацию и выбирающего момент для нанесения беспощадного удара.

– Многие молодые девушки увлекаются единоборствами, – пожала она плечами. – Но не все любят это навязчиво демонстрировать.

– Молодые девушки? Возможно… Хотя господин Жебров утверждал, что не так уж ты молода. Но дело происходило в наркотическом бреду, и верить тем утверждениям не стоит – если ты как-нибудь объяснишь причину появления на твоем плече следов прививок от оспы… Дело в том, что эту вакцинацию перестали проводить не то за пять, не то за шесть лет до даты твоего якобы рождения.

– Бестактно спрашивать женщину о возрасте…

– Если женщина пользуется документами с заведомо фальшивой датой рождения, о такте говорить не приходится.

Я подозревал, что в ее паспорте не соответствует действительности не только дата рождения… По крайней мере, почти целиком потратив на поиски в Интернете время спутникового сеанса связи, я установил: Эльза Серебрякова не числится среди постоянных и внештатных корреспондентов Уральского регионального радио. Равно как и не сотрудничает с парой печатных изданий, упомянутых девушкой.

Выкладывать на стол этот козырь не пришлось. Эльза коснулась плеча, словно хотела нащупать сквозь тонкую ткань предательские звездообразные шрамчики. И тихо сказала:

– Это не следы прививок от оспы… Это следы СКД-вакцинации. Если, конечно, вам знаком этот термин, младший агент Хантер.

Дела минувших дней – VII

Бывший опер Синягин.

Эту пивную не украшали столь обычные для заведений общепита таблички «У НАС НЕ КУРЯТ» – и посетители вовсю пользовались либерализмом администрации. В воздухе стояло сизое марево. Голоса посетителей сливались в негромкий монотонный гул – впрочем, не мешавший беседе. Синягин много лет не вел допросов, лишь беседовал… А так порой хотелось – например, сейчас – пустить в ход что-либо из старого доброго арсенала. Вместо этого приходилось тайком, под столиком, взбадривать пиво собеседника водкой из припасенной бутылки. Разговор того стоил.

С какого-то момента Синягин перестал на ходу анализировать детали рассказа – успеется, дома не раз прослушает и разберет по косточкам диктофонную запись. Перестал задавать вопросы… Пытался понять одно: врёт или нет бывший пилот международных линий, бывший пилот сельхозавиации, бывший… Много должностей сменил в своей катившейся под уклон карьере Василий Груздин, прежде чем стать Груздем, записным тунеядцем и алкоголиком.

Здраво рассуждая, принимать всерьез слова экс-авиатора не стоило. Подобная публика отличается невероятными способностями к сочинительству, особенно если имеется стимул – бесплатная выпивка.

Но интуиция, никогда не подводившая бывшего опера, твердила иное: Груздю можно верить.

Синягину казалось, что всё вернулось на сорок лет назад, и он, молодой, двадцатипятилетний, сидит в прокуренной опер-избе и слушает дикий рассказ геолога Мурашова.

Обе истории совпадали во многих деталях. Хотя рассказанная бывшим пилотом произошла далеко от таежной деревушки, где некогда довелось побывать Синягину, – почти в полутора тысячах километров к северо-востоку…

…Так этот Омельченко тот еще директор был – ни Бога, ни черта, ни прокурора не боялся. А что ему? – половина крайкома к нему ездила лосей да медведей стрелять, подступись-ка к этакому кренделю… Что хотит, то и вертит.

И ровным счетом ему насрать было, что за штурвал мне решением суда садиться запрещено аж на пять годиков. У него план горит, а тут пилот с аппендицитом слег, пока еще нового пришлют… Второй пилот, Генка Карбышев, – сопляк сопляком, только-только с училища.

В общем, продержал Омельченко меня три дня в черном теле – ни капли в рот взять не позволял, сука, а потом: давай, мол, лети в Пеледуй, там у промысловиков продукты кончаются… Заодно и Генку поднатаскаешь. И к «аннушке» меня чуть не под конвоем – чтобы по пути не остаканился.

Ну а я чего? Мне «аннушка» как жена родная… Полетели. В Пеледуе разгрузились, письма забрали, заодно и халтура наметилась – один охотник-штатник попросил свояку в Воронцовку тушу сохатого забросить. Что ж не срубить капусты по-легкому? Генка тоже не возражает. В общем, дали крюка на обратном пути пару сотен кэмэ – у Омельченки бензин немереный, несчитанный.

Рассчитался свояк честь по чести, и полетели мы обратно. Но тут какая закавыка вышла: в Пеледуй мы вдоль Лены летели – тут ни карта не нужна, ни штурман, не заблудишься… И в Воронцовку тоже вдоль реки, вдоль Витима. Но если обратно тем же манером лететь – вдвое дольше выйдет. Решили мы с Генкой напрямик срезать.

В общем, летим, места внизу незнакомые, тайга сплошняком – ни дорог, ни деревень, карту привязать не к чему… Летим по компасу – даже если чуть а сторону собьемся, всё равно с Леной-матушкой никак не разминемся. Вдруг Генка деревню внизу углядел. Что за чудеса? Куда ж нас угораздило, нет тут никаких деревень на карте… А я еще, грешным делом, у свояка на грудь принял малёхо – неужто, думаю, с двух стопарей заплутал в чистом небе?

Ладно, закладываю круг, снижаюсь – поглядеть, куда занесло нас. Странно – место вовсе незнакомое, а уж я в тех краях налетался, все деревни да поселки наперечет знаю. Да и неправильная какая-то деревня оказалась. Ни одной дороги, представь? Даже грунтовки самой занюханной – и то нет. Только троп нахоженных пара-тройка в разные стороны от домов ведет… Дома тоже непонятные. Сверху-то крыши лучше всего видать – и ни одной среди них, чтоб там из шифера или жести оцинкованной. Все по-дедовски дранкой крытые. И антенн – не единой штуки. Тут меня как стукнуло. Лет за десять-пятнадцать до того вокруг этаких деревенек большой шум случился. Запустили товарищи ученые спутники – глянуть, значит, из космоса, чем богата страна родная. По науке выражаясь, глобальную космическую фотосъемку произвесть. Глядь – то там, то тут живут по медвежьим углам людишки, никому не известные. Налогов не платят, детей в школу не шлют, в армии не служат, за кандидатов в депутаты не голосуют…

Словно у них своя страна, от народа отдельная. Ну, значит, авиацию на них бросили – не бомбить, понятно, а разглядеть поближе по наводке из космоса. Чтоб потом на земле разобраться, кто есть ху. И староверы попадались, и недобитки кулацкие, от колхозов сбегшие. Не сами кулаки, понятно, – дети, внуки. Поговаривали, что даже в Туве «республику» беглых зеков отыскали – Белую Юрту… Но и пустых деревень хватало, брошенных. Причем некоторые – совсем недавно брошенные… После самолетов пролетавших.

А самое-то главное: если летчики этакую деревеньку никому не известную отыскали, жилую, им тут же премию – по двести рубчиков, не шутка. На бумаге, понятно, совсем за другое давали – за экономию горючки или еще за что…

Ну, в общем, я быстренько Генке ситуёвину разъясняю: фарт, мол, попёр, деньга к деньге липнет… А сам снова над домами, низенько, на бреющем. Халупы вроде целые, не рассыпаются, но хочу кого живого увидеть, чтоб уж без ошибки.

Смотрю – никто из домов не вылазит, головы к небу не задирает. Тут Генка мне: «Ну-ка, ну-ка, еще раз, вроде мелькнул кто-то…» Думаю: если тут контра какая засела или староверы мракобесные, так на свет Божий им выползать ни к чему. Тише мыши сидеть им надобно. И схитрить решил: в сторону отвернул, высоту набираю, вроде как восвояси собрался… Подальше отлетел, а потом на малом радиусе обратно и вниз. И, заметь, правильно всё рассчитал – если тут и в самом деле прячутся, так обязательно должны люди из домов после такого повылезть, что к чему обсудить, обкашлять… Так и вышло. Только там не совсем люди оказались. Вернее, совсем не люди. Гляжу: возле хибары медведь стоит! Здоровенный, на дыбки поднялся, морду вверх задрал… А неподалеку еще один – тот, значит, на четырех лапах. И еще, и еще… В середине деревеньки не то чтобы площадь была, скорее поляна вытоптанная – там зверюг этак с десятка три собралось. Словно съезд медвежьих депутатов наметился… Нехорошо мне стало. Вот, думаю, и допился ты до белки, Владимир Семёнович… «Савсэм бэлый, савсэм гарячий…» Но тут слышу: Генка охает, бормочет что-то – то же самое, значит, видит… А медведи не разбегаются, не прячутся. Морды задирают, на «аннушку» нашу пялятся. И – не знаю уж, как я сверху понял и прочувствовал, – неприятные взгляды очень. Словно… Ну как сказать… Словно на тебя сквозь прицел зенитки глазеют. И в брюхо сейчас пальнут… Мне еще муторней. Белка – дело житейское, с каждым случиться может, а тут… Неправильно всё. Не бывает. В общем, отвернул я уже без дураков, на серьёзе, – и дай Бог крылья… И странное дело – вроде после этакого случая должны бы мы с Генахой обсуждать взахлеб, что же такое увидеть довелось… Ан нет. Летим, как в рот воды набравши. Всю дорогу – ни словечка. Потом, конечно, потолковали. И решили: никому ни гугу. Потому как тут не двумя сотнями дело пахнет, а палатой в дурдоме. Скажут ведь: Груздин и сам до мохнатых чертей допился, и парня туда же втянул…