Василий Щепетнев - Испытание веры
Кракен несколько мгновений пытался освободить щупальце, а потом подтянул себя к Цмоку — и оплел его целиком, впиваясь клювом в спину.
Кровь Цмока и кракена смешались, золотая струя и бирюсовая.
— «Быстрее!» — девушка устремилась к темному провалу, явившемуся после того, как кракен сцепился с цмоком.
Иеро не знал, чем кончится схватка. Не на потеху ему бьются чудовища. Нужно, чтобы кровь не зря лилась. И потому он приложил все силы, чтобы плыть вровень, не отставать. Отстать, положим, он не мог — рука его по-прежнему была в руке Надежды, но дорого было каждое мгновение. Негоже играть роль тыквы, которую добрый крестьянин тащит с соседского поля.
Провал оказался гротом, но странным гротом, хрустальным. Изделие великана-искусника. Стены и свод, все искрилось и переливалось лиловыми огоньками, но настолько слабыми, что сразу и не заметишь. Неудивительно, что снаружи он казался темной пастью — на фоне светящихся чудищ.
Иеро оглянулся. Решительно ничего нельзя было разобрать. И нечего оглядываться — вперед нужно плыть, вперед.
Надежда выпустила руку Иеро. Понятно, из грота ход шел узкий, двоим рядом, пожалуй, будет несвободно.
Девушка скользнула в ход первой. Иеро чуть замешкался — и его едва не ухватило за ногу щупальце кракена, возникшее, казалось, из ниоткуда.
Тут же оно и убралось — бой продолжался, и цмок не позволял монструозии отвлечься более, чем на мгновение. Да разные бывают они, мгновения. Иное может и последним оказаться.
Он юркнул в проход, ощущая себя крохотным пескариком, спасающимся от напасти, которых в пескариной жизни несчетно.
Стенки, хрустальные стенки теперь были совсем рядом. Интересно, действительно ли они есть природное явление, или же их кто-то сделал. По ту сторону в толще хрусталя ему виделись сотни и сотни лиц, неясных, быть может, даже не человеческих. А скорее, это было искаженное собственное лицо, или вовсе игра воображения.
— «Поспеши!» — услышал он призыв берегини.
Сюда-то кракен уже не дотянется, если даже и освободится от цмока. Цмок же и порвать может монструозию, очень даже просто. Отчего же они спешат?
Как знать, вдруг, помимо кракена, есть и другие напасти?
И он плыл и плыл, уже не оглядываясь по сторонам, не замечая красот, а они были, красоты — ход расширился, и дивные растения стелились вдоль него, распуская самоцветные лилии — серебряные, золотые, изумрудные и рубиновые. Стоило руке или ноге оказаться рядом с цветком, как в нее словно впивались тысячи иголочек, крохотных и острых. Было не больно, скорее, щекотно. Смотри, не помри от щекотки-то. Пузырь смеялся, да и лопнул.
Какой пузырь, откуда взялся пузырь? Берегиня подумала, или просто странной прихотью всплыла в памяти старая сказка? Там еще мокасин был и соломинка.
Воспоминания плыть не мешали, они подчинялись ритму движения, быть может, даже и задавали его.
Впереди посветлело. Конец хода? Да! И конец воды. Он выплыл на поверхность и вдохнул воздуха. Не отучился ли дышать, а?
Нет. Что бы ни значило дыхание здесь, в Нави, а воздух был слаще лесного — свежий, пьянящий, буйный. Даже голова закружилась.
Ход привел в бассейн, овальный, с ровными гладкими краями. Из воды вели ступени, и берегиня резво поднялась по ним.
Иеро последовал за ней.
Они были в пещере — большой пещере, эхо от плеска воды под его ногами возвращалось через удар сердца. Примерно сто шагов, прикинул Иеро.
Своды и стены пещеры были красного гранита. Свет лился из воды, слабый, недостаточный, чтобы осветить все пространство.
Ступени, что вывели их из бассейна, образовали лестницу, что поднималась выше и выше, исчезая во тьме.
Странно, он из воды выбрался, а эхо все возвращало плеск.
Берегиня тронула его за плечо.
— Что?
Он обернулся, следуя взгляду девушки. За ними из воды выползало щупальце кракена. Только щупальце, больше ничего.
Иеро ждал, что берегиня испепелит щупальце, как испепелила она волосатых ревунов, но девушка покачала головой.
— Сейчас я бессильна.
Он даже обрадовался. А то совсем неловко получается, на чужом горбу домой едет.
Меч при нем, что еще нужно?
Щупальце толщиною было с бедро взрослого человека, а длиною с дюжину шагов. Присоски и крючья на нем выглядели зловеще. Настигни оно Иеро, пока он плыл в узком ходе, тяжко бы пришлось. Но здесь простор.
Щупальце свернулось в кольцо, затем распрямилось, бросаясь на него.
Хороший меч. Острый. Но, без лишней скромности, и в руки он попал хорошие.
По счастью, щупальце — не гидра. Рассеченное надвое, оно стало вдвое слабее — дистальная часть едва шевелилась. Вторая атака — и Иеро опять ушел в сторону, разрубая слепого противника пополам.
Еще дважды пришлось ему окорачивать монструозию. Затем он склонился к бассейну, смывая с оружия кровь. Сейчас она еле светилась, кровь кракена.
— Хорошо, что одно, — сказал он берегине. — Если бы с кракеном в придачу…
Та спокойно смотрела на обрубки щупальца, валявшиеся у края бассейна.
— В воде оно очень опасно. Но ты бы мог с ним справиться и в воде — если бы тебе повезло. Кракен испустил его в погоню. Хотел испустить больше, да цмок не дал.
Иеро не стал спрашивать, откуда она знает ход событий.
Теперь-то они в безопасности?
И этого спрашивать он не решился.
Берегиня пошла по лестнице, он — вслед, держа меч в руке. Вкладывать его в ножны не хотелось, и. судя по взгляду девушки, он поступал правильно.
Поначалу пологая, лестница уходила вверх, закручиваясь спиралью. Все темнее и темнее.
Пожалуй, скоро вообще на ощупь идти придется. Очередной поворот скрыл бассейн, который остался внизу. Пятнышко во мраке.
Лестница затряслась, послышался низкий, протяжный гул. Запахло серой, едко, до слез.
Постепенно глаза привыкли к темноте, которая не была полной — свечение, темно-вишневое, на грани видимости, наполнило пространство вокруг. Он различал силуэт берегини, не видя черт лица. Ночной глаз. В семинарии учили приемам, позволявшим видеть в полной тьме, видеть тепло, но у него не очень получалось. Способностей не хватало.
Или тепла. Потому что вокруг было не просто тепло — пекло. Вода испарялась из одежды, волос, и вскоре он был сухим, как неопавший дубовый лист в морозное земнее утро. Не загореться бы.
Лестница сделала еще полвитка, с этой стороны жара поменьше. Не сгорит, так испечется.
И вдруг — точно в прорубь зимним днем! Ледяной холод пронзил насквозь, сжал сердце, остудил душу. Нехорошо. Он поискал в себе искорку пламени, нашел и стал осторожно раздувать.
Ничего другого скованная морозом душа не желала. Ни о чем другом не думалось.
Тепла. Душевного тепла — потому что краем сознания он все-таки понимал, что холод был особый, не внешний.
Язычок, пламени, другой, третий — и вот он уже может повернуть голову, шевельнуть рукой.
Иеро посмотрел на берегиню. Та стояла напряженная, готовая к схватке. Пума у своего логова.
— Что это было?
— Дыхание, — ответила она, и за бесстрастностью голоса Иеро послышалось отчаяние. — Он рядом.
Он? Кто — он? Чье дыхание леденит душу? И внезапно Иеро понял. Но понял и другое — даже сам нечистый не может подчинить себе душу, если душа того не хочет. В нем горит огонь, зажженный дыханием иным, несравненно боле могущественным. Пока этот огонь храним, никому не одолеть его. Конечно, он можем умереть — но не погибнуть.
— Я ближе, — успокоил он берегиню. Успокоил с полной уверенностью в собственных силах.
И она это поняла.
— Тогда — вперед.
Лестница привела их в пещеру, а уж из пещеры ходов шло множество, и огромных, верхом на лорсе можно въехать, и обыкновенных, для пешего, и небольших, где пройти можно только согнувшись или вовсе на четвереньках. Сам-то он выбрал бы набольший, хоть и без лорса. Но берегиня рассудила иначе, и они пошли ходом обыкновенным. Глаза притерпелись ко тьме, и сейчас он видел многое — и прожилки неведомой руды, и скелетики странных существ, маленьких, с локоть, и ступеньки, высеченные в породе и ведущие в боковые ответвления. Воистину лабиринт. А что в центре его?
Серой пахло сильнее и сильнее. Будто натуральная Явь, а не Навь.
Иди, шагай, головою не задень свода. Он хоть и высок, да спускаются с него странные грибы, то ли мягкие, то ли жесткие. Он не удержался, коснулся, проходя, пальцем. Сера!
Стало поярче. То есть — жарче, сейчас жар и есть свет.
Ход открылся в новую пещерку, малиновую от жары. На высеченном в камне троне сидел — дядюшка? не разобрать. Но похож.
— Куда идете? — и голос похож на дядюшкин, но опять — с сомнением.
Берегиня замерла. Остановился и Иеро.
— Своею дорогой, — ответил он.
— Ой ли? — усомнился вопрошающий. — Своей дорогой — и сюда? Не рановато ль?
— Да пусть идет, — вторил ему неотличный голос с боку. Еще одна фигура на каменном уступчике. — Если кто-то непременно хочет умереть, как помешаешь?
