Игорь Ветошкин - Последний из нас

— Давай, Антоха, тяни!

Товарищ старался изо всех сил, но рана заметно ослабляла его. Скользкие от крови руки мёртвой хваткой вцепились в ветку, босые ноги толкались по земляной стенке, оставляя на ней кровавые следы.

— Скорее, давай! — Артём лёг на спину, что бы самому втащить товарища наверх, но послышался слабенький треск.

Грачев, было, вернул ветку на исходное положение, а та снова принялась трещать. Последнее что видел Артём, это глаза своего друга. Они были полны злости, страха, в тоже время жалкие, молящие, но готовые убивать. Сразу вспомнилась поговорка: «Утопающий хватается за соломинку», так и Антон истерично цеплялся за тонкие корни, за скользкие гладкие камни. Кто бы мог подумать, что один перелом ветки может стать переломом в жизни. Антон свалился кубарем на дно со своим обломком, а Артем назад со своим концом ветки. Парень снова бросился на помощь другу, но пули из «калашникова» веером взбили фонтанчики земли, прямо перед краем ямы. Уже трое туземцев с автоматами наперевес двигались навстречу. Самый крайний дал очередь от бедра над головой Грачёва. Дикари игрались с пленниками, отлично осознавая их безнадёжное положение.

— Артём, — вновь застонал товарищ, — Помоги! Дай руку!

Парень свесился в яму, протянул растопыренную ладонь. Оставшиеся силы Антон вложил в прыжок. Но он так и не дотянулся до «спасительной соломинки», сильно ударившись и скатившись вниз, оставляя за собой кровавый след.

Новая очередь забрызгала грязью лицо Артёму, парень не выдержал — отполз. Разрываясь между страхом и мольбами беспомощного друга, Грачёв стоял перед труднейшим вопросом. Туземцы уже совсем рядом, кто-то достал нож.

— Прости, Антон, прости! — прикрыв голову руками, Артём бросился бежать.

— Гори в аду, сволочь! Я не прошу тебя! — орал в след Антон, затем его крик стал молящим, слабым. — Тёма, не бросай меня! Вернись! Тёма!

Грачёв застыл прямо перед кромкой леса, повернулся к яме, над которой склонились дикари.

«Хватит уже бегать! Пора бороться со страхами! Бросить друга я не могу. Сейчас столкнул ближнего, попробую ударить правого, того который с ножом ударю вот тем обломком ветки. Главное успеть. Держись Антон!» — Артём решил всё это за долю секунды, бросился на помощь, но яркая вспышка ослепила.

Поплыли радужные круги на чёрном фоне, ночное небо, кроны деревьев, всё поплыло, завертелось перед глазами. А потом твёрдая почва, и наглая ухмылка напавшего со спины туземца. И наконец, темнота, решившая все проблемы, и создавшая новые.

Глава 21 Месть

Страх. Рассуждать об этом термине можно очень долго. Но сказать точно можно лишь одно: это чувство известно всем. Нет людей, которые ничего не бояться, есть только те, кто может побороть страх в себе. Многие страхи порождает собственная фантазия. Боязнь темноты, к примеру, ничего страшного в тёмной комнате нет, но если подсознание запечатлело что — то опасное и ужасное, что кроется во тьме, то мозг сам додумает картинку. Такие страхи, в основном, пустые, вымышленные. Совсем другое дело, это вполне реальная угроза жизни. С такими страхами бороться куда сложнее. Когда мозг перестаёт думать, его туманит животный инстинкт самосохранения, и в дело идут рефлексы, подбадриваемые состоянием аффекта. Подсознание не нуждается в мозговых действиях, оно старается сохранить организм от видимой и явной угрозы. Выходить, что трусость — это лишь защитная реакция организма на опасное воздействие окружающей среды. А инстинкт самосохранения — иммунитет. Люди, которые способны побороть свой страх, в которых сила духа и крепкий характер главенствуют над «иммунитетом», обычно именуются окружающими, как герои. Или же их зовут бесстрашными.

Конечно, если человек единожды проявил слабину, его нельзя сразу клеймить трусом. Осознание себя «слабаком» так же откладывается в подсознании человека, а значит, он может проявить себя геройски, или же просто смело, дабы доказать всем своё бесстрашие. Но никто кроме самого человека, не избавит его от страхов и трусости. Только ты сам можешь воспитать в себе силу духа, и оседлать подсознание.

«Я же пытался вернуться, я же смог! Что же это за жизнь такая? Я не бежал, нет! Я боролся! Но что мне оставалось? Ноги не слушались, казалось, тело само бежит от туземцев, что же за напасть? Я не трус, нет! Я смогу бороться со своими страхами. Я же не боялся нажать на курок, когда ствол «Питона» был у виска? Нет, а многие смогли бы вытерпеть это психологическое давление?! Нет! Я не сломаюсь, не дождётесь! Я выживу, плевать! Просто выживу, сбегу и… Просто сбегу. Я просто хочу жить!» — что — то из этих мыслей, крутящихся в больной голове Артёма, сходили с языка, да только никто их не слышал.

Парень, то впадал в забытьё, то снова выкрикивал матерные слова в адрес дикарей, то замыкался в себе, оставаясь наедине со своими мыслями, подбадривал себя, но ослабевая, снова терял сознание, а может просто засыпал. Грачёв понимал, что невольно пытается оправдать себя, винит судьбу, обстоятельства, слепого Антона, туземцев, но только не свою растерянность. Себя не обманешь. Никто ведь не винит Артёма в трусости, он сам осознаёт её, сам корит себя, в который раз настраиваясь, что при следующем таком случае не сбежит. А судьба услужливо подаёт ему всё новые и новые испытания, позволяет исправить ошибки, не допустить новых, но всегда это неожиданно, внезапно, и только потом Артём осознаёт, что был шанс, что надо быть смелее.

Грачёв сидел в мутной холодной луже, посреди насточертелой площади, его руки, заведенные за спину за столбом, были связаны. Мокрый холодный столб колол голую спину, но эта боль не могла сравниться с той, которую пережил прошлой ночью Артём. Когда туземцы, разъярённые погоней, наглой стрельбой в домике вождя, схватили обоих беглецов, они собирались сразу расправиться с ними. Но вождю хотелось крови, страданий, боли! Как впрочем, и его гостям. Что сталось с Антоном, Грачёв не знал, в ту ночь всё перевернулось. Его схватили, притащили в деревню, от души избили, затем по приказу вождя, широким ножом сделали несколько довольно глубоких разрезов на левой ступне. Так сказать для острастки, что бы бегать больше не хотелось. Ту адскую боль Артём запомнил навсегда. Как холодное, острое, как бритва, лезвие широкого ножа медленно, с наслаждением ползёт по рванной, битой во время бега ступне. Такой боли и врагу не пожелаешь, а молодой парень испытал, и спрашивается: за что? Мало ли как в жизни судьба повернёт, как её дорожка искривится.

Бегать теперь и вправду не хотелось. Артём желал только одного: впасть в забытьё. Но частые острые боли возвращали его в сознание. Отёкшие от побоев веки с болью открылись, когда подбородок клюнул в свежую рану на груди.