Андрей Левицкий - Охотники на мутантов
Вскоре они достигли древней грунтовки, дальше пошли по ней.
- Вспомнила, вспомнила! - вскрикнула Настька и указала на деревянный столб линии электропередачи. - Вот это. Вдруг выскочило в голове… И вон тот колодец тоже помню!
Высокий, почерневший от времени колодезный сруб стоял возле дороги. Миновав его, они вошли в деревню. Здесь давно не шли дожди, дорога была сухой и сильно пылила.
- Там дом бабы Нюры! - Настька крутила головой, жадно выискивая знакомые картины. - Она меня клубникой угощала. А там дед Пахом жил, видишь, синие наличники где? Он сам красил, а я помогала, но только измазалась вся! Теперь вон краска облупилась совсем…
Настька улыбалась воспоминаниям, а Лесник, наоборот, хмурился. Он снял с плеча ружье и нес в руках, иногда поворачивал на звук или движение, когда на краю дороги колыхалась ветка куста или ветер шевелил травой.
Не замечая настороженности проводника, девушка радостно показывала, вспоминая все новые подробности:
- А это скамейка, я дяде Мише помогала ее ставить. Один раз от дождя там пряталась, ливануло вдруг, до дому бежать далеко, так я и залезла под нее, а там щель была, и мне вода за шиворот попала. А за поворотом магазин будет, вон затем…
Десятки воспоминаний, радостных и не очень, теснились в голове, и даже самые грустные из них были окутаны каким-то светлым ореолом. Настька спешила дальше, не замечая, что все дома вокруг нежилые, что деревянные стены потемнели от времени, краска облупилась, окна разбиты, - не замечая, как на самом деле тоскливо и неуютно здесь.
Они прошли дом с синими наличниками, миновали избушку без крыши, покосившееся здание с маленькими окошками и вывеской над развалившимся крыльцом: «…П…ЕКА»…
Дорога повернула, огибая огород, заросший бурьяном по пояс. Лесник поднял ружье. Справа за выкрашенными зеленой краской заборами стояли два одинаковых дома, а по левую руку открылось большое здание с цоколем из крупного камня. Широкое окно, ржавые железные ставни, над ними жестяная вывеска: «ПРОДУКТЫ». Рядом на крыльце сидел здоровяк в камуфляжных штанах и черной майке, в руках у него был пулемет.
Глава 7. В СЕРДЦЕ МОГИЛЬНИКА
1
Видимо, по дороге излом передавил горло - Рамир незаметно для себя потерял сознание. А когда очнулся, первым делом удивился тому, что еще жив.
Излом крутился рядом, бренчал чем-то на крыльце. Цыган лежал на утоптанном мху перед избушкой, вросшей в землю по самые наличники. Стянутые за спиной запястье болели, ноги тоже были связаны. Рюкзак валялся в стороне, раскрытый, мутант уже покопался в нем. Рядом лежал автомат с завязанным узлом ремнем, в стороне - пистолет и снятые с бедра ножны. Разоружил, связал… так почему не убил?
- А я люблю свеженькое, чистенькое. - Хозяин повернулся, и Рамир увидел в его руках мясницкий тесак. На крыльце были разложены крючья для подвешивания и растяжки туши. - Пока туман тебя не высосет, тело горчить будет, так что я подожду, а чего же, куда мне спешить…
Говорят, изломы - телепаты почище контролеров, вспомнил Цыган.
В тумане все имело необычный вид, серая дымка скрадывала очертания, заставляя мозг домысливать картинку, и самые обыденные вещи казались странноватыми, какими-то неправильными. К примеру, сколько Рамир ни гнал от себя этот образ, хижина излома упорно казалась избушкой Бабы-яги. Просто подогнула свои куриные лапы, а сама хихикает за спиной… Он вздрогнул, кое-как обернулся. Дом как дом - низкая бревенчатая халупа… Затаилась, чертова тварь, прикидывается!
Рамир потряс головой. В затылке вспух алый шар, боль стрельнула между висками - зато сознание прочистилось. Все-таки действует на него эта пси-аномалия, исподволь в мозги заползает. Цыган повернул голову влево, потом вправо. Метрах в полутора от него лежал камень. А по левую руку в траве белела кость… человеческая кость! Поблескивающая, будто лакированная. Кость и камень… Надо что-то делать, время идет, пора выбирать… Рамир поймал взгляд излома и сморгнул. Припомнилось вдруг чужое и мудрое: «Времена не выбирают, в них живут и умирают. Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный…»
Словно заподозрив что-то, догадавшись о хитрости пленника, излом оставил свои крючья, подошел ближе. Глаза на невыразительном лице бегали из стороны в сторону.
- Покушать не хочешь пока? - спросил мутант, опускаясь на корточки. Длинная рука поползла к рюкзаку, вытащила нераспакованный брикет сухпайка, вернулась к хозяину. Излом сунул брикет под нос Цыгана. - Ням-ням? - сказал он, заглядывая в лицо.
«Что ни век, то век железный», - твердил про себя Рамир.
Водянистые глаза излома сузились, он нерешительно отодвинулся, уголки губ опустились. Видимо, не имея доступа к мыслям жертв, мутант терял уверенность в себе. А сталкер бубнил про себя, забивая скороговоркой всякие отчетливые мысли:
«Крепко тесное объятье, время - кожа, а не платье, глубока его печать…»
- Девушку убивать не хочешь? - выпрямившись, желчно спросил мутант. Теперь он куда меньше напоминал человека, этакого добренького дядюшку с трехдневной щетиной на впалых щеках. - А я тебе скажу, что придется. Слон ведь не простак, его не обведешь. А ты мечтал, как слиняешь от Умника да Слона перехитришь? Ха! Выходит, браток, ты еще глупей, чем я о тебе подумал поначалу!
«Ты себя в счастливцы прочишь, а при Грозном жить не хочешь?»
Обиженно надув губы, как ребенок, чья хитрость не удалась, излом отошел от сталкера и мстительно забренчал мясницкими крюками. Достал точильный брусок, демонстративно отвернувшись, стал править огромное лезвие тесака.
«Не мечтаешь о чуме флорентийской и проказе? - твердил Рамир, беззвучно шевеля губами. - Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?»
- Хочу, не хочу… - пробормотал излом. - А ты что же, не хочешь со мной разговаривать?… Ну и ладно. Обойдусь, тебе же хуже. Я-то давно тут живу, в Могильнике, мог бы присоветовать кое-чего, а то и рассказать об этой Крепости, куда девушку твою ведут. Я много чего знаю, многое видел, чего и не снилось твоим умникам…
Он оглянулся с надеждой. Но Рамир на его предложения не велся, слишком это все было наивно - точить тесак на глазах у жертвы и при этом втираться к ней в доверие. Хотя скорее всего излом и не пытался, а просто хотел вывести сталкера из себя, напугать, сломать ментальную защиту, чтобы туману было легче высосать жизненные силы…
«Время - это испытанье, не завидуй никому», - продолжал Рамир, пытаясь вспомнить, как там дальше. Руки с каждой секундой немели сильнее, и надо было все сделать быстро…
Он пополз на спине, твердя: «Что ни век, то век железный…»
Приходилось перебирать ногами, качаться с плеча на плечо. Поясница тут же заныла, но он не обращал внимания, повторяя раз за разом: «Время - кожа, а не платье, время - кожа, а не платье…»
- Ничего, еще заговоришь, кричать будешь, биться головой станешь, ругаться на меня, старого… - Излом оставил крюки и отошел к наполовину выступающему из тумана сооружению, которое с первого взгляда напомнило сталкеру средневековую пыточную дыбу.
«…Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, с нас черты его и складки, приглядевшись, можно взять», - зачастил Рамир, отгоняя образ освежеванного человеческого тела, свисающего на крюках со скользкой от крови деревянной перекладины. Когда излом пошел к пыточному сооружению, Цыган замер, а теперь опять пополз. Расстояние было всего ничего, но двигался Рамир медленнее полудохлой черепахи.
«Времена не выбирают, в них живут и умирают…»
Он улегся спиной на человеческую кость.
«Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять…»
Сначала ненароком вдавил ее в землю, но потом кое-как обхватил пальцами и вытащил. Округлая со всех сторон, гладкая - такой ни за что не перерезать…
«…Будто можно те на эти, как на рынке, поменять…»
Излом резко повернулся.
«Крепко тесное объятье! Время - кожа, а не платье!»
Мутант рысью подбежал к нему, и Цыган замер на спине, уставившись в серое небо, повторяя, как молитву:
«Глубока его печать.
Глубока его печать.
Глубока его печать…»
Излом наклонился, заглядывая ему в лицо, скривив рот. «Глубока его печать… Глубока его печать… Глубо-ка-его-печать, глубока-его-печать-глубока-егопечатьглу-бокаегопечать…»
- Почти закончил я, сынок. Сейчас тебе будет очень больно, а потом ты умрешь, и я тебя съем. И ты ничего не можешь сделать, ну совсем. Как это - быть таким беспомощным, а? Расскажи мне, всегда хотел узнать, что вы чувствуете перед тем, как я вас съедаю.
«Время - это испытанье, не завидуй никому». Излом задумался, потом сказал:
- Да я и не завидую.
Разведя руками, он повернулся и пошел обратно, так и не заметив, что пленник переместился в сторону. Ведь времена не выбирают, в них живут и умирают… Как только излом зашагал прочь, Рамир пополз за ним - но теперь он развернулся ступнями вперед и стал передвигаться, вминая каблуки в мягкую землю, сгибая ноги. Так получилось быстрее и немного легче. «Время - кожа, а не платье». Хорошо, что земля мягкая, хорошо, что трава влажная. «Как сильны его объятья». Из-за этого все происходит очень тихо, мутант не слышит… Зад уперся в камень. Излом опять стал точить тесак. Рамир полз. «Век мой, рок мой на прощанье…» «Ш-ш-ширк! Ш-ш-ширк» - разносилось в тумане. «Время - это испытанье». Он выгнулся, приподнимаясь, упал спиной на камень. Больно! «Не завидуй никому». Излом повернулся, Рамир замер, только голова немного тряслась от внутреннего напряжения. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».
