Олег Дивов - Вундервафля. Сборник
— Из маслопупов я, — сказал дядя Боря. — Это такие механики, что сидят в корабельном трюме, в машинном масле по самый пуп и света белого не видят. Революционный матрос Одесской флотилии Шмаровоз, разрешите представиться. Веру отцов похерил, а на гражданской войне столько видел дерьма человеческого — во всем разуверился. А на этой — наоборот, взял да уверовал. Нашлись поводы, скажем так.
— Бывает, — кивнул дед. — Как звали парня вашего? Помяну его нынче.
— Тяпа, — сказал дядя Боря.
— У нас так не положено. Я, многогрешный, допустим, не поп, но какой-никакой, а дьякон.
— О-па! — Дядя Боря широко распахнул глаза. — А-а… Э-э…
— Михайла ту дырку сам нашел, — понял вопрос дед. — Ни в жизнь бы я ему, ворюге, подземный ход не показал. Ну да как звали мальчика?
— Лейтенант Тяглов, — сказал дядя Боря. — Лейтенанта Тяглова помяни.
И развел руками. Только сейчас до него дошло, что он никогда не звал летчика Тяпу по имени.
* * *Особиста Ворона из полка забрали, прислав взамен капитана Тигрова, чем привели народ в замешательство — не танки же ему подбрасывать на порог! Насчет Ворона Особый отдел зверски погрызся с политотделом, и замполита тоже перевели — с понижением, за ослабление роли партии в воспитании кадров и близорукость. Спасибо, не осудили. Ворон успел нагадить всем: раз тринадцатая машина исправно летала, ее пилота Овсеенко записали в перебежчики. Соответственно, пострадал не один замполит — например, звено Матвиенко за атаку на церковь не получило орденов даже посмертно. Спасибо, опять-таки не затаскали Клёпу и Валерия Павловича насмерть по допросам. А историю с диверсантами и «пишущей машинкой» приказали всем забыть. Комполка уперся и надумал своей волей дать пилоту Фирсову, штурману Клепикову и механику Шмаровозу «За отвагу», но капитан Тигров ему отсоветовал. Больше всех разозлился Дима Фирсов: хотел солдатскую медаль. Но, подумав, сказал: «Меня-то лично награждать не за что, я просто летал кругами и светил фарами. А вот за ребят обидно».
В знак своего персонального нерасположения Дима, обливаясь потом и матерно пыхтя, приволок к землянке Тигрова гусеничный трак. Тигров ничего не понял и сделал из трака приступочку, об которую удобно чистить от грязи сапоги.
Тяпу и Матвиенко похоронили с воинскими почестями — и тут же страшно напились, обреченно как-то, со слезами, припоминанием друг другу всяческих грехов и мордобоем. Дядя Боря сколотил из фанеры памятник и повесил на него странный знак: оборванный страховочный фал. Его заметил комполка и спросил, что такое. Дядя Боря невнятно промямлил насчет исторической ценности, и командир приказал убрать веревку — это же памятник, не положено. Тогда дядя Боря вернул ее Клёпе.
Через год комполка, уже полковник, снова увидел маршала Жукова, когда тот на торжественной церемонии в штабе фронта вручал ордена. Маршал вел церемонию устало, был мыслями где-то далеко, награжденных перед ним прошла целая вереница, так что комполка надеялся: не вспомнит. Не тут-то было. Жуков пригляделся к бравому полковнику и криво ухмыльнулся.
«Мне хана, — подумал комполка. — Жуков прямой как палка, и с него станется сейчас при всем честном народе ляпнуть: ага, это тот самый, у которого немцы самолет угнали!.. Застрелиться не застрелюсь, но поседею я сегодня окончательно».
А Жуков подмигнул и спросил тихонько:
— Как там мой Тяпа? Поди, уже старший лейтенант?
— Он погиб в тот же день, товарищ маршал, — пробормотал полковник.
— Ка-ак же это вы так… — Жуков нахмурился.
— Он нашел тех, кто вас сбил, товарищ маршал. Он нашел их, догнал, заставил приземлиться и погиб уже на земле в перестрелке. Выполнил свой долг до конца.
— Как же это вы… — повторил Жуков. — Такой славный мальчишка. Он награжден хотя бы?
— Нет. Особый отдел… Все засекречено.
Жуков покачал головой. Поманил адъютанта и приказал: тебе полковник сообщит подробности подвига, ты запиши, потом разберемся.
Не разобрались.
Клёпа так и не научился играть на баяне, но тащил его с собой до самого Берлина. В полуразрушенном рейхстаге он нашел хвостовик от бомбы с накерненным на лопасти своим личным номером. Капитан Клепиков вернулся домой с тремя военными реликвиями: баяном, страховочным фалом и этим самым хвостовиком. Когда он умер, ветхий баян и нелепую гнилую веревку выбросили. А вот хвостовик по сей день лежит на полочке в его семье.
Ржавый кусок металла с едва различимым грубо выбитым номером, в общем, не имеет никакого отношения к нашему рассказу.
Но кажется символичным, что именно он — обломок бомбы, сброшенной с маленького фанерного самолетика прямо на рейхстаг, — последняя в мире память о Тяпе и Клёпе, бырбырдировщиках.
Примечания
1
«Between the devil and the deep blue sea» (амер.) — идиома, означающая дилемму выбора между двумя нежелательными ситуациями.
