Виктор Точинов - Новая Зона. Все сокровища мира
Но, как говорится, эту песню не задушишь, не убьешь – «Гимн великому городу» вновь включился и прорывался к нам откуда-то с другой стороны вокзала, уже ослабленный, уже не во всю мощь децибел, и майор решил, что такой едва слышный звуковой фон его устраивает. И не отправился на охоту за последним уцелевшим динамиком.
– Не совсем патриотично, – сказала Ильза. – Не к лицу госслужащему этак обрывать гимн державы…
– Зато практично, – хмуро откликнулся майор. – Здесь, на вокзале, надо держать ушки на макушке…
– Доводилось бывать? – спросил я.
– Наслышан от побывавших…
– И я наслышана, – сказала Ильза.
Она сбилась с ноги и почти остановилась, извлекая из кармана разгрузки какой-то прибор. Остальные тоже сбавили ход, поджидая. Прибор был не маленький и из кармана извлекался с трудом.
Наконец Ильза его освободила, осмотрела, выдвинула телескопическую штангу с каким-то датчиком… И тут же заявила: раз уж мы оказались на вокзале, ей непременно надо осмотреть Зал Тысячи Голосов. Ну, вот просто жизненно необходимо… Остальные, если торопятся, могут идти, она догонит.
– Пойдем все вместе… – сказал я. – Крюк небольшой… Только ничего не трогай из того, что там лежит на полу.
– Почему?
Вместо меня объяснил Джей-Си:
– Мне рассказывали, что таким способом можно обзавестись нежелательными попутчиками… Что эти вещи в некотором роде притягивают былых владельцев…
– Правду рассказывали, – подтвердил я. – Не стоит даже нагибаться и брать в руки, что бы ни увидела. Хоть алмаз с кокосовый орех размером – не тронь! Поняла?
– Поняла, поняла… А они там попадаются? Алмазы с кокос?
– Там чего только не попадается… Есть легенда, что там может попасться все, чего душа пожелает… В самом прямом смысле. Вот что твоя душа больше всего желает в данный конкретный момент – можешь там увидеть. Но трогать нельзя.
– Убедил. Не буду. Хотя алмаз с кокос… да не хмурься, шучу…
Мы оказались в центральном зале Московского вокзала – опустевший, безлюдный, он казался еще более громадным, чем в былые времена. Гулкое эхо отражалось от сводов, и казалось, что мы чеканим шаг, как гренадеры на параде: клац-клац-клац подкованными сапогами по брусчатке…
Царь Петр нашей молодцеватой гвардейской поступи не оценил и уставился на нас суровым бронзовым взглядом: опять, дескать, какие-то козявки ползают у постамента, ужо я вас!
Выглядел самодержец куда хуже Вождя, приветствовавшего нас на Московской площади: зеленая пленка окислов придавала Петру вид изрядно протухшего трупа.
А еще, кроме царя-реформатора, на нас пялились навеки потухшие витрины – некогда подсвеченные, они делали зал нарядным, но теперь словно бы скрывали мрачные и зловонные пещеры, полные мрачных тайн, мерцающих сокровищ и скрюченных скелетов покупателей и продавцов, умерших в муках…
Но там были всего лишь пустые магазинчики, все давно обследованные и никаких зловещих тайн не скрывавшие. В одном когда-то продавались газеты и книжки, и до сих пор каждый любопытствующий мог прочесть на пожелтевших страницах, о чем писали газеты за день-другой до Прорыва, какие смешные и никчемные проблемы заботили журналистов и их читателей…
Рядом древний обувной магазинчик радовал всех желающих новой – когда-то новой, а теперь безбожно устаревшей, – весенней коллекцией. На витрину с туфельками никто не покусился, хотя иные выглядели дорогими и до сих пор модными. Но кожа ни крокодилов, ни страусов не прельстила людей, побывавших здесь в новые времена, и стразы от Сваровски тоже не заставили повозиться и разбить-таки вандалозащищенную витрину: все выставленные туфельки были на одну ногу, на левую…
Зато витрины оружейного магазинчика, наверняка не менее прочные, разбили старательно, не жалея трудов. Однако, странное дело, почти весь товар остался на месте: и пистолеты, и револьверы, и увесистые армейские модели, и портативные «жилетные», и даже реплика пулемета «Максим» – все это стреляющее изобилие до сих пор украшало полки.
При виде стволов майор сделал то же, что и любой из бывавших здесь сталкеров. То, что в такой ситуации делает любой нормальный мужик: майор потянулся к оружию… Подошел к витрине, осмотрел все внимательно, не обнаружил ловушек… И взял в руки армейский «Хай-Пауэр» или неплохую его копию… Пистолет легко вышел из гнезда, но за ним потянулась спираль троса, страхующего от клиентов, склонных к неадекватному обращению с оружием.
Повертев «Хай-Пауэр», майор разочарованно выпустил его из рук, даже не потрудившись поставить обратно. За него эту работу выполнил трос – втянулся обратно, потащив пистолет и аккуратно поместив в ячейку.
– Пневмашка? – спросил я сочувственно; сам в первый раз купился точно так же.
– Сигнальный… Под капсюли «Жевело»…
– Остальные такие же безобидные. Но у них были и боевые стволы. Их на витрину не выставляли, держали вон там, в сейфе…
Майор заглянул внутрь магазинчика, ничего не увидел и решительно шагнул сквозь пролом витрины. Я последовал за ним, вспомнив, что кое-чем даже здесь можно затовариться.
– Вскрыт, – сказал майор, бросив на сейф единственный взгляд. – Газовым резаком… И касса тоже. Стоило ожидать.
– Вон там оставались ножи… – кивнул я на стеклянную призму в углу зальчика. – Что получше, уже разобрали, но несколько приличных в прошлый раз я еще видел.
Майор прошел туда, порылся среди остатков былой роскоши, но ничего не присмотрел.
А я тем временем нашел, что искал – пару пакетов с шариками для рогатки. Они были чуть-чуть меньше калибром, чем те, что я до сих пор щедро рассеивал по Зоне. Но все же подходили к кассете, укрепленной на моем левом плече, выскакивали на ладонь по одному и не застревали. Имелись тут и рогатки, но уже никуда не годные – резина слишком недолговечный материал, истлела и рвалась при первой же попытке ее натянуть.
– Мальчики, вы еще не наигрались со своими железками? – послышался от входа капризный голос Ильзы. – А то я тут тоже приглядела одно заведение…
Как выяснилось, приглядела она магазин женского платья. А может, и бутик, я плохо знаю, чем они различаются. Короче говоря, продавали здесь в лучшие дни нечто дорогое, стильное и не заинтересовавшее практичных сталкеров, обследовавших вокзал до нас.
Бутик еще в самый первый визит показался мне подозрительным: здесь до сих пор работал кондиционер, перегоняя туда-сюда воздух уже не первый десяток лет.
Но с Вечным Джипом или прочими темпоральными феноменами Зоны здешний кондиционер не имел ничего общего: похоже, это была всего лишь техника, называемая «вечной» только в рекламах, – работавшая на «этаковской» батарее. И, как видно, вечность кондиционера подходила к концу. Внутри у него что-то уже дребезжало, постанывало и похрипывало, напоминая о том, что мечты человечества о перпетуум-мобиле так и остаются несбывшимися.
По идее, воздух в магазинчике должен был быть чистым, но вместо того имелся в нем какой-то запашок работавшей на износ механики – нагревшейся пластмассы и горячего металла. Ильза осмотрела платьица, натянутые на манекены и развешанные на плечиках, быстро и без особого интереса. И вынесла вердикт:
– Старье. Гардеробная дома престарелых. Даже на ретростиль ничто не тянет…
Экая придирчивая… На мой плебейский вкус, некоторые из имевшихся вечерних платьев смотрелись бы на ней неплохо.
– Эй! – позвал нас майор снаружи. – Гляньте-ка…
Мы подошли к нему. Майор стоял, как к месту прикованный, перед книжным магазинчиком. Я раньше никогда в него не заходил, не интересуясь древней макулатурой. Джей-Си отчего-то заинтересовался.
Внутри, в самом дальнем углу, сидела на стуле мумия. На ней была синяя форма с золотым кантом – судя по виду, форма железнодорожного чиновника не самого низшего ранга.
Когда-то железнодорожника приматывал к стулу электрический провод, но теперь его витки лежали на полу, свалившись с иссохшего тела. От живота мумии тянулось что-то длинное, непонятное… веревка – не веревка, шланг – не шланг… Не сразу я понял, что это кишки мертвеца – иссохшие, готовые рассыпаться в пыль и прах.
В довершение сюрреалистичной картины рядом стоял второй стул, застеленный древней, но на удивление хорошо сохранившейся газетой, а на ней лежал незатейливый натюрморт: пивная бутылка и два мумифицированных бутерброда, от одного кто-то откусил большой кусок, второй высох целиком, нетронутый.
Что за трагедия произошла здесь многие годы назад? Кто-то, отмороженный по самые уши, пытал железнодорожного начальника? Но зачем? Требовал отправить поезд, когда поезда уже не ходили, – хотел эвакуировать из гибнущего города себя, любимого?
Или здесь занимался местью какой-то обезумевший родственник пассажиров? Когда стало ясно: несколько поездов ушли в никуда, в черную дыру, и ничего вразумительного о судьбе уехавших на них людей железнодорожники уже не сообщат?
