Юрий Валин - Пожизненно. Цитадель в огне
Но Фейку упрямец Трехглазый носить был готов. Во-первых, потому что девчонка легче любого вьюка, во-вторых… Имелась у Даши малоприятная и завистливая догадка, что Фейку кто угодно на спине потащит. Ибо стремительно выздоравливала бескрылая…
— Ну, так и как, бойцы? — пробурчал Лампус, почесывая щетинистую щеку. — До берега нам шагать недолго. Выходить на люди с этим тонколапым не след. Опозоримся. Решаем: щас или еще погодим?
— Что тут решать? — удивился Ужон, возясь с веревкой. — Чего тянуть? Сделаем, да и дело с концом. Дамы пусть погуляют и не сомневаются. Без всяких недостойных пыток обойдется. Как говаривал покойный командор, «по закону военного времени». То есть быстро и справедливо.
У Ужона в битве у Крабьего мыса погибли два брата и дядька, и особо раздумывать моряк не собирался.
Крючок сплюнул и кивнул.
Даша знала, что он у Крабьего схлопотал в локоть легкий мурашиный дротик. Наконечник кое-как выковыряли, но рука дурно сгибалась и ныла к дождю. Док, устами целительницы Эльвиры, прописал моряку травяные компрессы и довольно сложные упражнения для поврежденного сустава.
Вообще-то у всех флотских к «жукастым» имелся солидный счет. Пираты высказались поочередно, приговор был ясен, лишь у Крепа имелось дополнение, в том смысле, что повесить «кровоеда» можно и на берегу. В назидание.
— Вдоль берега сейчас корабли ходят. Кое-кто и с вида дохлого мураша обдрыщется, — заметил Лампус.
Моряки засмеялись — командир намекал на «хорьков лорда Усса», славных тем, что подошли к Крабьему, когда обескровленные армии уже прекратили битву.
Лампус мельком глянул на Бочечку, дрыхнувшую на своих мешках — шлюху он спрашивать, естественно, не собирался, и вопросительно уставился на лекарских. Соблюдал, значит, вежливость, мнением союзников интересовался.
— Ваш враг — вам решать, — хмуро сказала Эле.
Док вытер бритый череп и кивнул.
Мин пожал плечами. Взглянуть на повешенье по военному приговору он был не прочь, но вообще-то его совершенно иные мысли занимали.
— Я бы, парни, его до берега оставил, — сказал Утбурд. — Тащить лишний груз нам к чему? А тонконогий пусть еще пару дней подышит, солнцу порадуется. Насиделся в ямище-то. Вроде как малую радость заслужил.
— Это да, — согласился Лампус. — Жук крепкий попался, поуважать можно. Но ведь жук? Костяк, что скажешь? С Ашей-то понятно, она добросердечная.
— Я вообще против убийств, без которых обойтись можно, — сказала Даша. — Но в законах военного времени я ничего не понимаю.
— Оставили бы до берега, — пробормотал Костя. — Польза же. Или мы пару паек пожалеем?
— Да что уж там пайки, — вздохнул Лампус. — Мураш здоровый и выносливый. Истый боец, чего уж там. И башка на плечах есть. Все это уважения требует. Он ведь все понимает, даром что безъязыкий. И не по бойцовской совести его водить на привязи да мучить. Или сбежать попробует, или кровь из кого выжрать. Оно нам надо?
Спорить с последним было глупо.
Ужон с Крючком стали перекидывать веревку через дерево.
Тут Фейка вдруг встала и, не открывая глаз, побрела к мурашу. Встала перед ним, повернулась к отряду. Насекомовидный попытался ее оттолкнуть. Девочка уперлась, глаза открыла.
Глаза, огромные, нечеловечьи, казалось, весь полуденный пронзительно-голубой небосвод отражают.
— Оно и понятно, — помолчав, заметил Лампус. — Оба дарка, да еще в одной щели насиделись. Понятное дело. Надо бы девчушку увести.
— Так что, взять ее под мышку… — заворчал Крючок, но с места не двинулся.
Стояла Фейка, неестественно маленькая — по пояс нелепому мурашу, и такая… правильная. Соразмерная и идеальная, несмотря на так и не подогнанное платье из рубашки с нехорошими пятнами на правом боку. Шапочка грубо обрезанных волос, оказавшихся волнистыми, теперь светилась в солнечном свете всеми цветами радуги. Глаза огромные, наверное, ночные. Да и все такое возмутительно правильное, не детское, не женское, почти и не сексуальное. Ну, почти. Мин, бедняга, совсем того… А ведь она, наверное, даже не дарк. Чудилось мерцание за ее спиной. О крыльях оборванных флотские наверняка и не подозревали, но и им ведь что-то этакое чудилось… Волшебное.
Ужон в сердцах сплюнул.
— Да, — согласился Лампус. — Видать, погодить придется. Сейчас вздернем, и выйдет, как Ашка любит вопить, — «хамоватски».
— Хамски, — поправила Даша. — Только я не по этому поводу…
— Так тот самый повод и есть, — проворчал Крючок. — Вот верно говорят — «пойдешь с бабами, у хиток только и спохватишься».
Фейка сделала жест — благодарила. Доходчивая у нее жестикуляция. А улыбка еще доходчивее.
Даше самой захотелось сплюнуть. И зачем боги и природа такое вот изящество сотворяют? Смотришь, смотришь… Вот и Костя пялится. И ничего ведь не скажешь. Волшебство, оно такое…
А мураш стоял, прямой, замерший, словно ничего и не понимал. Железный чело… тьфу, насекомый. Тоже небось герой Муравейника.
* * *— Я вообще ничего не понимаю. Дар этот проклятый, одно беспокойство…
Костя шел в арьергарде, Мин с ним. Никто не мешал, а поныть хотелось до невозможности. Кому же плакаться, как не маме-хозяйке? Понятно, и доку, поскольку вопрос напрямую со здоровьем связан. Серобок тоже слушал и сочувствовал — он вообще для мула уродился весьма разумным.
— Вот ты маешься, — леди Эльвира покачала головой. — Слышишь этих скотов полуразумных — плохо. Не слышишь — еще хуже. Что тебе этот дар дался? Рассосался, и слава богам.
— Так он же не рассосался. Я нашего жутко чувствую. И вот ослы опять пить хотят.
— Ну, это королевской мудрости довод. Ослы или пить хотят, или жрать. Тут без всякого дара понятно. С нашим полудиким еще яснее. Я вчера слышала, как пираты ему кружку налить предлагали. Всем видно — мается. Ладно бы просто запрыгнуть невтерпеж было. А тут… прямо баллада благородная на глазах начертается. Хоть на Бочечку его подсаживай, блудуна-страдальца.
— Элен, ты жестокосердечна. У Минимума искреннее чувство, — мягко возразил док.
— Это и пугает, — проворчала Эле. — Полумирный полукровный полударк. У него получувство должно быть. А тут такие страдания вопиющие. Вся банда глазеет. Нет, лучше бы его наши бандюги вовремя к Бочке пристроили.
— Да он бы сблевал, — сказала Даша. — Шлюха его пугает.
— Чувствительный какой. Можно подумать, флотские от нее без ума. Ничего, пользуются, — Эле вздохнула. — Воспитанные благородные люди обязаны уметь воздерживаться. Хотя это и нелегко.
— Элен… — укоризненно одернул док.
— Аша вполне взрослая. Даже замужняя. А в том, что воспитанная, ни у кого сомнений нет. Вот если бы еще по пустякам не беспокоилась…
— Так какие пустяки?! Меня нестабильность пугает. То чувствую, то нет.
— Как версию можно допустить, что животные иногда не думают, — сказал док. — Ощущают комфорт, вот вполне спокойны и счастливы. О чем, собственно, им размышлять?
— По-моему, Вас-Вас всегда о чем-то думал, — в сомнениях пробормотала Даша.
— Он вообще большим философом был, — хмыкнула Эле.
— Полагаю, животные весьма различаются характерами и, хм, способностями к отвлеченному мышлению. Собственно, как и люди, — заметил док.
— Без мыслишек людей я как-нибудь обойдусь, — заверила Даша. — Вот Фейку я не понимаю, и этого… чернорукого.
— Возможно, они принадлежат к расам, равно далеким и от диких дарков, и от людей, — выдвинул гипотезу Дуллитл. — Я как-то занимался сравнительным метаболизмом…
Даша послушала довольно интересный отчет о научной деятельности дока в его бытность удаленным практикующим терапевтом.
Отряд спускался в очередную лощину. Рельеф очевидно менялся. Все чаще попадались пальмовые рощи. Вчера флотские орали, разглядев в небе пару чаек. Сейчас ветер дул в лицо и действительно пахло морем.
— Лучше бы ее не мыли, — невпопад ляпнула Даша.
Док осекся, а Эле кивнула:
— Твоя правда. Хитрая она, зараза. Не чета нам. Была бы покрупнее, остались бы мы с тобой без мужской поддержки.
Док фыркнул, потом они с Эле захохотали, и Даше полегчало. Действительно, разве Костя на волшебство поддастся? Хоть крылатое, хоть бескрылое…
* * *В животе бурчало от кокосов. Сытные, конечно, но нужно поосторожнее.
Даша сидела часовым. Вернее, женщин не задействовали — бойцов и так хватало, но Костя заступил в самую глухую пору, и составить компанию мужу было самым естественным делом.
— Во дает, — заметил лохматый, прислушиваясь к оглушительному храпу Маяка.
— Ревун корабельный, — Даша подняла лицо к нему — шелестели листья пальм, мелькали за ними звезды. Москитов вообще не было. И вообще дышалось удивительно легко. Сгинули болота.
— Если по сути, — Костя вернулся к основной теме беседе, — то почему нам не решить, что разумные дарки просто не хотят, чтобы их мысли знали посторонние? У Мина ведь получается думать «правильно»? А он не слишком-то от тебя прячется и таится.
