Сергей Шкенёв - Красный властелин

Около десяти роденийских фунтов чистого веса не считая костей… Мясо. И жизнь.

Третий шаг.

Взвизгнул придавленный сапогом слизень, и Барабаш, не задумываясь, бросил нож. Попал!

– Твою кагулом мать! Лови её, Матвей!

Крыса заверещала, перебивая азартный вопль профессора и волоча за собой неподвижные задние лапы, шустро поползла прочь, утаскивая торчащий из задницы нож. Баргузин метнулся следом, но поскользнулся на раздавленном соплюне и упал, приложившись седалищем о каменный пол. Барабаш, никак не ожидавший такой прыти от обоих, немного замешкался, но быстро опомнился:

– Стой, гадина! – он перепрыгнул через Матвея и скрылся за поворотом подземного хода.

– Меня погоди!

Ну кто мог подумать, что крыса-переросток с перебитым хребтом бегает быстрее человека? Ей бы сдохнуть пора давным-давно, но ведь нет же, упорствует. Ещё завела, сука, в какой-то лабиринт, где светящегося мха почти нет и потому следы крови на камнях едва заметны.

– Живучая, – бормотал Барабаш. – А что будет, если в угол загоним?

– Здесь нет углов, Матвей. А в случае чего я ей сам глотку перегрызу.

Разговор вели на ходу, благо слизни перестали попадаться, и можно было не осторожничать. Разве что не стоило кричать, так как громкие звуки лишь придавали крысе прыти.

– Стой, Ерёма, – шедший первым Барабаш вдруг резко остановился. – Дымом тянет.

– Откуда дыму взяться? Это нюховые галлюцинации.

– Не знаю, но вроде как масло горит в светильниках. Проверим?

– А мясо?

Матвей покачал головой, и профессор осознал глупость вопроса. К кагулам всех крыс! Ведь масляные светильники указывают на присутствие людей, а это означает выход из осточертевшего подземелья.

– Дальше на цыпочках.

– Понял, не дурак, – Еремей улыбнулся и с сожалением посмотрел на пустые ножны. – Нам и в гости прийти не с чем.

– Думаешь?..

– Не с цветами же нас здесь встретят?

Сразу куда-то ушли усталость и голод. Застучало сердце, разгоняя кровь, а рассудок уступил место холодной злости, идущей из глубины души.

И опять осторожные шаги, сделавшие бы честь крадущемуся к мыши коту. Тридцать шагов до поворота тоннеля. Наконец-то издохшая крыса… Наклониться, забрать нож… Чуть ли не размазаться по стене, поблагодарив Триаду за отсутствие светящегося мха. Слизней тоже нет.

Есть тусклые фонари под сводом и два человека в чёрных балахонах по обе стороны от окованной железом двери. Под надвинутыми капюшонами не видно лиц. Взведённые самострелы на сгибе локтя. У правого стража чуть выглядывает краешек кольчужного рукава. Да пиктийцы ли это вообще? Колдуны привыкли надеяться на магическую защиту и почти не пользуются доспехами, кроме самых молодых. Глорхи? Вряд ли, тех не пускают в метрополию даже в качестве пищи, а тут с оружием…

Матвей дотронулся до плеча профессора и на пальцах показал, что берёт на себя левого. Подбросил в руке тяжёлый нож, примериваясь…

– Сначала я попробую, – почти беззвучно шепнул Баргузин, снимая широкий кожаный пояс.

– Пращой?

– Нет.

Еремей опустился на колени, замер. Несколько мгновений шевелил губами. Затем резкий взмах рукой, и в охранников полетела здоровенная змея с забавной трещоткой на хвосте. Энейская гремучка, способная ядовитым плевком убить лошадь.

– Вперёд!

– Там же эта!

– Иллюзия, мать твою! – проорал бывший преподаватель словесности, подныривая под удар использованного как дубина самострела. Ответил противнику сильным тычком в кадык и пояснил: – Она безопасная.

– Иллюзия? – удивился Матвей, с опаской оглядывая шипящую удавку, обвившуюся вокруг шеи второго стража. – И не боишься колдовать? Сейчас как бабахнет, и…

– Это не колдовство, – Баргузин добавил упавшему человеку ногой в висок и поморщился от неприятного хруста. – Того сам допросишь или мне заняться?

Пленник, оказавшийся обыкновенным глорхийцем, заговорил почти сразу, надеясь на милость со стороны победителя в виде лёгкой смерти, но не знал почти ничего. Их привели сюда месяц назад, как приводили многих до этого, и без объяснений поставили сторожить дверь. Место считалось спокойным, нести службу легко и безопасно, и единственное, что угнетало детей степи, – мерзкий и зловредный человечишка за следующей дверью. Именно он не давал покоя, требуя не спать на посту, не пить бузу перед заступлением, запрещая приводить гулящих девок из города. И ещё само подземелье, отнимающее силы глорхов. Два месяца, больше мало кто выдерживал – иные сходили с ума, кто-то просто отправлялся прямиком на заоблачные пастбища Небесной Кобылицы, да будет трава её сочной и мягкой. И лишь самые стойкие и доблестные отправлялись домой с богатыми подарками и великолепным оружием, подогревая желание настоящих воинов испытать судьбу.

– Врёт, – шепнул профессор. – Он прекрасно знает, что выживших убивают для сохранения тайны. Знает и боится.

– А нас?

– Нас-то за что?

– За любопытство. Или откажешься заглянуть?

– Откажусь.

– И мы свалим отсюда, так и не выяснив, что находится за этой дверью?

– Там караулка с двумя десятками глорхов.

– Всего?

– Мало?

– Вот если бы колдуны…

– Их точно нет. Колдовать здесь несколько… э-э-э… чревато.

– Бабахнет?

– Ещё как. Мало, во всяком случае, не покажется.

– Плохо.

– Ну не скажи, – профессор о чём-то спросил степняка на их лающем наречии, кивнул и быстрым движением перерезал тому глотку. – Скоро смена караула.

– Когда?

– Прямо сейчас, – Баргузин указал на дрогнувшую дверь. – Приготовься!

– Всегда готов! – ответил Матвей и влепил болт из трофейного самострела в высунувшуюся морду. – Идём внутрь?

– А надо?

– Обязательно.

Матвей Барабаш, с головы до ног перепачканный чужой кровью, пребывал в крайнем раздражении и не нашёл ничего лучшего, чем высказать претензии профессору:

– Да они же почти не сопротивлялись, Ерёма! Как сонные мухи! Не знаю, как ты, но я никогда не хотел стать мясником.

– Забойщиком, – поправил Баргузин.

– Что?

– Мясники рубят уже готовые туши, а режут скотину забойщики.

– Какая разница?

– Для них?

– Для нас.

– Никакой разницы. А ты чем недоволен-то?

Матвей со злостью плюнул на пол. С одной стороны, хорошо, что глорхийцы в караулке двигались с грацией опоенных отваром каннабисийского гриба кагулов, но с другой… Почему они так? Кто выпил силы из двух десятков не самых худших, если судить по оружию, бойцов?

– Это колдовство, Ерёма.

– Колдовство, говоришь? Можно назвать и так… Хочешь посмотреть на источник?

– Где?

– Там, за следующей дверью.

– И что же там?

– Благой Вестник.

– Сказки про Благого Вестника – дурман, придуманный магоаристократами для оболванивания пиктийского простонародья.

– Матвей, я тоже читал эту газету. И, помнится, недавно рассказывал…

– Ну… мало ли кто чего рассказывает. Вот ходят слухи, будто у некоего Эрлиха Белоглазого весьма своеобразное чувство юмора. Так?

Еремей не ответил, занятый осмотром второй двери. Обычной деревянной двери без всяких украшений. Толкнул.

– На себя потяни, – посоветовал Барабаш.

– А если постучаться?

– Смеёшься?

– Есть немного. Но ты сам говорил, что обыкновенная вежливость творит чудеса.

– Ну так попробуй.

– Без проблем, – Матвей подошёл к двери и грохнул кулаком. Прислушался. Грохнул ещё раз.

– Не получается? – профессор посмотрел на Барабаша со снисходительностью умудрённого жизнью старца, наблюдающего за играющими в песочнице детьми.

– Не мешай, – Матвей достал нож и рукояткой отстучал нечто похожее на гимн «Благой Вестник, храни Императрицу».

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом скрипнули плохо смазанные петли.

– Что вы колотитесь, ублюдки?

Вопрошающий, худосочный человек в накидке благовестника, тут же получил в челюсть и больше не задавал глупых вопросов. От удара он отлетел назад, что не помешало Барабашу добавить противнику прикладом по голове, и затих.

– Ты его не убил? – поинтересовался Баргузин, осматривая небольшое помещение, освещённое десятком масляных светильников.

– Обижаешь. Я с пятнадцати лет воюю и давно научился соизмерять… – Матвей сделал шаг в сторону, оберегая сапоги от растекающейся крови, и с виноватым видом закончил: – Или почти научился. А зачем он обзывался?

– Помолчи, пожалуйста, – профессор подошёл к каменному постаменту в центре комнаты, где в углублении пульсировало что-то студенистое, одновременно напоминающее подземного слизня и морскую медузу. – Не врали, значит.

Неизвестная масса отреагировала на приближение человека чавкающими звуками и выпустила короткие щупальца, покрытые розовыми волосками. Не меньше полусотни конечностей сплелись в замысловатую фигуру, и…

– Вот же сука! – Матвей подхватил потерявшего сознание профессора и оттащил в сторону. – Ерёма, ты чего?