Вадим Денисов - Стратегия: Русский Союз

От радиослужбы дарим новую сирену на корабль с сумасшедшим звуком, им китов глушить можно, и сертификат на щенка, поверьте, это непросто, собак и кошек раздают сельхозникам и пищевикам, против мышей и лис. Одно зернохранилище в станице сколько затребовало…

Ну что, где тут места за столами? Грустно.

Ага, Кастет встал, крикнул — вижу, вижу…

Командор время для Главного Слова выбрал грамотно, выждал точный момент, когда все уже в тонусе, но ещё в полном понимании.

— Прошу всех, внимание! — Эльвира встала, громко застучала вилкой по бокалу. — Слово для поздравлений молодых предоставляется Президенту Союза! Девочки… Тише.

Столы загудели.

Сотников поднялся, одёрнул пиджак.

— Дорогие сограждане. Друзья, родные мои. Сегодня у нас праздник. Настоящий праздник, базисный. Их всего два таких может быть: свадьба и день рождения ребёнка, в этом сама жизнь заключена, вся её динамика и весь её смысл. Если такие праздники есть, значит, всё идёт как надо! А чего мне мало налили, а… Оргвыводов хотите? — засмеялся Главный, поднимая, чтобы все видели, еле налитый фужер.

Женком метнулся, но сидящий рядом бургомистр Берлина уже исправил ошибку.

— Мы сегодня будем много говорить и вспоминать, желать и переживать, оценивать и надеяться. Но сейчас я хочу сказать вот о чем: я не переживаю! У меня нет чувства потери, что бывает, когда отдаешь любимое дитя на сторону. А Нионила… В первый раз скажу вам эту правду — тот её памятный крик "Па-авидлу!" был первым же добрым знаком, первым светлым впечатлением памятного дня, когда я понял — у нас всё получится, выдюжим, всё будет хорошо!

Народ бешено заорал.

— Мы отдаём её своему парню, гражданину анклава, знаменитому капитану, Беллинсгаузену наших дней, первопроходцу и первооткрывателю! Разве же я могу грустить!

Это же просто Первый канал в субботу вечером — супершоу. Мураши по коже.

— И потому я вижу — опять всё хорошо, и у них, и у нас всех! Да, есть тяжёлые потери, но обретений больше. Их и будет больше, так должно быть, для того и упираемся. Почему хорошо? Потому что мы живём правильно: крепко, уверенно и, что самое главное, достойно, как и должна была всегда жить наша Россия! И вот мы это сделали, здесь и сейчас. И будем делать дальше, все вместе, — Сотников демонстративно отпил вина, нарочито сморщился… Нам не надо "Россия, вперёд", нам надо "Россия — всегда!"

Камеры прицелились…

— И, всё-таки, родные мои, горько, — тихо сказал он.

Послышался рёв накатывающей лавины.

И по-нес-лась.

Глава 7

 Грех или не грех жаловаться?

Сотников А.А., президент Русского Союза,

гуляющий по Елисейским Полям.

Вся эта ситуация — отринем сейчас аспекты политические — напомнила мне дикий случай из бурной производственной молодости, работал я тогда начальником небольшого ремонтного предприятия. После планёрки с утра в объединении вернулся к себе, зашёл в скромный, по чину кабинет, вспомнил: ограду за цехом капитального ремонта хотел ставить, людям опасно работать, тяжёлая техника за зданием мотается, а у нас там холодный склад, полигон, монтажная площадка. Хвать телефон, дёрнул мастера — нету, вышел сам во двор, стою, думаю, прикидываю, хватит ли материала на ограждение.

Смотрю — навстречу дефилирует печально известный у нас Вертибутылкин, так его назову, лень вспоминать. Рабочий класс — под сорок годков. Засаленные серые штаны пузырём, куртка-спецуха на трёх сопливых пуговицах, немыслимая вязаная шапочка, типичный образ ханыжной кадровой прорехи тех лет — и хрен его уволишь, профсоюзы горой (было время), ещё перестройка не остыла, слово "предприниматель" только входит в привычный словарь.

Я же молодой ещё, статуса не маю, понятий производственной иерархии нет, готов всё делать сам, на всех фронтах: нет мастера, ничего, мы и сами скомандуем. Махнул субьекту рукой.

— Иди сюда.

— Чё звал, начальник? Я с обеда иду, не успел из-за срочного задания. Что я, пообедать права не имею? — всё у него отработано, на всё слова подобраны.

Что ж. Кого имеем, тем и работаем.

— Так… Дуй за цех капремонта, там штабель с трубами на три четверти. Посчитай плети, запиши и принеси мне. Не торопись только, хорошо посчитай, всё понял?

— А то! Сделаем, Александрович, в лучшем виде! — работник был чрезвычайно рад, слаще только груши околачивать, так до конца дня волохаться можно.

Пошёл он, спина горочкой, ноги веником, и скрылся за углом "капиталки".

И пропал. Насовсем! Понимаете, ушёл рабочий во время трудового дня трубы считать, и пропал с концами. Подождали мы, поискали, оформили все документы — долгая бодяга — и уволили к лешему.

Вертибутылкин пришёл через год. Год трубы считал!

Заходит ко мне в кабинет, смиренный такой, иголки обломаны, глаза грустные.

— Начальник, прими на работу, а…

— Сколько труб в штабеле, Сява?

— Не успел я тогда… Дружок подкатил, говорит, что ты тут паришься, перестройка-хренойка, частная собственность, перспективы, а тут из тебя сатрапы масло жмут… Ну, мы вмазали по файфоку белинского, я за ним и пошёл.

— За перспективами?

Принял, кстати.

Когда я гляжу на президентшу франков, мне вспоминаются слова из песни Олега Митяева: "И женщина французская, серьезна и мила, спешит сквозь утро тусклое, должно быть, проспала". Со времени моего последнего визита сюда малышка Сильва Каз похудела ещё больше, дальше уже нельзя, дальше начинаются вообще сухостойные ведьмы. Знаменитой серой водолазки, стопятьсот раз перетёртой на ниточки в женских и мужских сплетнях, уже нет, но одежда всё та же — неброский casual, но не английский, спаси боже. Умные внимательные глаза выглядят устало, явно недосыпает баба. Не отдыхает совсем. И постоянного мужика поди нет. Тяжело в этом мире женщине, тем более, женщине во власти.

Любой Президент, уже в силу своей должности, априори одинок, даже если у него сорок друзей. Если же у тебя нет второй половинки, то вообще завал, спасение лишь в шизофрении, всё не одному париться.

Справа от неё за столом совещательной комнаты сидит вальяжная сеструха, Лилиан Легург, управхоз, так сказать — на лице ни тени усталости, вся здоровьем пышет (когда-то в ходу было хорошее такое слово "дородная"), да и одета она поярче. Зашибись они с мужем устроились, калорийно и никакой прямой ответственности, всё на Сильве. Муж Лилиан, обманчиво туповатого вида мужичок — Арно Легург, капитан национальной гвардии, окопался на стуле рядом с пышной супругой.

Вот и вся верхушка анклава.