Райдо Витич - Код Альфа
Так и плыла подобная меж подобными, играя светом и тьмой, соприкасаясь и отдаляясь, внимая и делясь, и вроде пела, вроде шептал, но и молчала.
К ночи группа остановилась в подземном алькове. Пока здесь, на глубине, в лабиринте глухих темных переходов они были недосягаемы для преследователей, но рано или поздно им придется покинуть укрытие, а это значит, вновь вступить в бой.
Тео уложил голову Стаси себе на колени, с беспокойством поглядывая на нее. Женщина выглядела как глубоко и спокойно спящий человек и казалась ему ослепительной в своей умиротворенной и одухотворенной красоте.
– Спящая красавица, – прошептал и смутился под взглядом Вита. – Была такая сказка. Мне мама в детстве читала. Здесь же, между прочим. Вон и огарок еще остался.
– Странно?
– Немного. Такое чувство, что время вспять убежало… Мама погибла, как только мы вышли отсюда.
– Ничего в точности не повторяется, – сказал Дон.
Утешил? – глянул на него парень и покосился на Стасю. Она не мать и он уже не тот мальчик. Так что, в точности по любому не повторится.
На душе хмуро стало, темно как в этом «склепе».
Стас выставил руки, как слепой бредущий наугад.
Что происходит? – насторожился Фил: парень в коме и под гипнозом – он в принципе не может двигаться.
Но Аржаков опровергал все известные постулаты всех известных наук, продолжая вводить доктора в шок – он исчез секунд на пять и снова появился. Открыл глаза и уставился на Локтен через монитор въедливо, невидяще и одновременно укоряюще. Голограмма информации ДНК исчезла, словно ее не было вовсе, а ДНК у парня отсутствовала в принципе. При этом датчики показывали нулевую температуру тела и отсутствие сердцебиения, пульса, мозговых и нервных импульсов.
Стас был мертв и все же явно жив.
Фила прошиб холодный пот. Мужчина попытался оторвать взгляд от монитора или выключить его совсем, только чтобы не видеть пустых и одновременно полных жизни и движения мысли глаз. Но не смог и пошевелиться. Они затягивали его, как в омут влекли в темноту и тишину. И доктору вспомнились старые раритетные издания про ад, что ему довелось изучать еще юношей по курсу психического воздействия на массы.
Тогда он не верил в него, как любой житель земли, но считал изобретение чистилища очень удачным и удобным для сдерживания вольнолюбивых настроений в умах человечества. Он изучал его, как приспособление, техническое средство, как пульт управления планером, с разницей лишь в том, что этот пульт управлял человеческим мышлением и весьма успешно в свое время. Но оно прошло, кануло в лету как времена переносных мобильных приспособлений, Интернета и самолетов, как пилюли от депрессии и шовный материал. Устарело и сгинуло. Ни ад, ни рай не пугали и не привлекали, став химерой истории человеческой, одним незначительным пунктом в пройденном пути.
И вот вдруг ожили, зашевелились и вошли в реальность как человек в комнату.
Локтен почувствовал дрожь до озноба, потом вдруг сердце сжало от сожаления, непонятной, необъяснимой тоски и ринулись слезы из глаз. Он плакал не понимая, что плачет, сожалел о чем то неясном, винился в неосознанном. Он размяк и растаял как сливочный крем и не знал, как себя собрать. Провалился в пустоту и одновременно наполненность зрачков Станислава, застыл, как статуя, потеряв счет времени, забыв, где он и кто. Он смотрел в зрачки, но видел прошлое, настоящее и будущее, ленту жизни и жизней, мира и миров. Видел себя и соседей по улице, коллег и высоких гостей, подопытных и использованных в научных целях животных, людей. И видел связь меж смерчем в далеком прошлом с активностью солнца в далеком будущем, повядшей розой и снижением рождаемости, сбоя программы наноробота и крушения космолайнера. Он видел как миры закручивают свою спираль «ДНК» и понимал, что при всем прогрессе и высочайших достижениях в парпиксельных и голограммных технологиях, они недалеки как дети, уязвимы и беспечны, и дружным шагом идут в ад с гордостью и самолюбованием неся головы всего мира на плаху, которую сами же мастерили столько веков.
Права была «гостья», права, – холодком по коже пробежала мысль.
Войны и обнищание, разделение на статусы и ранги, уровень достатка и развития, освоение новых технологий, направлений, территорий и полная слепота – вот их удел. Мрак в зрачках сходный мраку в умах, поглощающий, убивающий, вырезающий то, что являло суть человеческую, равняло его с любым самым микронным атомом вселенной, все системы взаимосвязей. Их больше не было – порваны и растоптаны в угоду роботов, которых уже не отличить от людей, как людей не отличить от роботов. Убийство человека ли, системы, цветка или позитивного настроя оправдано ли, вольно – не вольно – рождало целую цепь убийств. И мрак ширился, множил директории захватывая все больше в свои сети, коверкал порядок превращая его в хаос. Как зеркало, отражая все природные законы с точность до наоборот.
А они думали – хаос упорядочили.
А они были уверены – идут к свету, рождают благо.
Дьявол – они сами, ад – их мир, созданный ими же – райские кущи фешенебельных районов, умной техники и дутых, пустых целей, ведущих по жизни.
Дьявол, рождающий мертвое, рождающий то что убивает и убивающий, то что рождает. И Творец что жив, но отвергнут, отторгнут, мертв в этом мире и все же жив, все же вечен, бесконечен и рождает, греет, растит, поднимает, множит. Живет вне зависимости признан или нет. Творит ради творения.
Локтен не заметил, как Стас растаял, превратившись в полевое облако, и проявился вновь у стекла. И продолжал смотреть на доктора уже не с монитора, а через стекло – глаза в глаза. В них больше не было печали и укора, как не было пустоты – в них жило понимание, прощение и уверенность.
Парень знал, что ему нужно сделать, но даже не задумывался – зачем.
Он улыбнулся Филу и мужчина тут же заснул, ткнувшись носом в пульт. А парень, открыв дверь бокса, не приложив при этом и толики усилий, взял все пробы Стасиной крови из стойки перед Локтен, и вышел из лаборатории. Никем не замеченный прошел на стоянку. Взял планер и отправился к Центр Климатологии.
Его цель была – водосборник и дождевые зонды.
Спроси его: к чему, зачем, почему? Он бы не ответил. Но точно знал – надо, это его цель, главное дело. То, ради чего он родился, для чего жил.
Стася нырнула в облако света и скорее ощутила, чем увидела огромный столб, сияющий и переливающийся яркими красками миров и галактик, что веером опоясывали его и были малы как лепестки и все же огромны как он сам. Они соприкасались и одновременно были автономны, были началом и концом, бесконечно повторялись в самых разных, но все же перекликающихся, подобных вариациях уходя в них как от минуса к плюсу, от ноля к десяти до полной неузнаваемости начального и последнего этапа, чтобы начать новый этап и образовать новый веер, где все так же повторится.
Она прошла свет и была вытолкнута с обратной стороны, став носителем того света, став огнем, искрой Истока. Понеслась в неизвестность, собирая частицы и сгустки полей, обрастая ими как чешуей и вот столкнулась с большим твердым и ленивым существом, фланирующим в пустоте. Была принята как родная, сжилась, сроднилась, и знала о нем больше чем о себе. И застыла. Ее уже не было, потому что она была везде и летела без цели, но в поисках. Не знала, что ищет, но знала что найдет. Как парус на ищущем пристань корабле, летела, куда ветер пригонит и, отдавалась ему, сплавливаясь, сродняясь пока он не стал ею, а она им. Как метеоритная порода, на которой пригрелась, как снующие разноформенные сгустки и частицы. Множилась как они, раздавая себя и получая часть их взамен. Она летела в разные стороны и все же – в одну. Была частью и одновременно единством, искала уже найдя. Не встретила ничего нового и все же знала что все вокруг новое, молодое, ждущее и живущее.
И вот падение, всплеск, россыпь камней, льдинок, взвеси. И шепот, шорох, мановения множества подобных ей частиц, кружение в поиске пристанища, внедрение в новую субстанцию. Свою и чужую, знакомую и незнакомую. Жажда обладать, желание отдавать – норма, как слышать и видеть, не видя и не слыша, как дышать и чувствовать, но не дышать и не чувствовать.
Ждать и множиться, растворяясь в множестве и оставаясь частью. Преобразовываться, творить без устали.
И в какой то миг понять – ты стала реальностью, но еще не родилась. И понять, что жаждешь уже проявиться. Но кем, какой, каким? Формы как проспект ярких картин, бесконечность преобразований и примерок на себя того что видела, знала, пока не найдена удобная, приятная, нужная, понятная. Колебания полевых структур, потом более плотных масс, дымки, облаков, ветра, песка. Вверх – вниз: полет – падение, облако – капля, сухая масса огня и пар, опять вода.
Вода и огонь – цикл за циклом не врагами – друзьями, помощниками, соучастниками творения, великими напарниками. Сплавленными вместе и все же свободными друг от друга.
