Михаил Поляков - Нам бы день продержаться…
Обращение, по-видимому, записанное на носитель, долбило в уши, по всему эфиру забивая диапазоны своим непререкаемым требованием. Связь между подразделениями иранцев прекратилась. В наушниках звучал на трех языках только ультиматум возвышающегося над прилегающей местностью объекта. На исходе третьей минуты залп самоходок с территории Ирана разорвал тишину жаркого вечера. Снаряды еще только вылетали из стволов, когда сверху раздался тихий скользящий звук, утроенный металлическими стопорами вертикальных подъемников и скрежетом камня о камень и металл. На вершине горы выдвинулась из-под земли вертящаяся радарная решетка. Под ней появилась из недр огромная труба с Т-образной вершиной. Оба крыла стальной «буквы» украшали сверху и снизу по два направляющих пилона. На четырех из восьми пилонах висели знакомые, но полузабытые очертания боевой и разгонной части ракет ТОС «Буратино» [34]. На двух пилонах находилось что-то похожее на ПТУР с тандемной боевой частью. Еще два пилона угрожающе отсвечивали контейнерами никогда мной не виданной ПЗРК новейшего поколения «Мальта». На этом чудеса не закончились. Еще в трех местах из-под отъехавших в сторону огромных скальных кусищ выползли на свет божий не менее устрашающего вида башни, увешанные вдоль и поперек большими и малыми трубами, контейнерами оптическими, радио– и еще какими-то приборами, странного вида ящиками и вполне опасными стволами. Все это торжество милитаризма выглядело зловеще новым, незапыленным и ухоженным.
На фоне этих цилиндров тоненькие стволы автоматических пушек по краям смотрелись, как безопасная проволока на фоне толстенного стального лома. Не дожидаясь разрывов снарядов на собственном склоне, буква Т поводила туда-сюда своими «руками», как бы примериваясь, куда бы и в кого бы швырнуть свои смертоносные игрушки. Две «Буратины» со стальными носами стартовали в направлении батареи самоходок одновременно, с разных рук буквы, легко метнув огромные силуэты ракет на иранскую территорию. Вслед за ними улетели оставшиеся две ракеты тяжелой огнеметной системы. Пехотные цепи внизу застыли. Солдаты повернули головы назад, в свой тыл, заинтересованные неожиданными полетами над головой.
Взрыв боевой части боеприпаса объемного взрыва приравнивается по своей мощности к ядерному. В зоне, где распылилась перед подрывом боевая взрывчатая составляющая, не выживает никто. Вакуумный эффект сводит шансы накрытых воздушно-капельной смесью в минус по шкале выживания. Взрывная волна от подрыва такой тяжелой и большой термобарической упаковки, которую несет «Буратино», рвет перепонки на расстоянии сотни метров от разрыва. На месте иранской батареи самоходных артиллерийских установок осталась огромная рваная восьмерка черной, выжженной земли, с дымящимися остовами тех и того, что было только что на этом месте. Взрывная волна четырех подрывов подняла немалые ядернообразные столбы пыли, огня, дыма и ошметков, разлетающихся вокруг. А майор наверху не унимался в своих мирных предложениях для войсковых групп сопредельного государства.
– Следующий залп будет произведен по пехоте сил вторжения. Время на размышление – одна минута. – В наушнике отчетливо заклацали щелчки метронома, каждый «клац» сопровождался проговариваемой вслух цифрой обратного отсчета на английском языке. Пока все это происходило, «Труба», уничтожившая батарею самоходок, повернула закрылки «рук» с направляющими вверх параллельно основной тумбе, остановилась на мгновение, стопорясь, и убралась вниз. Впечатление было такое, словно робот-солдат выполнил свою работу. Сменил боевое положение на стойку «смирно», прижав руки к бокам, отрапортовал и убыл за получением свежих боеприпасов на конвейер смерти внутри горы. Смертоносная буква поднялась снова минут через пять, заново снаряженная готовыми к пуску контейнерами с «Буратинами». А пока происходила перезарядка, ожила башня, на подвеске которой виднелись автоматические тридцатимиллиметровые пушки 2А72 с темными параллелепипедами дульных тормозов компенсаторов на конце тонких и длинных стволов.
– Внимание, чтобы не было каких-то недомолвок о возможностях защитить ближнее предполье, произвожу предупредительную стрельбу, – послышалась из наушников фраза, повторенная трижды на трех языках. – В случае принятия моего ультиматума поднять руки вверх, сложить оружие, боеприпасы и амуницию под ноги и встать на колени. Офицерам личное оружие разрешается оставить при себе. – На этом разъяснительная часть закончилась. Осколочно-фугасные снаряды двух автоматических пушек прочертили пунктиры коротких очередей как перед линией, развернувшейся для атаки горной пехоты, так и позади нее. Строчки недвусмысленно поясняли, что убежать от четырех пушек с боекомплектом в тысячу выстрелов у четырехсот пехотинцев никак не получится, а снайперская точность системы наведения и четырехкилометровая дальность прицельного выстрела не оставят никаких шансов на спасение. Несколько унтер-офицеров и офицеров, не верующих в силу Аллаха, заключенную в тонких и жалообразных стволах огневого комплекса, все же попытались убежать. Разорванные на куски снарядами, они были наилучшим подтверждением возможностей активированной майором базы.
Бойко, ошалелый от происходящего, автоматической стрельбы, летящих над его головой тридцатимиллиметровых трассеров и ракет, поднял голову от земли и после прозвучавшей над ним очереди удивленно отодвинул каску на затылок.
– Хренасе, мирная обсерватория! – вполне профессионально оценил он Кушак. Иранцы сделали выводы еще быстрее, и командир подразделения залегшей у подножия пехоты вошел в связь с майором, чтобы оговорить условия безопасного отступления и возвращения своих солдат.
– Я Сархан Дженаб – прошу Куш на связь! Прием, – отозвался без всякой радости голос с едва уловимым акцентом в рации на волне, предназначенной для приема капитуляции. То, что иранцы снизошли сразу до русского языка, говорило, что притязания майора приняты всерьез. И сама уступка ведения переговоров на русском языке говорила о том, что противник сдается.
– Я Куш – Сархан Джейнабу, требую немедленно сдаться без предварительных условий в порядке одностороннего акта доброй воли. В противном случае открываю огонь на поражение. Прием! – В подтверждение слов начальника военной базы все башни на горе, кроме одной, пришли в движение и демонстративно направили свои смертоносные пилоны вниз к подножию горы. Та установка, которая открывала огонь по иранским САУ, по-прежнему стерегла линию границы своими вытянутыми цилиндрами огнеметных стражей.
– Я Сархан Джейнаб – Кушу, наши солдаты преследовали банду, которая уничтожила вашу пограничную заставу у подножия. В горячке преследования наши командиры случайно перешли линию границы. Мы приносим свои извинения за происшедшую оплошность и просим не применять оружие по иранским солдатам и офицерам, случайно пересекшим границу между нашими государствами. Обязуемся в течение часа покинуть вашу территорию. Прием, – попытался решить проблему нахождения на нашей территории почти четырехсот солдат с оружием и боеприпасами иранский полевой командир.
– Нет, ну ты смотри, какая падлюка, – возмутился маленький Сашка Бойко, вытянув руку к подножию и комментируя лисью дипломатию иранского офицера, – про спецназ ни слова, про пушки – молчок, а про заставу забыл! Баран!
– Не докажем спецназ, Саша, не докажем. Все без документов. Они нам так и скажут, мол, вот они, бандиты, вот за ними мы и гнались, умный у них полковник, – сплюнул я густой и хрустящей пылью слюной вниз за валун в сторону цепочки пехотинцев.
– Куш – Сархан Джейнабу. Ваши оправдания не принимаются. Открываю огонь через минуту. Даю пристрелочный залп, – в этот раз пушки промолчали, вместо них в сторону иранских солдат сорвался пакет «Шмеля-М» и, конечно, не долетел до иранцев и дистанционно был подорван в воздухе на высоте двухсот метров от офицера и связиста с радиостанцией. Пух распыляющейся из упаковки смеси был почти не слышен, зато подрыв образовавшегося облака положил на землю всех, кто находился и рядом, и далеко от места взрыва. С такой высоты модернизированный «Шмель» мог улететь и дальше, но второго запуска не потребовалось.
– Я Сархан Джейнаб – Кушу. Согласен на ва-ши условия. Уточните порядок сдачи. Вышлите офицеров для приема моих солдат. Прием. – Эфир не смог подавить ту ненависть, с которой были сказаны слова, подтверждающие поражение иранцев.
– Ага, щас, побежали уже. Пусть сами себя в плен и берут – нас тут и так кот наплакал, – возмутился Бойко, и его поддержали подошедшие ближе парни. Ответ майора не заставил себя долго ждать.
Майор оказался алчным, требовательным и безжалостным по отношению к тем, кто едва не уничтожил его самого, нас и не взял штурмом секретный объект. Его не устраивали ни слова извинений, ни обещания, ни просьбы, произнесенные полевым начальником персов по радио, он требовал материальной компенсации за ущерб и моральной за то, что вообще посмели шагнуть на нашу землю. А для начала собрать все вооружение, амуницию, боеприпасы в кучи на развалинах «Чарли». «Обмундирование и обувь снять и ак-куратно разложить по размерам у разрушенного здания дизельки. Построиться. Доложить мне о готовности к убытию. И только с моего разрешения, парадным ходом и с песней, в ногу, празднично убыть в трусах и босиком на территорию сопредельного государства». Особо настаивал новый комендант участка на выдвижении с песней, босиком и в ногу. Подкрепленные залпами из направляющих «Града», который тоже оказался в арсенале горы, требования майора были удовлетворены с зубовным скрипом офицеров и солдат сил вторжения. Двадцати офицерам разрешалось не снимать с себя форму, но не более чем, чтоб их можно было выделить из общей массы. Расстановка сил менялась на глазах, и не скажу, что нам это не нравилось. Очень даже нравилось. Как гора с плеч свалилась. Фу, мля. Отбились. Только я собрался отдохнуть, блаженно вытянуть ноги, положив их пятками на валун сзади себя лежа на спине, как меня учили инструктора, как обо мне вспомнили.
