Владислав Жеребьев - Негоциант

Хмурый, неразговорчивый, с отвратительным характером и тяжелой рукой, Покоп был истинным мастером розыскного дела. С должности слетел в свое время с треском, а был он главой участка, так как надавал по шее зарвавшемуся герцогу, явившемуся к нему в кабинет, чтобы выплатить залог за выпивоху-сына, разгромившего накануне вечером трактир и испугавшему коров так, что молоко скисло. Виновник столь возмутительных действий был взят под стражу и провел ночь за решеткой, а поутру явился его папаша и в грубой форме потребовал отпустить отрока, бросив Парусу в лицо несколько золотых.

От тяжелых желтых кругляшей начальник участка, конечно, увернулся, но вскипевшая ярость заставила поработать кулаками, и вот уже сам Покоп сидит за решеткой и ожидает приговора суда. Провинность он совершил тяжкую. Напасть при исполнении на члена знатного рода, человека, бывающего при дворе и поэтому имеющего обширные связи, было несколько самонадеянно. За такое и виселицу можно было схлопотать. В общем, как-то все обошлось. Уж не знаю, вступились ли за него его начальники, люди с мерзким характером и атрофированным чувством справедливости, но вроде бы не пропащие души. Возможно, сыграл фактор попытки подкупа или старые связи бывшего начальника участка, но жизни он не лишился, всего лишь работы.

Делать ничего Покоп не умел, кроме как тянуть жилы из подозреваемых и складывать все части головоломки в единую картинку, так что перебивался сезонными работами по уборке сена, грузил мешки и мыл полы где придется. Так, в общем, и жил, считал медяки, вздыхал о боевом прошлом и сетовал, что в армию уже по возрасту не возьмут, а в стражу ему путь закрыт. Мое предложение, естественно, он посчитал за манну небесную и, собрав вокруг себя бывших сослуживцев, находящихся в отставке по болезни, пристрастию к зелену вину или по залету, взялся за дело со всем рвением, организовав кипучую деятельность.

— Да ты садись, Покоп, не стесняйся. Чай, одно дело делаем. — Захлопнув папку с документами, я убрал её в стол и указал бывшему розыскнику на кресло напротив себя.

— Как знаете, господин негоциант. — Плюхнувшись на мягкие подушки и почувствовав некую неформальность отношений, которой не найдешь в общении начальника с подчиненным, он принялся детально излагать все свои действия и шаги, предпринятые за один-единственный вечер. — Значит, так, — повторился он. — Мы что первым делом-то поняли, что дело серьезное и трепать о нем на каждом шагу не стоит. Загубим все и по ветру пустим. Решили подойти особо, потрясти старых информаторов, шлюх, держателей публичных домов и прочую шваль, с какой приходилось по службе сталкиваться. Первым делом пробежались по тем домам, где комнаты принято сдавать, без особого тщания документы проверив. Там что, пришлый народ, не суть, что криминальный. Так, решил муж от жены загулять, ну и ведет туда подружку. Домов таких в столице всего шесть, проблем обежать не составило. Потом притоны перетрясли, где пропащий народ дурманом забавляется, тоже без особого толка. Следом публичные дома, от элитных, с охраной и лакеями, до тех, что если за ручку двери которого возьмешься, вмиг болезнь подцепишь. Прочесали все, кверху тормашками, считай, поставили. Искомой девицы или кого похожего по образу или возрасту нет. Как назло.

— А что такой довольный сидишь? — хмыкнул я. — Пусто же везде. Нет никого.

— Нет-то оно нет, да еще с какой стороны посмотреть, — оскалился бывший глава участка. — Птичка на хвосте принесла, что вроде бы живет в монастыре Пресвятого Причастия девица, из не постриженных. Живет себе тихо, не отсвечивает, по вечерам куда-то уходит, но мать-настоятельница и прочие старшие сестры смотрят на это сквозь пальцы.

Я в сомнении забарабанил пальцами по столу.

— Почему ты решил, что это именно Клара? Вон, те же гильдейцы искали сколько, а на выходе пшик.

— Что те мужики искали, сказать сложно. — Парус меланхолично пожал плечами. — Но вот с чего взял, скажу. Не то чтобы в монастыре никому жить не принято. Девку, скажем, коли на постой напросится да заплатит, пустят. Места у сестер много, да и деньга лишняя для монастыря всегда в пользу. Некоторые по году живут, святое писание учат и к лучшей жизни готовятся, а может, старые грехи да блуд пытаются таким образом отмолить. Я им не судья. Только вот не того типа девица живет. Выловил я одну из сестер на базаре, да так, между делом разговорил насчет постоялицы. Не богомолица она, не сирая, не убогая. Вполне себе крепкая молодая баба. Наличности столько, что без стеснения может номер в гостинице снять да жить там припеваючи.

— Только сразу будет на виду? — предположил я.

— Именно, — кивнул Покоп. — Есть еще один немаловажный фактор. Сболтнула монахиня, что девчонка та из знатных, афишировать себя не хочет и вроде бы живет при монахинях из-за того, что батюшка её лютый решил женить в угоду кошельку семьи, а не сердцу бедного дитя. Вот я, грешным делом, и решил. Почему бы несчастной влюбленной не быть той самой наследницей, что мы ищем. Про батюшку сурового что угодно наплести можно, но, по моему разумению, с сундуком денег несчастные влюбленные из дома не сбегают. Времени на сбор средств у них крайне мало.

— Значит, так. — Я вновь принялся настукивать пальцами по столу. Дурацкая привычка, сразу признаю. Почти наверняка признак психического расстройства или нервного заболевания, это любой психолог скажет. Но в нашем суматошном мире у кого его нет? — С ребятами установи слежку, аккуратно установи, чтобы комар носа не подточил. Если это действительно Клара, то у вас есть две задачи. Записывать не будешь?

— Так запомню, — отмахнулся бывший стражник.

— Ну, запоминай, — легко согласился я. — Если это Клара Подольских, у вас есть две задачи. Первая и основная — опознать. Портрет девушки я вам обеспечу как-нибудь. Второе, не раскрыть себя и сделать так, чтоб из-за ваших действий кто другой на нее не вышел.

— Охранять её нам, что ли? — удивился Покоп.

— Если понадобится, то и охранять, — кивнул я. — Аккуратно сядьте на хвост, узнайте, куда ходит, с кем встречается. Кто она вообще такая, черт возьми. Понятно?

— Как не понять. — Встав и оправив куртку, Парус откланялся, оставив меня один на один с моими собственными мыслями.

Настроение было явно не рабочее. Еще бы, показалась первая ниточка. Шансов, что старый розыскник не ошибся, было пятьдесят на пятьдесят. Девушка, скрывающаяся в монастыре вполне могла быть дочерью какого-нибудь рвача герцога, решившего поправить состояние своих дел за счет выгодного брака. Проигрался старик в карты, а тут выгодный женишок на горизонте проявился. Чем не выход? С другой стороны, если не боится девица за стены выходить, значит, либо дурна от рождения, либо постоять за себя может. И то и другое в концепцию укладывается, еще и некоторую тень отбрасывает. Где тогда несчастный влюбленный, чью кандидатуру отверг придирчивый родитель? Почему они, черт возьми, сидят в столице, где их могут найти, а не бегут сломя голову куда подальше от родительского дома? Какого черта, вообще, приличная девица болтается без сопровождения вечером, и почему мать-настоятельница смотрит на столь странное поведение влюбленной сквозь пальцы?

Вы скажете, чушь все это и пустая трата времени? Возможно, вы и правы, но за неимением лучших вариантов придется пока раскручивать монастырскую беглянку.

Барон явился к обеду. Грязный, рваный, красующийся здоровенным синяком на скуле, он ввалился в представительство, смердя табаком и перегаром, и, рухнув на первый попавшийся стул, заявил, что эта работа его доконает.

— Это же надо, — Ярош меланхолично сплюнул на пол и уставился на меня мутным взглядом, — никому нельзя верить, то есть вообще, абсолютно. Пограничная стража что? Патрули обещала пустить по западному тракту? Пустили, сволота, два разъезда по паре конных. И толку? Толку, спрашиваю, сколько с тех разъездов? Вот и пью, пью от бессилия и лютой злобы на этих идиотов в погонах, которые думают, будто лихой люд начнет разбегаться, только конный топот услышав.

— Что случилось, барон? — Подвинув свое кресло поближе, я отпустил слуг и показал Ярошу на графин с морсом.

— Пить не буду, — вяло отмахнулся тот. — Мне не то чтобы хватит, а много уже. Не сдюжу и усну. Неприлично.

— Ярош, любезный, — я плеснул морса и поднес к его носу, — не алкоголь это, выпей, успокойся и расскажи, что случилось. Мы к тебе с Зиминым тут пожаловали, ан нет, ускакал, говорят. Ни слова родным, ни полслова, домочадцы волнуются, мы, к слову, тоже переживаем. Ты же заявляешься в стельку пьяный, да такого вида непотребного, будто к хвосту лошади тебя привязали и по скотному двору таскали.

— Накрыли торговый конвой. — Взяв из моих рук стакан с морсом, Грецки некоторое время смотрел на просвет, на маленькие ягодные семечки, болтающиеся на дне, а затем выпил одним махом, будто водку. — Банда степняков прошла через границу и накрыла конвой с припасами. Моими припасами, я бы сказал. Всех охранников и работный люд перебили, а телеги с лошадьми увели в ближайший лес, да там и бросили. Груз весь, подчистую. Десять тысяч золотых — контракт. Все коту под хвост.