Иар Эльтеррус - Звездный колокол
Кир выразительно покрутил пальцем у виска.
— Псих-два, — произнес он насмешливо. — Я тоже про это подумал. Нормальная идея, давай.
— Тогда тебя к стене, его по центру, а я с краю, — предложил Скрипач. — Если ночью что-то понадобится, чтобы тебя лишний раз не дергать.
Кир возражать не стал.
Кровать была узкая, уместились с трудом — у Скрипача колени, конечно, висели в воздухе, и он тут же начал на эту тему прикалываться; Кир подтянул к себе ближе крепко спящего психа, устраивая его поудобнее. Одеяло оказалось маленькое, на троих его едва хватило… но Киру почему-то было странно уютно, и неожиданное это открытие его удивило — чем, он не смог бы в тот момент признаться даже себе самому. Псих спал, как убитый. За всю ночь он шевельнулся, кажется, всего лишь раз, высвобождая затекшую руку — и все.
А вот Кир не мог заснуть долго, очень долго… Ночь выдалась темная, глухая — какой-то циклон притащил облачный фронт, закрывший, словно ватное одеяло, звезды на небе, принесший с собой ветер. И ничего, кроме ветра, не слышно, только его шорох. Тишина. И дыхание тех, кто лежал сейчас рядом с ним.
И еще — едва различимый запах «Ауры», запах его собственной тоски, запах той боли, которую он носил в глубине души, и не решался показать никому… ведь едва не прокололся, дурак, хорошо, что вовремя спохватился. Ошибкой это было — показывать «Ауру», но психа было жаль, и ведь «Аура» помогла, и может быть, все-таки не зря… да и сейчас так хорошо почему-то… На этой мысли Кир, наконец, заснул.
* * *Скрипач проснулся первым. Не открывая глаз, нащупал руку Ита. Теплая. Слава тебе, Господи. Уже прогресс. Зевнул, потянулся, выбрался из-под одеяла. Ха, картина маслом — жаль, некому будет считку потом показать. Разве что Берту повеселить, что ли… Смешно спят, особенно с учетом того, насколько Кир больше, чем Ит. А деликатность какая — закачаешься. Ит ведь у него на руке дрыхнет, отлежал, небось, давным-давно, а этот…
Так, довольно. Потом считку посмотрю, смешного там действительно будет много.
— Эй, — негромко позвал он. — Подъем. Ребята, нам через час выходить, машина ждать не будет.
Кир шевельнулся, открыл глаза, и тоже зевнул. Осторожно высвободил руку, приподнялся.
— Сгоняй за моими вещами, а? — попросил он. — Дай полежать пять минут. Ну солнышко, ну пожалуйста…
— Как ты меня назвал? — слегка опешил Скрипач.
— Солнышко, — не моргнув глазом, сообщил Кир. — А как к тебе еще можно подлизаться, чтобы заставить притащить мой мешок?
— Тьфу на тебя, — пробормотал Скрипач. — Хотя… в этом определенно что-то есть. Что кроме мешка надо забрать?
— Больше ничего, все готово. — Кир снова лег, подгреб Ита поближе, укрыл. — Будить его, или пусть полежит?
— Вообще надо бы… — Скрипач задумался. — Ладно, пусть поспит еще полчасика.
— Я уже не сплю, — не открывая глаз, сообщил Ит. — Но вставать пока не хочется.
— А в общем и целом как? — поинтересовался Кир.
— Вроде лучше. — Ит, наконец, открыл глаза. — По крайней мере, до машины дойти сумею.
— Уверен? — прищурился Кир.
— Не уверен. Вариантов все равно нет. — Ит вздохнул. — Ребята, простите, что я так…
— Со всеми бывает, — успокоил Кир. — Рыжий, сходи за вещами.
— А куда девалось «солнышко»? — ехидно поинтересовался Скрипач.
— Тебе лишь бы придираться…
Рюкзак Ита нес Кир. Ит шел чуть впереди, Скрипач рядом с ним, незаметно поддерживая под локоть, хотя особенной нужды в этом не было — Ит сумел собраться, и шел вполне уверенно. На улице, у крыльца, уже толпились люди и полтора десятка рауф: уезжала вся смена, и сегодня же должна была прибыть новая. Они встали неподалеку от крыльца, сложили вещи. Скоро подойдет «лифт», который спустит их всех вниз, с плато, а там — колонна из трех пассажирских БЛЗ, и через двое суток…
К ним протолкался давешний врач, тот самый, которого Кир назвал Волком.
— Привет, — он ухмыльнулся, глянул на Ита — взгляд резко контрастировал с этой развязной ухмылочкой. — Что-то ты, друг, имеешь бледный вид.
— Перебрали вчера. — Ит сделал попытку улыбнуться. — Я, кажется, слегка увлекся.
— Перебрали, значит. — Ухмылка врача стала сардонической. — Ясно… Ну-ка, отойдем в сторонку, поговорить надо.
Дошли до угла гостиницы, встали на подветренной стороне — ветер сегодня был действительно сильный. Кир и Скрипач тревожно переглядывались, а Ит уже обо всем догадался, и сейчас отчаянно желал только одного, чтобы то, что он услышит, не услышала группа.
Потому что потом — не отмоешься.
Лишь бы он орать не начал…
— Так, — из голоса Волка напрочь исчезла развязность, — держи.
Он сунул Иту в руку небольшой плотно свернутый пакет, обмотанный газетой. Тот взял, и непонимающим взглядом уставился на врача.
— Там полный курс, я написал, как принимать, и в какой последовательности. Чтобы следов не было, вены трогать нельзя. Придется это все дело пить, поэтому курс не на пять дней, а на семь. Далее. Вот это тоже спрячьте… — Он сунул Скрипачу второй пакет. — Это тоже пить, универсалка. Надо побыстрее набрать вес. Так что два раза в сутки разводить любой жидкостью, неважно. Реабилитацию я рекомендовал десять дней, плюс дорога, так что в себя прийти успеешь, не бойся. Но, как минимум, месяц — в метаморфозы не входить и нагрузки снизить. Все ясно?
Ит оторопело кивнул.
— Но почему?..
Волк, прищурившись, посмотрел на него долгим изучающим взглядом. И вдруг улыбнулся — совсем не так, как улыбался три минуты назад на крыльце.
— Почему? — переспросил он. — Что ж, могу объяснить, почему я сейчас отпускаю агента со сбитой метаморфозой, вместо того чтобы написать рапорт и отправить этого агента домой, в полугодовой отпуск для реставрации формы. Информация, замечу, даже нигде не зафиксирована. Мало того, я поставил годность формы — больше восьмидесяти процентов. Вам действительно хочется знать, почему?
— Да, — кивнул Кир.
— Ты, наверное, думаешь, что я замыслил диверсию. — Врач снова засмеялся. — И с помощью этого агента сделаю системе какую-то пакость. Это не так, не волнуйся. Знаете, — он снова перевел взгляд на Скрипача и Ита. — В свое время у меня был друг. Он же был моим учителем. И еще он был по-своему уникальным, этот мой учитель. Потому что за всю свою жизнь не предал и не бросил ни одного своего ученика, ни одного своего товарища. Он никого никогда не забывал, никогда не обходил вниманием. К нему мог прийти любой, и его дом всегда был открыт для тех, кто искал помощи или совета.
Ветер, тяжелые облака над головой, и внизу, у подножья Звездного колокола, — тоже облачное море… Ит прислонился спиной к стене, внезапно ощутив, что ноги ослабели, не держат.
— Я учился у него по двум специальностям. Сначала — аналитика, потом — экстренная медицина. С большим интервалом, но оба раза — у него. Сейчас я могу сказать, что он был лучшим учителем в моей жизни. Да, пожалуй, что и так. И этот мой учитель, уже будучи в преклонном возрасте, потеряв свою семью, взял в свой дом двоих молодых средних.
— Гермо, — механически поправил Скрипач.
— Средних, — отмахнулся Волк. — Слово «гермо» придумали люди, и придумали они его для того, чтобы объяснить себе то, что объяснить человеку практически невозможно. Он очень любил своих средних, этот мой учитель. Любил до такой степени, что семьдесят лет даже не решался к ним прикоснуться. Он любил их так, что когда их не было дома, он проходил мимо их комнаты, стараясь не шуметь, на цыпочках. Однажды я спросил его, почему он так делает. А он ответил, что когда их нет, ему хочется думать, что они тут, дома, с ним — просто спят в своей комнате… и он не хочет их разбудить.
Ит чувствовал, что горло изо всех сил сдавливает невидимая рука, и что слезы, помимо его воли, бегут из глаз — и еще он чувствовал, что не плакать сейчас невозможно.
— Мы просто не совпали по времени, Биэнн Соградо Файри и Биэнн Соградо Ит, бывшие средние Фэба Гревиса Эн-Къера. Мы не встретились лишь потому, что у вас, да и у меня тоже было слишком много работы. Я бывал у вас дома десятки раз, и, возможно, знаю о вас и о Фэбе даже больше, чем знаете вы сами. Например, я уверен, он никогда не говорил вам, но у него в комнате… — Волк осекся. — Если вы войдете внутрь, справа, над дверью, есть неработающий старинный сенсор, который на самом деле работает, и включает все стены… они просто белые, да?
Ит через силу кивнул.
— Они не белые, Ит. Все эти стены — в вас. В ваших лицах. Он записывал свои считки, выбирал фрагменты, и когда вас не было — смотрел… сидел по центру комнаты и смотрел… А ты не знал, правда?
Ит молчал.
— Конечно, не знал — он всегда был более чем скрытным. Про то, что он каждое утро готовил еду на троих, про то, что не трогал сад только потому, что в нем работали вы, а он в каждом дереве или цветке видел вас, как сам говорил…
