Алекс Орлов - Тени войны
Как только первые лучи Бонакуса коснулись руин, вся команда варанов стройной шеренгой отправилась по своим делам. Остался только ночной защитник Мориса, который не мог идти из-за поврежденной лапы. Варан шипел от боли и пытался волочить за собой неестественно вывернутую конечность. Морис поднялся с неудобного ложа и, разминая затекшие руки и ноги, наблюдал за калекой. Затем он присел на корточки и почмокал губами. Варан обернулся и заморгал своими пленчатыми веками.
— Ну давай, брат, двигай сюда. Посмотрим, что с твоей ногой…
Варан, словно поняв, что ему предлагают помощь, заковылял к Морису.
— Только ты меня не кусай, — поставил условие тот. — Потому что если я умру, ты останешься калекой.
Варан молча слушал и, казалось, все понимал. Морис осторожно дотронулся до шершавой лапки пациента и посмотрел на его реакцию. Варан был спокоен.
— Потерпи, сейчас будет немного больно…
Послышался легкий щелчок, и лапа встала на место. Варан даже не пискнул. Проверяя работу Мориса, он прошелся туда-сюда. Хромоты как не бывало.
— Ну вот, — улыбнулся Морис, — теперь снова можешь гулять и проводишь меня до границы. А то я не местный, дороги не знаю…
Варан внимательно слушал Мориса, глядя ему прямо в глаза. Затем подошел ближе и потерся о ботинок, соглашаясь составить Морису компанию.
45
На наблюдательный пункт пограничного контроля колонии ворвался запыхавшийся наблюдатель. Едва увидев лейтенанта, он выпалил:
— Сэр! Сижу я в секрете, как положено… Вдруг вижу…
— Давай без вступлений, Банджо! — закричал не на шутку перепуганный лейтенант.
— Он пересек границу, сэр. Тот, о ком предупреждали…
— Не может быть, Банджо, эту границу невозможно пересечь…
— Нормальному человеку, может, и невозможно, сэр, но этот притащил с собой ядовитого варана. Он, как кошку, нес его на руках, а потом отпустил, и тот преспокойно возвратился в лес… Возможно ли такое?
— Чудеса какие-то. Ну-ка дыхни…
— Да чтоб я на службе… — начал оправдываться солдат.
— Я сказал, дыхни! — повысил голос лейтенант.
— Да пожалуйста, — обиделся Банджо.
— Странно… Я, конечно, немедленно доложу вышестоящему начальству, но они решат, что у нас галлюцинации. Хотя на самом деле галлюцинации только у тебя.
— Но я же дыхнул, сэр.
— Это ничего не значит. Ты мог просто свихнуться…
Начальник участка, которому лейтенант доложил о происшествии на границе, тотчас позвонил на самый верх. К телефону подошел сам Бирин.
— Что случилось? Да не тараторьте вы… Спокойнее и все по порядку… Так… А вы уверены, что это тот самый? Хорошо, доложите обо всем в четвертый отдел армейской разведки, пусть теперь они его отслеживают.
Бирин бросил трубку на рычаг и нервно забарабанил по столу пальцами. Поразмыслив, он снял трубку телефона прямой связи с президентом.
— Здравствуйте, господин президент. Это Бирин.
— Вы звоните по поводу происшествия на границе? — опередил Бирина президент.
— Вам уже сообщили? Собственно, это дело я уже передал армейской разведке, но у меня к вам немного другой вопрос, господин президент.
— Какой же?
— Хочу узнать ваше мнение как бесспорного эксперта по истории колонии. Не может ли быть этот случай проникновения через зону следствием очередного скачка? Или, наоборот, буферная зона вступает в период стабильности?
— Думаю, что ни то, ни другое. Вы помните последний скачок? Мы тогда потеряли город и треть населения… Так что для нового скачка еще слишком рано. Но и стабильность, увы, возможна только в следующем столетии. Ну а что касается диверсанта, то неплохо бы вам проконтролировать это дело лично…
— Но я же обязан передать его четвертому отделу.
— На то вы и управляющий внутренней безопасности, чтобы быть в курсе дела. Подстрахуйте четвертый отдел. У вас все-таки больше опыта. Прошу вас, Вацлав.
— Я все понял, господин президент. Все сделаем как надо…
Подождав, пока на другом конце провода положат трубку, Бирин нажал кнопку вызова. Тотчас появился посыльный.
— Нильс, возьми группу захвата и выдвигайся к рубежу. Будешь брать диверсанта, но так, чтобы ни один волос не упал с его головы… Это будет нашим подарком президенту. Ты все понял?
Нильс молча поклонился и вышел.
Бирин, заложив руки за спину, начал прохаживаться по кабинету. Он всегда так делал, когда обдумывал свои действия. Неожиданно Бирин вспомнил о жене. Он подошел к телефону и набрал свой домашний номер.
— Герда, солнышко, не жди меня к обеду… Да, ласточка… Да, дела. Ну-ну, не обижайся, котик мой, я отработаю… — Бирин прямо-таки замурлыкал. — Отработаю… Что? Не поняла, солнышко? Ну, вот то-то же… Твой Вацлав очень любит тебя, моя пташка. Ну, пока. Не скучай…
Когда Бирин закончил говорить, его лицо приняло прежнее озабоченное выражение.
Солнечный зайчик приятно щекотал кругленькое плечико Герды. Она сидела на веранде, увитой гентским плющом, и с вязанием в руках коротала время до прихода мужа.
Всего три месяца прошло с тех пор, как Герда сменила фамилию Феррари на Бирин. Поначалу она считала себя несчастной, хотела утопиться и ночами заливала подушку слезами, но в конце концов почувствовала вкус к семейной жизни и поняла свое женское предназначение. Теперь уже Вацлав не казался ей страшным хищником, как в ту первую ночь. Ах, как ей тогда было страшно!
Муж тискал ее молодое тело, с рычанием наваливаясь на нее снова и снова. Но мать твердила Герде еще задолго до свадьбы, что муж — единственный законный обладатель и ему можно позволить все. Поэтому, закусив губы от боли, Герда смирилась и приготовилась умереть, не издав ни звука, в свои неполные семнадцать лет, когда храп хозяина возвестил о том, что на этот раз смерть миновала Герду.
Теперь события их первой с Бирином ночи казались далекими. Герда была беременна, а будущей матери не следовало волновать себя тягостными воспоминаниями.
Супруги Феррари, изредка навещавшие дочь, радовались такой разительной перемене. Особенно отец. Он мог часами развивать мысль о необыкновенной гениальности своего зятя. С ним, конечно же, с готовностью соглашались. Бирин — это сила, а с силой лучше ладить.
Привыкать к мужу было трудно. Но еще трудней оказалось найти общий язык с его матерью. Это была жадная и сварливая старуха. Она помнила те времена, когда еще не существовало буферной зоны и люди не боялись ее ужасных скачков.
Не стесняясь гостей высокого ранга, которые часто бывали у Бирина, бабка Илона, так звали свекровь Герды, часто поливала грязью всех, кого только могла вспомнить. С годами она вспоминала все меньше фамилий, и все же ее список был довольно длинным. Когда Вацлаву Бирину надоело извиняться перед своими гостями, он пригласил психиатра, и тот оставил для пациентки целую коробку лекарств. Бирин стал подсыпать порошки матери в пищу. После этого бабка Илона быстро уставала от своих скандалов и большую часть дня спала, сидя в кресле.
Когда появилась Герда, старуха объявила ей войну. С самого утра она кричала Герде всякие непристойности и бросала в нее всем, что попадало под руку. Если невестка пряталась в одной из комнат, старуха выходила из себя и горланила до тех пор, пока Герда не появлялась. Однажды она так ударила невестку клюкой, что та в ответ столкнула свекровь со ступенек дома прямо в ее кресле.
Бабка Илона сильно ушиблась, а через два дня ее разбил паралич. Старуха ничего не говорила и не шевелилась, просто лежала как колода, уставившись в потолок. Кормить ее через трубку приходил врач, но гигиенические процедуры выполняла Герда. Такая жизнь не входила в ее планы, и в конце концов она отравила неподвижную свекровь, влив ей в ноздри яд.
46
И снова Морис оказался в камере, уже в третий раз за время своих злоключений, однако справедливости ради следовало отметить, что эта камера была самая чистая, теплая и сухая. Вместо гнилой соломы и кишащего блохами рванья здесь стоял мягкий топчан, покрытый белоснежной простыней. Стены камеры были обиты толстым серым войлоком, кроме одного угла, выложенного от пола до потолка ослепительно белым кафелем. В самом верху этого угла торчал железный крюк, к которому была подвешена хромированная цепь, а на цепи висело некое приспособление, очень похожее на вешалку для одежды. Не нужно было долго думать, чтобы догадаться о предназначении этой конструкции.
От соседства с подобными приспособлениями у Мориса по спине бегали мурашки, и, чтобы отвлечься, он по многу раз прокручивал в памяти весь свой путь от заброшенного города до места, где его ожидала засада. Он помнил, как нес варана под рубашкой на случай защиты от нападения. Однако применить своего друга ему так и не пришлось. Никто не решился встать у него на пути.
