Николай Слимпер - Бессмертный

— О! — оживился я. — Импровизация — это мой конек! Итак, начнем действовать незамедлительно?

— Лучше следующей ночью, — сказал Верон после небольшой паузы. — Многим из нас необходимо как следует отдохнуть, а завтрашний день потратим на подготовку. Действовать начнем, когда стемнеет.

— А если эти революционеры начнут раньше? — спросила Мара. Она не выказывала беспокойства, но, как и в прошлый раз, держала все в себе, накапливая напряжение, пока не взорвется. Оставалось лишь надеяться, что взрыв произойдет не в самый ответственный момент.

— Я в этом сильно сомневаюсь, — ответил я.

— Почему?

— Они решились действовать, используя катастрофу, как повод, но почему-то не напали на сенат сразу же, как только прозвучи обвинения сенатора. Думаю, они и теперь ждут повода для нападения.

Каждый ждет своего понедельника или свое завтра. Зачем делать сегодня то, что можно отложить на завтра? Мы был тем самым импульсом, который собирается сдвинуть маленький камушек с неугодного нам места, но кто-то за спиной уже приготовился, чтобы толкнуть нас в спину, дабы этот камушек выпал из наших рук, превратившись в катастрофу. И если мы не удержимся на ногах…

— А мы можем быть этим поводом, — поняла девушка. Схватывает на лету, как я и сказал.

— Верно. Полагаю, они начнут действовать сразу же, как только начнем действовать мы.

— Тогда мы можем и побольше отдохнуть, — вклинился Костун. Тема отдыха интересовала его больше всего. — Если они ждут нас, то пусть и дальше ждут, а мы отдохнем в номерах, понежимся в джакузях, насладимся здешними вкусностями. Я как-то был в одной гостинице, не в этой, конечно, здесь слишком дорого, но там подавали потрясающе вкусных мидий! Пальчики оближешь. Уверен, что тут-то точно должны они быть. — Костун говорил с воодушевлением, даже сонливость почти не засыпала ему глаза песком.

— Это, конечно, хорошо, — перебил его Верон. — Но все это лишь предположения. Даже если они и верны, не факт, что уже готовые к атаке повстанцы будут спокойно сидеть и ждать, когда мы наконец сподобимся действовать. Они могут подтолкнуть нас к этому, что сильно усложнит дело.

— Думаешь, они такие умные? — засомневался Иолай.

— Они может и нет, но вот их предводитель, Спардий, вполне может таковым оказаться. Если верить Амару и остальным, члены «Гаруды» довольно… фанатично относятся к своему боссу, а глупый Человек не способен вести за собой такое количество Людей, тем более самодовольных бандитов, которые вообще не любят подчиняться.

— Значит, решено: завтра вечером мы захватим сенатора и выудим из него всю информацию.

Мара спала всю ночь как убитая и проснулась лишь за полчаса до полудня. Я не спал всю ночь. Сначала пытался, но проворочавшись два часа, не выдержал и пошел к номеру Верона и Иолая. Как я и думал, они тоже не спали.

— Что, не спится? — усмехнулся Иолай, открыв дверь. Прям дворецкий какой.

— Я вообще могу не спать, — откликнулся я, — но все же просто люблю иногда вздремнуть, когда время есть, а сейчас сон совсем не идет.

— Верон — гераклид, как ты знаешь, он тоже очень долго может обходиться без сна, а мне, — Иолай показал на шнур, торчащий из стены, к которому подошел и привычным движением воткнул себе внизу спины, — главное иметь полный заряд и целые детали.

— Я так и думал, что вы не спите.

— Ты очень необычный, — сказал Верон. Он сидел в мягком кресле возле окна, смотря на здание сената, и даже не повернулся, когда я вошел. Сидел он в пол оборота и единственный видимый мне глаз блестел золотом, ловля свет уличных фонарей.

— Я? Почему? Из-за неспособности умереть?

— И это тоже. — Он повернулся. — Ты не просто не можешь умереть, но еще и не чувствуешь усталости, и в добавок ко всему, ты не по-человечески силен. Простое бессмертие не дает такие возможности.

— А ты много знаешь о бессмертии? — усмехнулся я. Верон оставался серьезным. С того самого момента, как нас пытались убить лже-патрульные, он постоянно ходил смурным и практически не улыбался, а если улыбка и касалась его губ, то была какой-то натужной. Я считал, что это из-за ранений, из-за того, что он попал в потовую ситуацию, из которой не мог выбраться самостоятельно. Он любил держать все под контролем, а тут он был слишком беспомощным, пуст и не хотел этого признавать. Суд по всему, дело все же было во мне.

Так-то он вообще выказывал мало эмоций, но именно рядом со мной, после того, как он узнал о моей силе, Верон то хмурился, то старался на меня не смотреть, однако скрывал это, пусть и неумело.

— Нет. Я просто пытаюсь мыслить логически, — ответил он после небольшой паузы.

— Логически? — я рассмеялся. — Я пытался узнать о своих способностях тысячи лет: ходил к экстрасенсам, ясновидящим, гадалкам, сам гадал на всем, чем можно. Надо мной было проведено опытов больше, чем на любом живом существе во Вселенной. А ты хочешь все понять, размышляя по среди ночи у открытого окна?

— Почему ты скрываешь ото всех свой дар? — спросил он спокойно, но я чувствовал его напряжение. Он хочет узнать обо мне — а может о моей способности — больше, чем пытается показать, оставаясь хладнокровным. Я ему не нравился, я был загадкой, которую он может разгадать самостоятельно, естественно, что ему не приятно просить об ответах.

— Почему? Это же элементарно! Меня начнут преследовать, чтобы очередной раз провести надо мной опыты, которые проводились уже сотни раз. — Вообще, меня и так преследуют очень многие, но их станет в разы больше, если я стану всемирно известным. — Все существа во Вселенной — абсолютно все! — считают себя умнее других. Каждый, проводя какой-либо опыт, который до него проводился множество раз, но другими расами, надеется, что те, другие, совершили какую-нибудь ошибку, может совсем крошечную, но она стала роковой. Но я-то не они, думает этот каждый, я-то не дурак, у меня-то все получится, я же умнее всех! Но у него не получается, как и у тех, других, но тут находится новый умник, который считает… В общем, это бесконечный замкнутый круг. Ну или спираль, если хочешь, ибо каждое такое повторение делает этот опыт все более тупым и бессмысленным, а значит, все те новые, кто его проводят, оказываются не умнее предыдущих, какими они себе кажутся и пытаются доказать остальным, а наоборот. И вот эта спираль уходит в бесконечность, доказывая и то, что идиотизм тоже бесконечен.

— Ты не ответил на вопрос.

— Почему я скрываю свой дар? Да потому что мне нечего уже скрывать. Меня, как я уже сказал, обследовали тысячи и тысячи раз, и ничего не нашли. Ни моя кровь, ни слюна, ни спинномозговая жидкость, ни любая другая жидкость не является эликсиром бессмертия. Ты ничего не заметил странного, когда мы захватили «тарелку»?

Верон призадумался. Он старался внимательно следить за всем, что происходит вокруг него, но именно из-за такого внимательного анализа можно упустить то, что на поверхности. За деревьями не видно леса.

— Нет, — ответил Верон неуверенно после долгой паузы.

— Ладно, поставлю вопрос по-другому: чего не хватало, когда ты поднимался и поднялся на борт? И у меня на одежде.

— На том покрывале?

— Да. — Пусть будет покрывало. — Только не говори, что не хватало штанов, это очевидно.

Верон снова задумался, не прошло и минуты, как он неожиданно для себя вскрикнул:

— Кровь! — но тут же успокоился, взяв себя в руки. Так ведет себя ребенок, считающий себя взрослым, найдя недостающую деталь для пазла.

— Вот именно! Тот рыжий здоровяк пустил мне пулю в затылок, выбив мозги на трап — хотя, вероятно, вы этого не заметили, так как были немного заняты, — а там было чисто, не считая крови солдат, но она была лишь на трапе. А на моих одеже и лице кровь была, но потом она тоже пропала, верно?

— Да, — нахмурился Верон, пытаясь вспомнить.

— Знаешь, как она исчезла?

Верон не ответил, ожидая, что это сделаю я сам.

— И я не знаю, — развел я руками.

Верон вскинул брови, Иолай, сидевший рядом со мной, хмыкнул. Ему было не менее интересно, но задавать вопросы он предоставил гераклиду, хотя обычно все было наоборот. Многие считают, что задавая вопросы, ты выставляешь себя глупцом, но лишь глупцы считают, что это так. Не задав вопроса, не узнаешь ответа, а значит так и останешься пнем.

— Она просто исчезла и все. Могу показать. — Я взял нож, лежавший на журнальном столике вместе с некоторым другим оружием, и быстро полоснул себя по запястью. Из него хлынула кровь, забрызгав столик и оружие красным фонтаном. Через несколько секунд кровь бить перестала, а еще через несколько порез полностью затянулся, не оставив и следа. Подобный фокус не раз меня выручал, если вокруг было полно врагов, а убивать всех мне было лень; полоснул себя по горлу, враг сплюнул и ушел.

Кровь, заляпавшая все вокруг, казалось, так и будет расплываться густоватой лужице, капая со столика на ковер, но не прошло и десяти секунд, как она начала исчезать. Казалось, будто она обращается в еле заметный пепел, в хлопья, разлетающиеся от огня невидимого костра. Эти микроскопические хлопья едва отрывались от красной лужицы, как тут же превращались в ничто, растворяясь в пространстве, как будто и не было ничего. Через пару минут столик был чист и сух, не оставив и следа крови.