Игорь Осипов - Измеритель

Максим с мольбой посмотрел на Данилу. Тот кивал очередному рассказчику, делая пометки напротив его фамилии. И как только тот отошел от их столика, взмолился:

– Может, уже хватит? Можно же выбрать четверых?

– В принципе, да…

К столику подсел «Молодой». Тот же парень из «новой поросли», что был с ними в караване. «Вот, даже неудобно. Привязалось это “Молодой”, а как парня зовут, и не знаю».

– Вы же меня возьмете? – Он смутился, поскольку прозвучало это, как уже принятое решение. – И решил оправдаться: – Вы же в деле меня видели.

– Возьму, – улыбнулся Изотов. – Иди, собирайся. Через час жду тебя возле склада.

Парень расцвел, как майская роза, и умчался из бара собираться.

По совету Данилы Максимыч выбрал еще четверых и, объявив им о своем решении, тоже отправил на сборы. После чего, разложив на столе карту, стал внимательно ее изучать, хотя уже наизусть знал каждый значок, все, что с ними связано и при каких обстоятельствах появились они на этом помятом листке древней бумаги. Вот и сейчас, мысленно проходя по будущему маршруту, сталкер помнил каждую кочку, поворот… помнил, как они с Санычем отбивались от обнаглевшего ящера возле собора, помнил, как щелкнули зубы удильщика у него перед носом, когда он чуть не сорвался с полуразрушенного мостика через озеро. Это была уже скорее не карта, а окно в мир на поверхности – память и фантазия яркими красками дорисовывала путь, который предстоит пройти отряду.

На карту легла тень.

– Отбор закончен, отряд сформирован, опоздали, – Максимыч поднял голову и обнаружил перед собой Алинку. Она стояла рядом с ним, внимательно изучая карту. И была… чертовски хороша. Обтягивающий ее стройную фигуру комбинезон, темные густые волосы, заплетенные в косу. Максим даже не заметил, что, забыв о карте, залюбовался девушкой, но, наконец увидев излишний интерес Алинки, поспешно сложил ее и убрал в карман.

– Надеюсь, тут ты раздеваться не будешь?

Алинка пропустила фразу парня мимо ушей и сразу выдала то, зачем она пришла в бар.

– Возьми меня с собой, – фраза прозвучала не как просьба, а как дело уже решенное, по крайней мере у нее.

– Куда возьми? – не понял Максим.

– В поход… В отряд… С собой… – последний вариант наиболее полно отражал спектр желаний, поэтому она к нему и вернулась.

«Блин, лучше бы тут разделась. Проблем было бы гораздо меньше. Вот как теперь ей объяснить?..»

– Алин, мы идем спасать отряд Латышева…

– Я умею стрелять, – перебила она его. – Ты сам меня учил. И на поверхность с тобой поднималась.

– Мы с тобой ходили по безопасной охраняемой территории, и то я после этого от Саныча таких… огреб, по самое никуда. Извини, не могу я рисковать ни твоей жизнью, ни жизнью других – если ты будешь в отряде.

Девушка сникла. Почему-то она была уверена, что Максим ей не откажет, и уже представляла себе, как отбивается от ужасных монстров плечом к плечу со своим любимым. Но тут ее осенило!

«А может, он не хочет меня брать, потому что я ему не нравлюсь. Как же, обо мне он заботится. Он так хочет от меня отвязаться. А если… Ирка! – при воспоминании о сестре Алинка похолодела. – А что, если действительно Максим решил взять ее? – но тут же успокоилась. – Нет, ничего у него не получится! Этой добропорядочной тихоне и в голову не придет ничего подобного! – она презрительно фыркнула. – Зря ждет… Она вся такая правильная и не способна на безрассудный поступок, даже ради любимого. Не то что я!.. Козел!»

Гневно сверкнув своими изумрудными глазами, она резко развернулась, только кончик косы просвистел перед носом Максима, и стремглав выскочила из бара.

Максимыч с удивлением проводил взглядом девушку.

«Вот на что она разобиделась? Я же о ней прежде всего думаю и забочусь. Мне в отряде ее гонора и сумасбродства только и не хватает. Обязательно влезет куда-нибудь, и вытаскивай ее оттуда потом. И сама сгинет, и всех погубит. Не знаю, что она себе там в своей красивой головке надумала. Никогда не понимал баб… женщин… девушек, а Алинку меньше всех. Тайфун. Но красивая, зараза, а когда злится, вообще глаз не оторвать».

* * *

Сознание возвращалось урывками. Как будто какой-то шалун играет с выключателем светильника. Включит, полюбуется на яркую лампочку, поцокает в восторге языком и выключит, громко заливаясь смехом от собственного могущества, повелевая светом и тьмой. Красивая аллегория, но Латышеву было не до нее. В те редкие минуты, а то и секунды, когда оно возвращалось, сталкер видел лишь проплывающий над собой потолок из сложенного крупного кирпича. Но потом кто-то из нерасторопных носильщиков встряхивал его размякшее тело, висевшее безвольной тряпкой на жерди, наподобие туши теленка, и голова взрывалась от затопившей ее боли. Мозг послушно выключал раздражители, оберегая хозяина от шока. Сознание вернулось к нему постепенно, и Сан Саныч не смог определить, сколько для этого нужно было времени. Как ни странно, но этому послужила все та же боль. Затекшие руки, связанные в запястьях, превратились в две горящие головешки, требуя от организма прилива крови. Это пересилило головную боль настолько, что Саныч перестал обращать на нее какое-то внимание. Он уже молил, чтобы его встряхнули как следует, чтобы отдохнуть от чувства, что руки сейчас разорвет на маленькие кусочки.

Чтобы отвлечься от боли, он попробовал вспомнить, что же с ним произошло. Как он попал в столь безвыходное положение? Последнее, что он помнил, – как они подошли к месту, отмеченному Максимычем на карте… А дальше провал. Такое ощущение, что именно в этот момент и появился этот малыш в его голове, который стал баловаться с выключателем. Его снова встряхнули, что отозвалось очередным взрывом в голове и ужасными ощущениями в кистях. Такое чувство, что они сейчас отвалятся. Особенно ныла левая рука, после старого ранения. Но вместе с отступающей болью стала проясняться память. Вот он рассматривает место сражения, колупая носком сапога застрявшую во мху гильзу; заглядывает в клоаку колодца. Вспомнил, как спускались по одному по ржавой шаткой лестнице и, согнувшись в три погибели, пробирались по бесконечно длинному бетонному желобу. А потом этот кирпичный лабиринт, леденящий кровь вой и страшный удар по голове. Дальше, как Латышев ни силился, вспомнить ничего не смог. Как ни странно, но умственные упражнения отвлекли от боли в руках и затылке. «Может, становится легче, или руки омертвели и болеть уже просто нечему?»

Ему быстро напомнили, где и чему положено ныть, грубо скинув на грязный земляной пол. Рядом упали еще два тела. Латышев приподнял голову, пытаясь рассмотреть тех несчастных, кому «посчастливилось» выжить в бойне. Голова была тяжелая и болталась, как у младенца, не научившегося ее держать. Он устало уронил ее, стукнувшись многострадальным затылком. Больно было так, что в глазах потемнело, а потом все чувства как будто обострились. Он слышал капель где-то впереди, гортанные голоса пленивших их дикарей, стоны лежащих рядом товарищей, и, самое поразительное, зрение стало четким, словно какой-то настройщик подкрутил резкость. Но ощущение, что голова – это колокол, языком которого служит сам мозг, постепенно утихло. Повторить эксперимент Саныч не решился. Слишком больно и слишком страшно. Увиденного было достаточно, чтобы напугать самого смелого. Стало ясно, что он и бойцы отряда попали в такую передрягу, что впору завидовать погибшим.