Туллио Аволедо - Крестовый поход детей
― Невеселое местечко, — заметил Самуэль, стуча зубами.
Джон провел пальцем по поверхности стены.
― Она ледяная.
С каждым шагом становилось все холоднее и холоднее. Изо рта шел пар.
― Ты еще можешь вернуться назад.
Раввин отрицательно помотал головой.
― Тогда пойдем быстрее.
Отражение Джона на гладкой блестящей поверхности стены страшно исказилось, Как в темном зеркале. Он выключил фонарик. Иногда ему было жаль утраченного дара потустороннего зрения. С ним он мог бы увидеть в инфракрасном излучении любого врага, особенно при таком морозе. Уже не в первый раз он задумался о том, не таким ли зрением обладали Создания ночи.
Весьма вероятно.
Вспомнился Монах и странные отношения, которые их связывали. И еще более странный мир, в котором они встретились.
― Как ты познакомился с этим странным существом? — спросил ровно в этот момент Самуэль.
Джон надолго задумался.
Ответить на вопрос было нелегко.
Но, быть может, как раз пришло время сделать это.
― Это случилось недалеко от Равенны. Я двигался очень осторожно, совершая переходы только по ночам. Хотел избежать встречи с часовыми Церкви. Равенна — ее северный аванпост. Я шел по бывшей автостраде Ромеа в поисках убежища, в котором мог бы провести дневные часы, когда вдруг услышал за спиной звон колокольчика. В тот момент звук показался невероятным. Я подумал, что это галлюцинация, вероятно вызванная усталостью, но обернулся. Из-за валившего снега видимость была ограничена несколькими метрами. С восхода прошло совсем немного времени, и свет был слабым. Звон колокольчика приближался, и постепенно в гуще метели начала вырисовываться какая-то фигура. Я пригляделся. Фигура двигалась очень странно. Когда мне удалось как следует ее разглядеть, я понял, что на ней что-то вроде монашеской рясы. Лицо покрывал капюшон. Под ним я не видел ничего, кроме темноты. Фигура остановилась рядом со мной. Оказалось, что колокольчик, который я услышал, висел на посохе.
― Добрый день, — сказал Монах.
― Добрый день, — ответил я удивленно.
― Ты путешествуешь днем. Для тебя это небезопасно.
― Откуда ты знаешь?
― Просто знаю.
― Я еще не успел найти место, чтобы остановиться. Я ищу его уже несколько часов.
― Есть одно место недалеко отсюда. Хорошее укрытие. Если хочешь, я отведу тебя туда.
― Кто ты? Почему я должен доверять тебе? — допытывался я.
― Ты служитель Святой Римско-католической церкви, но в данный момент — всего лишь заблудшая овечка, как вы выражаетесь. И я тебе нужен. Поэтому тебе придется довериться мне.
― «Откуда ты знаешь, что я священник?» — первое, о чем я его спросил. Но в ответ он только пожал плечами. Как бы то ни было, он был прав. День приближался. В его свете снег не мог укрыть меня от глаз дозорных. А в окрестностях Равенны их всегда было много. И я решил довериться ему. Укрытие действительно отыскалось. Это был крестьянский дом. Он разрушился, но в подвал можно было пробраться. Обломки верхних помещений служили дополнительной защитой от радиации. Кроме того, дом стоял достаточно далеко от дороги, и патрульным не пришло бы в голову осматривать его. Снег практически моментально скрыл наши следы. Мне удалось спрятать сани и их содержимое под идеально подошедшим по размеру навесом.
Потом Монах отвел меня в подвал и закрыл за нами люк.
― И ты доверился ему?
― У меня не было выбора. Кроме того, да, он почему-то вызывал у меня доверие.
В подвале было почти тепло, особенно по сравнению с улицей, где мелкий снег перерос в настоящую метель. Монах, как я стал называть его про себя, кивком показал на угол, в котором лежала разбитая деревянная бочка. Из этой сухой древесины я развел костер в месте, которое он мне показал. Получилось просто прекрасно: дым поднимался вверх и выходил через невидимые отверстия в потолке. Мне практически нечем было поделиться, но Монах не проявил никакого интереса ни к еде, ни к воде, которые я ему предложил. В красноватом свете костра темнота под его капюшоном казалась черной дырой, способной поглощать свет.
― Вон в той высокой бутылке есть вино, — сказал Монах.
― Оно наверняка давно превратилось в уксус.
― Нет, оно еще не испортилось. Попробуй.
Я подошел к бутылке. Нацедил вина в свою миску. Он был прав. Вино было прекрасное.
Я предложил его Монаху, но тот снова отказался.
Я выпил довольно прилично. Я уже так давно не наслаждался вкусом вина, что его аромат казался мне настоящим чудом.
Я пил и говорил. Монах сидел молча и слушал. Он спросил меня, как так вышло, что я шел совсем один и тащил такие тяжелые сани.
― И что ты ответил ему?
― Вино развязало мне язык. Боюсь, я рассказал ему все. Вероятно я и сам не подозревал, насколько сильно мне нужно было исповедаться, не держать все внутри себя. В конце Монах кивнул...
― Путь до Рима долог и опасен, — сказал он. — Начиная отсюда — все меньше дорог, по которым можно пройти, и все больше блокпостов.
― У меня нет выбора, — ответил я.
― Выбор есть всегда. Дорога на Милан почти свободна.
― Но я иду не в Милан.
― Никогда нельзя знать наверняка. Если путь короче, это не означает, что он лучше.
Я ухмыльнулся. Я чувствовал себя пьяным. Рыгнул, и отрыжка от чересчур крепкого вина наполнила рот кислым. Монах протянул руку, чтобы палкой расшевелить пламя костра.
И в тот момент я увидел его руку.
― И что ты подумал?
― Я решил, что просто пьян. Что все это просто снится и утром, когда я проснусь, ничего не будет. Но той ночью случилась одна вещь.
Я проснулся, и вдруг хмель совершенно исчез. Я видел все вокруг предельно ясно и четко.
Монах сидел рядом и пристально смотрел на меня. Капюшон уже не закрывал лица, но, поскольку за спиной монаха горел костер, я увидел только черный гладкий овал.
Вспомнилось секундное видение черного когтя, шевелившего пламя. Я спросил себя, как мне удалось заснуть рядом с этим монстром.
― Проснись, Джон, — сказал тот.
― Что такое? — ответил я, протирая слипшиеся ото сна глаза.
― Я должен кое-что сделать для тебя.
― Ты уже сделал для меня очень много. Убежище, вино.
― Подарок, который я хочу сделать, гораздо ценнее.
― Ах, ну ничего себе, — сказал я с издевкой. — Насколько ценнее?
― Суди сам, — произнес он. И поднес правую руку к моим глазам.
Я почувствовал резкую головную боль. Иногда говорят, что сильная боль ослепляет, но это всего лишь образное выражение, лишенное прямого смысла.
Боль, которую испытал я, ослепила меня в самом буквальном смысле. Я провалился в темноту.
― А потом?
― А потом в темноте я услышал звон колокольчика и увидел Монаха, появившегося вдалеке. Сначала он был не больше точки, но постепенно становился все больше, пока не оказался прямо передо мной.
― Ты как? — спросил он меня.
― Что ты сделал с моими глазами?
― Я избавил их от недостатка.
― Какого недостатка?
― Они работали слишком хорошо. Настолько хорошо, что для тебя это было опасно. Тебе нужны особенные глаза. И я дал их тебе. Ты отплатишь мне за них, когда сможешь.
