Василий Головачев - Ко времени моих слёз
– Не знаю… он мне нравится… и Стеша к нему хорошо относится.
– Так в чем же дело? Выходи за него. Или он не предлагал тебе семейной жизни?
– Предлагал… Максим говорит, что любит меня… а я сомневаюсь.
– Зря, по-моему, он решительный и смелый мужик, за ним ты будешь как за каменной стеной.
– Он же чекист…
– Ну и что? Разве работа определяет характер и путь человека? Это как раз человек вносит в работу свое отношение к ней и к людям, оживляет ее. Главное, чтобы это отношение было добрым. Максим жесткий человек, но вполне адекватный, он не обидит напрасно.
– Почему же он не помог тебе, когда ты лежал в их клинике? Почему разрешил ставить на тебе опыты?
– Никто на мне не ставил никаких опытов, – поморщился Арсений Васильевич; в этом утверждении он не был уверен на все сто процентов, но волновать дочь не хотел. – И он к моей… гм-гм, болезни не имеет никакого отношения. Он сделал свое дело, привез в Москву, а дальше я находился под опекой специалистов другого подразделения ФСБ.
– Все равно он мог бы поинтересоваться, что случилось, и помочь тебе.
– Если бы он не вызволил меня оттуда, кстати, не испугавшись ответственности, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
Марина опустила голову:
– Да, наверное… – Она встала, направилась к выходу из гостиной. – Я сварю кофе.
Арсений Васильевич покачал головой, глядя ей вслед.
Ночь после ухода майора они провели беспокойно, ожидая каких-то негативных последствий побега из клиники. Проснулись рано и стали ждать известий от Максима. Но он не позвонил ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать часов утра, и неудивительно, что у Марины начали сдавать нервы. Она любила Разина, это было видно невооруженным глазом, хотя и не хотела в этом признаваться ни отцу, ни самой себе.
Марина принесла кофе, села напротив. Она постаралась успокоиться, и лицо у нее было бесстрастным, разве что чуть бледнее обычного.
– Что будем делать, папа? Может, поедем в Родомль, к Стеше? Максим же советовал уехать.
– Я тоже об этом думаю, и вот что… – Арсений Васильевич запнулся, почувствовав укол тревоги.
И тотчас же зазвонил телефон.
Оба посмотрели друг на друга, потом Марина вспорхнула с дивана и метнулась к телефону, сорвала трубку:
– Алло!
– Марина, немедленно уходите! – раздался в трубке необычно глухой голос Максима. – Слышишь?
– Где ты?! Что с тобой?!
– Я вас найду! Только уходите… – Голос Максима исчез, в трубке заиграли гудки отбоя.
А Марине показалось, что из трубки выглянул чей-то глаз, подмигнул ей издевательски и скрылся. Она растерянно посмотрела на приблизившегося отца:
– Максим…
– Что он сказал?
– Уходите… я вас найду… и все.
– Значит, надо уходить. – Арсений Васильевич расправил плечи, преодолевая нежелание куда-то ехать и вообще что-то делать. – Собирайся.
Сам он был уже практически собран, все его вещи находились в Жуковском, однако ехать туда не советовал Максим, и Гольцов решил последовать совету, так как понимал, что его там и в самом деле может ждать засада: если не киллеров Системы, то сотрудников ФСБ. Что же случилось там, на работе у майора? Почему он так категоричен? Его арестовали? Поместили в следственный изолятор?
Арсений Васильевич закрыл глаза, сосредоточился на вхождении в общее энергоинформационное поле Земли, но не пошел дальше привычным путем – к трансперсональному каналу, связывающему его с миром Карипазима, а «свернул в сторону», попытался найти в общем кипящем «ментальном» поле человечества знакомую личност ь.
На мгновение голову пронзила колючка… нет, не боли, а очень странного ощущения: словно пчела ужалила, но незлобно, а как бы укоряюще, с сожалением. Хотя и это сравнение нельзя было считать удачным. Для объяснения феномена просто не хватало слов. При этом Арсений Васильевич отчетливо понимал свой организм, ставший по сути непрерывным потоком воспринимаемой и передаваемой информации. Да и внутренний голос, представлявший собой часть психики, часть душевного пространства, осознавшую запасы полученной извне информации, утверждал, что человек вообще является сыном огромной экосистемы под названием Природа и отражает в своем организме информационно-полевую сущность Вселенной, ее глобальную фрактальную конструкцию. А своему внутреннему голосу Арсений Васильевич верил безоговорочно.
Что-то произошло с головой: она превратилась в объемную световую медузу, пронзившую нитями-щупальцами весь околоземной космос. На миг потрясающая глубина всей этой сложной структуры раскрылась перед ним. Он уловил знакомые световые и цветовые комбинации, хотел было подсоединиться к ним, но тут же провалился в черную яму без дна и стен…
…брызнул свет в глаза!
Кто-то дотронулся до плеча.
– Пап, ты что? – раздался испуганный голос дочери. – Что с тобой?
Зрение восстановилось.
Он стоял в прихожей, прислонясь к косяку входной двери, чувствуя непривычную тяжесть тела и сдавливающую сознание п л о т ь головы. Улыбнулся смущенно, отвечая на взгляд Марины:
– Все в порядке, Мариш, я просто задумался. И Максим прав, мы с тобой не должны здесь оставаться. Он сейчас находится где-то в Бескудникове, в темном помещении…
– Что с ним?!
– Ничего особенного, его заперли… очевидно, начальство не простило его поступка. Однако он чувствует себя бодро и намерен защищаться.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда, – подмигнул дочери Арсений Васильевич. – Почувствовал.
– Странно.
– Что?
– Раньше ты не отличался такой чувствительностью.
– То было раньше, а теперь я… другой.
– Ты стал очень скрытным, папа, ничего не рассказываешь, не делишься своими проблемами, как прежде. Почему тебя забрали в клинику ФСБ? Чем ты их достал? Может, ты работаешь на иностранное государство? Или ведешь подрывную деятельность?
Арсений Васильевич невольно засмеялся:
– Не веду, успокойся, и на иностранное государство не работаю. Просто я приобрел некие… м-м, неординарные способности, а в ФСБ есть отдел, который изучает подобные вещи.
– Максим мне говорил, что ты якобы экстрасенс, но я не поверила.
– Не экстрасенс, хотя могу кое-что, залечивать раны, к примеру… – Увидев круглые глаза дочери, Арсений Васильевич спохватился, что ляпнул лишнее, успокаивающе погладил ее по руке. – Мы еще поговорим на эту тему. Ты готова?
Марина не успела ответить.
Зазвонил дверной звонок. Потом дверь содрогнулась от нескольких ударов кулаком, из коридора донесся мужской голос:
– Откройте, милиция!
Марина побледнела, беспомощно посмотрела на отца:
– Что делать?!
Арсений Васильевич напрягся, усилием воли возвращаясь в состояние просветлени я. Проговорил сквозь зубы:
– Это не милиция.
– А кто?!
– Они проследили звонок Максима… надо было сразу уходить.
– Спрячься в спальне!
– Это ничего не даст…
– А вдруг ты ошибаешься, и это все-таки милиция? Я скажу, что одна дома…
Новый звонок, удары в дверь, голос:
– Откройте, гражданка Гольцова, мы знаем, что вы дома!
– Прячься же!
Арсений Васильевич перестал колебаться, сжал руку дочери:
– Попробуй убедить их, что я уже ушел.
Скрылся в спальне, оглядывая интерьер комнаты: кровать, платяной шкаф, трюмо, комод, дверь на балкон… дверь на балкон! Ну конечно!
Он задернул шторы, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за двери: там раздавались резкие мужские голоса, шаги, голос дочери, утверждавшей, что она одна, и требующей от гостей не проходить в зал в грязной обуви, – открыл дверь на балкон. Елки-палки – одиннадцатый этаж! Не спрыгнешь в сад и не убежишь!
Сзади послышался скрип открываемой двери, кто-то вошел в спальню, ощутимо недобрый и опасный.
Молния энергетического разряда пронзила тело Арсения Васильевича, заставила вибрировать и перенастраиваться всю нервную систему.
Черта с два я вам дамся! – вдруг разозлился он. Не на того напали! Маринка выкрутится как-нибудь, а мне возвращаться в клинику не резон.
Арсений Васильевич примерился и перемахнул через перила балкона, повис на руках, раскачался, спрыгнул на балкон десятого этажа. Притаился, вжавшись спиной в запертую балконную дверь.
Наверху послышался звук открываемой двери, кто-то глянул с балкона вниз, перегнулся через перила, пытаясь заглянуть на нижний балкон, но увидеть беглеца не смог, перила были слишком высокими. Раздался энергичный мат, мимо пролетел окурок, рассыпая искры. Стук двери.
Арсений Васильевич подождал секунду, затем снова перемахнул через перила балкона, чувствуя во всем теле пульсацию силы и бодрости, как в молодые годы. Качнулся на руках, спрыгнул на пол балкона девятого этажа.
Мало, оценил его подвиг внутренний голос. Пока есть возможность, надо спускаться ниже.
Перелез, повис, раскачался, спрыгнул.
Восьмой этаж…
