Почти врач - Алексей Викторович Вязовский
Первый раз в жизни в патентной библиотеке. Надеюсь, и последний. Как-то тут совсем невесело. Архив, короче. Я показал бумагу с ценными указаниями из четвертого управления, меня оформили и даже дали сотрудницу в помощь. Именно такой я и представлял работницу архива: старше среднего возраста, слегка утомленная и почему-то обязательно в очках и с пучком волос на голове.
У Веры Григорьевны, моего личного ассистента по патентам, всё это присутствовало. И даже варикозные вены на голенях тоже. Она выслушала мои хотелки, кивнула и пошла в хранилище. Вернулась быстро. Принесла шведский патент на омепразол. С переводом на английский, конечно же. За номером ЕР 5129. Я потянулся за папкой, и тут меня осенило. Сейчас же куча всяких других лекарств новых выходит. Про все подряд не скажу, но те, что на слуху были, вспомню же!
И мне притащили свежие патенты на медикаменты. Года за три, наверное. Энтузиазм мой быстро подугас. Я листал занудные описания препаратов, которые совершенно не помнил. Я уже думал заканчивать эту бодягу, поблагодарить за помощь, забрать копию для докладной записки, как мой взгляд наткнулся на знакомое слово. Американский патент за номером 4105776. Каптоприл. Слово, знакомое каждому гипертонику. С него всё начиналось. Потом сделали эналаприл вроде, но и это… Сейчас лечат гипертоников бета-блокаторами, антагонистами кальция, и кошмарнейшим клофелином. То, что от него во рту сушит, ладно. Там кроме этого побочки вагон. Мощное лекарство, но с ингибиторами АПФ рядом не стояло. И я знаю одного мужика, который будет мне благодарен за него по гроб жизни.
На радостях я даже расцеловал замечательную женщину Веру Григорьевну. Коробочку конфет я при знакомстве подарил, само собой, вроде вступительный взнос был, но то без души, галочку поставить. А это… Ладно, если всем советским гипертоникам сразу не получится, но тут же есть группа товарищей, как говорил мой доктор, более равных, чем другие. На них проверить можно. Я ведь точно знаю, что получится. А это убежденности в разговоре добавляет. И противопоказаний кроме почечной недостаточности и принадлежности к негроидной расе я не припомню. Впрочем, афророссиян в ЦК КПСС никогда и не было.
* * *
Шишкин был на месте. А где же еще? Нет, мог на конференцию какую-нибудь поехать. Или в отпуск. Но вот сегодня – в своем рабочем кабинете. Судя по голосу – в хорошем расположении духа. Вот и славно, а то люди в состоянии гадкого настроения плохо воспринимают предложения со стороны.
И я был встречен, и усажен, и напоен растворимым кофе. Хорошо бы сделать модными кофе-машины, а не это кислючее непоймичто с запахом чего угодно, только не того, что написано на банке. Но все мы помним про дареных коней, так что пейте и улыбайтесь. Но что за неловкость чувствует в моем присутствии Николай Евгеньевич? Да фиг с ним, тут надо срочно решать судьбу советских гипертоников.
– Так что там внезапное случилось? – спросил Шишкин, когда разлил кипяток по кружкам и пододвинул мне сахарницу. – А то голос у тебя был – будто золотую жилу нашел.
– Можно и так сказать. Был сегодня в патентной библиотеке, – сообщил я, стараясь не сильно стучать чайной ложкой по фаянсу. Профессор кивнул, давай, продолжай. – Наткнулся на один крайне интересный патент.
Я достал бумажный конверт, в который мне для сохранности сунули копии документов, и выудил из него документы на каптоприл. Шишкин сначала патент не взял почему-то, потом достал очки и углубился в чтение.
– И что тут выдающегося? – спросил он, поправляя стопку листов после беглого ознакомления.
– Всё, Николай Евгеньевич. Нет побочки, как у того, что используют сейчас. И воздействие на самый первый этап возникновения артериальной гипертензии.
Вот же… Штирлиц как никогда был близок к провалу. Сейчас в ходу «гипертония». Но Шишкин вроде не заметил оговорки. В конце концов можно свалить на кальку с английского описания.
– Твои предложения?
– Для начала посмотреть имеющиеся публикации, должны же быть какие-то испытания, раз дело дошло до производства. Закупить пробную партию, понаблюдать. Да что я вас учу? Вы же лучше меня всё это знаете, причем в подробностях: кому сказать, кого спросить, – подлил я мелкую дозу лести.
– Ну да, такой группы препаратов еще не было… – задумчиво произнес Шишкин. – У нас, конечно, не профильная база, хирургия всё же… Но если там и вправду всё так… И Евгению Ивановичу, если пойдет, понравится – он уже лет пять на этом специализируется.
Еще бы, Чазов у нас не только главный по кремлевским небожителям, он ведь кардиолог по основной специальности. А производство не сложное, наша промышленность будет клепать капотен даже в перестройку. Так зачем ждать несколько лет? Надеюсь, хоть на это деньги найдутся, в отличие от одноразового инструментария.
– А что там Лиза? – спросил я. – А то никак не могу застать ее. Звонил несколько раз, но…
О-па! Даже не думал, что светская беседа приведет к такому замешательству! Вот где собака порылась! Учудила что-то Лизавета Николаевна, век воли не видать. То-то она мне показалась холодной в кино. Поцелуй в щечку?
– Да как-то… вот… вы потом… – не нашел, что ответить папа моей, похоже, бывшей девушки.
– Николай Евгеньевич! – я попытался прервать смущенное бормотание собеседника. – Что бы там ни случилось, мое отношение к вам не изменилось.
Как я ни пытался выглядеть бодрячком, а настроение несколько снизилось. Вроде и зрело что-то такое всё лето, а обидно. С другой стороны, как там в старом анекдоте было? Если девушка вышла замуж не за тебя, то еще неизвестно, кому повезло. Вот так-то, Андрей Николаевич. И я с улыбкой повернул ключ зажигания, напевая веселую и немного злую песню: «Не говорите мне о ней, она здесь больше не живет…» Точно про меня ее напишут!
* * *
– Анна… Слушай, а я ведь не знаю твоего отчества. Фамилии тоже, впрочем.
– Александровна. Анна Александровна Азимова.
Мы болтали по телефону уже минут десять, что для меня почти рекорд. Дольше получалось только при ожидании ответа оператора при звонке в службу поддержки. Не мастер я разговаривать с трубкой. А тут как-то легко пошло, без напряга.
– Ты родственница писателя?
– Какая-то седьмая вода. Мой дедушка родился в той самой деревне Петровичи, что и Исаак Иудович. Это в Америке он стал Айзеком. Но я тебе открою секрет: истории про роботов меня мало увлекали. Зато я до девятого класса писала стихи и разрабатывала автограф, похожий на подпись Ахматовой. Это помогло мне пережить наличие легкой горбинки на носу.
– Ничего себе! Дашь почитать?
– Нет, потому
