Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи

— Поговорим, — согласился я.

Он прошествовал к своему креслу. Дверь в бибилотеку осталась закрытой.

— Цена, которую вы заломили, юноша, совершенно нереальна, — сказал он.

— Для кого как, — дипломатично возразил я.

— Для любого нормального человека, — отрезал толстяк. — Да, вещь подлинная, да, возможно, это шумеры, но цена ей — не полтора миллиона, а, максимум, тысяч двести.

Я улыбнулся и провел пальцем по краю Чаши.

— Вам, очевидно, небезынтересно будет узнать, что не далее, как вчера человек, предлагавший мне за нее миллион, позвонил и предложил удвоить цену… Пожалуй, я приму его предложение.

Лицо огромного человека побагровело.

— Это примитивный шантаж, юноша! Никто не в состоянии дать за эту вещь больше, чем она стоит в действительности! И если я, профессионал в своем деле, говорю вам, что она стоит двести — ну, максимум двести пятьдесят тысяч, то значит, так оно и есть!

— Жаль, — сказал я. — Жаль, что мы не нашли общего языка. Вы, я заметил, просматривали каталог «Сотбис"… Так вот, будучи профессионалом, вы не можете не знать, что на аукционе Сотбис легендарный Грааль стоил бы не один миллион — фунтов стерлингов, разумеется. А сколько могла бы дать за него небезызвестная галерея Гугенхейма, например, я вообще затрудняюсь предположить…

Он фыркнул.

— Почему же, в таком случае, вы сами не попытаетесь предложить ваш раритет этим организациям, юноша? Или вы полагаете, что мне это сделать легче? И даже если допустить на мгновение, что это так, неужели вы всерьез предполагаете, что какой-либо солидный аукцион выставит на торги вещь, не имеющую сопроводительных документов? А что я могу написать в таком документе — сначала использовалась в кишлаке Большие Ишаки в качестве тазика для кизяка, а потом была выкрадена оттуда мелким шантажистом по имени Ким? А, юноша?

Я снял со стола сумку и запихал в нее Чашу.

— Действительно, жаль. Вы должны понимать, что шанс, подобный этому, выпадает раз в жизни.

Я медленно поднялся, взял сумку и боком, держа в поле зрения толстяка, двинулся к двери. У меня не было сомнений относительно его решимости оставить Чашу себе — вот только способы, которыми он мог это сделать, были различны.

— Стойте, — хрипло сказал он, когда я почти добрался до двери.

Я остановился и посмотрел на него. Отвисшая нижняя губа его дрожала.

— В ваших рассуждениях есть рациональное зерно, юноша… Знатоки мирового антиквариата могут высоко оценить эту вещь… Но — могут! Гарантий тут быть не может. Вы же сами говорили — это уникум. Такие раритеты не проходят по каталогам…

— Бросьте, — перебил я. — Грааль — это же вам не авангардистская картина, которая может понравиться, а может не понравиться. Грааль — это, в сущности, бесценная реликвия. Десять миллионов баксов — это наверняка.

— И все равно, — он сунул руку в карман халата, и я внутренне напрягся. — Все равно, полтора миллиона — это слишком много. — Он извлек из кармана огромный, как простыня, платок и утер взмокшее лицо. — Я несу большие убытки. Переправка через границу. Прикрытие… В конце концов, вы знаете, сколько стоит консультация Михаила Львовича?

— Догадываюсь, — небрежно бросил я. — Шмигайло — хороший специалист.

Это его добило. Он замер с платком в руке, а я перебросил сумку на другое плечо и взялся за ручку двери.

— Но это, согласитесь, ваши проблемы. Всего доброго, Константин Юрьевич.

— Ну, хорошо! — крикнул он мне вслед. — Вернитесь, юноша!

Я с сожалением отпустил дверную ручку и вернулся к столу.

— Так что, Константин Юрьевич, — спросил я и подмигнул.

— Договорились?

— Вы, юноша, разбойник, — вздохнул он. — Гангстер. Полтора миллиона! Это же сумасшедшие деньги!

— Но десять миллионов еще более сумасшедшие деньги, — заметил я.

— Вы полагаете, я держу такие суммы дома? — осведомился он.

— Честно говоря, меня это не интересует, — сказал я холодно. — Могу лишь повторить то, что уже говорил вам вчера, — я очень ограничен во времени. Не исключено, что те люди могут пойти на крайние меры уже сегодня…

Он поднялся из-за стола и навис надо мной, грозный, как туча.

— Подождите здесь! — рявкнул он.

Дверь с шумом захлопнулась за ним. Доцент Шмигайло высунул из библиотеки свою засушенную головку, покрутил крысьим носом и спрятался обратно. Я автоматически проверил пистолет. Наступал решающий момент игры.

На то, чтобы собрать полтора миллиона зеленых, ему потребовалось десять минут — в два раза меньше времени, чем мне, чтобы пересчитать деньги. Семьдесят упаковок по сто стодолларовых купюр в каждой и сто шестьдесят пачек с пятидесятидолларовыми банкнотами — такую кучу денег я видел первый раз в жизни.

Я проверил, плотно ли запечатаны пачки, надорвал одну из них и посмотрел, не «кукла» ли это. Все было в порядке.

— Не волнуйтесь, юноша, — недовольно прогудел Валентинов. — Мы не жулики!

— Похвально, — ответил я ему любимым словом Олега. Свалил все пачки в сумку, бросил сверху тряпку, в которую была завернута Чаша, и застегнул молнию. — Поздравляю с приобретением Грааля.

Прежде чем отдать ему Чашу, я на мгновение задержал ее в руках. Мне показалось, что я слышу какой-то слабый импульс, дальний отголосок той вселенской мощи, что затопила меня два дня назад в прихожей моей квартиры.

— Прощай, — сказал я Чаше и вручил ее толстяку.

Он тут же потянулся к ней своими жирными лапами и схватил так крепко, будто она могла раствориться в воздухе. Рот его расплылся в чудовищной ухмылке, глаза за толстыми линзами подернулись маслянистой пленкой.

Я вдруг почувствовал, как у меня бешено заколотилось сердце, закружилась голова. Каким-то образом это было связано с Чашей, и несколько мгновений я боролся с сумасшедшим желанием вырвать у него Грааль и бежать из этого дома, куда глаза глядят. Потом дурнота прошла, и я очнулся.

— Еще раз предупреждаю, — сказал я. — За Чашей охотятся. Будьте внимательны, принимайте все меры предосторожности…

— До свидания, мой мальчик, — прогудел толстяк, поворачиваясь ко мне необъятной спиной.

Я шел к двери с чувством, что совершаю непоправимую ошибку. На пороге я еще раз обернулся, чтобы последний раз взглянуть на Грааль, но Валентинов по-прежнему стоял ко мне спиной, и я ничего не увидел. Я вздохнул и вышел из кабинета.

В курительной, закинув ногу за ногу, сидел Олег, и на коленях у него лежал длинноствольный пистолет с черной шишкой глушителя.

Я остановился. Весь вечер я ожидал этого и в конце концов оказался совершенно не готов, как часто бывает, когда речь заходит о действительно серьезных вещах.

— Поговорили? — спросил он, улыбаясь жесткой, скрывающей зубы улыбкой.

Я сделал слабое движение правой рукой — невинное движение, позволяющее, однако, проследить за реакцией партнера.

— Не надо лишних жестов, — сказал Олег. Он не шелохнулся, но я был уверен: стоит мне сделать что-нибудь по-настоящему угрожающее — сунуть руку под куртку, например — и пистолет моментально нацелится мне между глаз. Или в живот, что, кстати, тоже не слишком приятно.

— Значит, мы не договорились, — сказал я, опуская руку. — Жаль.

Скрипнула позади дверь — не та, из которой я вышел, а другая, ведущая направо. Я чуть повернул голову и увидел Сергея — он стоял метрах в трех от меня, сжимая в здоровенном кулаке неразлучную резиновую дубинку.

Что-то в этой картинке логически не состыковывалось. Олег с пушкой… гард с дубинкой… и я с сумкой, набитой деньгами. А в кабинете — Валентинов с Граалем, Валентинов, который заранее был предупрежден о том, что о моем визите сюда знают весьма и весьма могущественные люди… Неужели он разгадал мой блеф? Нет, подумал я с бессильной злобой, или меня надо было кончать раньше, или нечего пытаться отобрать назад честно заработанные деньги!

— Забери у него оружие, — приказал Олег.

Гард подошел ко мне сзади и быстро обыскал. Вытащил из кобуры пистолет и снова отошел на три метра.

— Хорошая пукалка, — заметил он почти уважительно. — «Вальтер»! Где отсосал?

— В «Детском мире» купил, — хмуро ответил я.

— Стрельба нам здесь ни к чему, правда, Ким? — улыбнулся Олег.

— Хозяин не любит шума, да и мебель ценная… Вам, кстати, не тяжело? Плечо не болит?

Сергей сделал шаг ко мне и протянул руку. Я нехотя снял с плеча сумку, испытывая сильное желание заехать этой сумкой по его квадратной физиономии.

— Ну, что? — продолжал ухмыляться Олег. — Так лучше? Тогда — вперед.

Я не люблю разговаривать в подобных ситуациях — предпочитаю действовать. Но здесь действовать было невозможно — во всяком случае, я еще не видел, каким путем мне удастся вырваться из-под опеки двух милых молодых людей. Поэтому я сказал:

— Вашему патрону придется ответить за эту самодеятельность.

Прозвучало это достаточно жалко. Олег прищурился.