Олег Таругин - Кровь танкистов

– Нет, что за глупости, какие еще обиды! – вскинулся, было, танкист, но ученый лишь примирительно взмахнул рукой:

– Присаживайтесь, молодой человек, и успокойтесь. Наш разговор пока еще впереди, так что не торопите события. Сергей Николаевич, вы тоже присядьте, полагаю, вон в том кресле вам будет удобно. Мне есть о чем рассказать, Василий, но прежде ответьте всего на один вопрос. Если можно, ответьте не задумываясь. Готовы?

– Да, конечно, – пожал плечами танкист, опускаясь обратно на диван – стоять и дальше смысла не было.

– В последнее время вы не ощущаете в себе, гм, никаких изменений? Понимаю, вопрос глупый, но тем не менее? Отвечайте, не задумываясь, Василий. Это важно.

– Нет, – поколебавшись, твердо ответил лейтенант. – Никаких изменений я не ощущаю. Вот, разве что…

– Я вас слушаю? – подавшись вперед, напрягся ученый. – Говорите же?

– Ну… мне сегодня показалось, что седых волос стало меньше. И шрамы вроде того, ну, рассасываться, что ли, начали. Один вот, – Краснов коснулся виска. – А второй на плече, под футболкой не заметно. Еще один на боку есть, но его трудно рассмотреть. Глупости говорю, да?

– Да нет, возможно, как раз наоборот, – обменявшись с профессором быстрым взглядом, задумчиво протянул Леонид Львович, рассматривая танкиста так, словно впервые его увидел. – Позвольте полюбопытствовать?

– Что? – искренне не понял тот.

– Ну, можно нам с коллегой осмотреть шрамы? Тот, что на руке? Поскольку ваш выдающийся висок я и так прекрасно вижу, – с улыбкой пояснил ученый, отложив в сторону принесенную с собой папку.

– А, вы про это… конечно, товарищ ученый, – Краснов стянул через голову футболку, автоматически взглянув на собственный бицепс – и неожиданно мысленно присвистнул: «Ох, ни хрена ж себе!» Шрам – по сравнению с тем, что он видел утром, – практически полностью исчез, оставив лишь небольшой, светло-коричневый, словно от прививки оспы, след.

– Полагаю, вы и сами заметили изменения, не так ли? – подал голос собеседник.

– Да уж, – пробормотал сбитый с толку мамлей. – Еще утром он был немного больше. А раньше – ну, там, в Одессе, – еще крупнее. Что это за чушь, а, товарищ ученый?

– Отчего же чушь, возможно, что вовсе и не чушь, – Леонид Львович пощупал бицепс и, раскрыв папку, перебрал какие-то бумажки, видимо, результаты сегодняшних исследований. Профессор Мякишев, кряхтя, поднялся на ноги и, постукивая тростью, подошел к мамлею. Внимательно осмотрев шрам, хмыкнул и вернулся на свое место, так и не проронив ни слова.

– Видишь ли, Василий… не против, если я перейду на «ты» (Краснов торопливо кивнул, боясь пропустить что-то важное)? – меня весьма смутили данные сегодняшнего обследования. Захарову, чье тело ты сейчас занимаешь, больше сорока, он прошел войну, имел несколько ранений и контузий и, скажем прямо, частенько злоупотреблял алкоголем и куревом, порой даже весьма серьезно злоупотреблял, однако все внутренние органы у него словно в два раза моложе. Никаких, так сказать, возрастных изменений, ни в печени, ни в легких или сердце, ни в прочих органах. Ну, чтобы ты понял, объясню проще: у меня сложилось впечатление, что ты, попав в его разум, вызвал определенные положительные изменения в теле. Ладно, скажу еще проще: тело Захарова, вне всякого сомнения, омолодилось.

– И что это…

– Что это значит? Понятия не имею, – почти весело докончил за него ученый. – Но это чрезвычайно, просто поразительно интересно!

– Ой ли? – внезапно подал голос Мякишев. Старый ученый сидел, опершись обеими кистями на трость и уперев в них подбородок. – А иную причину подобных изменений вы не рассматриваете, коллега?

– Простите, вы о чем, Сергей Николаевич? – похоже, вопрос и на самом деле застал завотделом врасплох. – Не совсем вас понял.

Оставив вопрос без ответа, профессор внезапно обратился к Василию:

– Молодой человек, насколько я понимаю, эти отметины Захаров получил в Афганистане, не так ли? – голос у Мякишева неожиданно оказался вовсе не стариковским – как и направленный на танкиста взгляд.

– Ну, да, где ж еще. В Афгане Дмитрий и воевал. Уж на что, на что, а на шрамы я нагляделся. Вот эти два – пулевые, а висок, видать, осколком задело, только маленьким совсем. Или крошечным камушком, выбитым пулей из бруствера.

– Еще не догадались? – теперь Сергей Николаевич вновь обращался к коллеге. – Ладно, поясню: а что, если исчезновение шрамов есть следствие того, что в некоем ином варианте нашего настоящего Дмитрий Захаров не попал на афганскую войну и, соответственно, не был там ранен?

– Я вас понял, коллега, – излишне поспешно ответил Леонид Львович, указав многозначительным взглядом на заинтересованно прислушивающегося танкиста. – Но полагаю все же, что вы не правы. Допустим, в истории и в самом деле произошли некие незначительные изменения, касающиеся лично Захарова. Но как быть с омолодившимися внутренними органами? Не сходится, коллега. Впрочем, ваша версия, разумеется, достойна существования и требует более подробного обсуждения. Сегодня же мы еще к ней вернемся. А пока, если позволите…

Ученый повернулся к лейтенанту, взглянул в упор:

– Василий, я, собственно, пришел не только по поводу изменений в твоем нынешнем теле. Точнее, совсем не по этому поводу. Скажи, ты готов вернуться в свое время? Насовсем вернуться? А вот теперь можешь сразу не отвечать, сперва подумай. Мне нужен абсолютно точный и, главное, осознанный и честный ответ.

Этого вопроса Василий ждал столько времени. Собственно, с самого первого дня в этом мире ждал. Сначала, когда он только оказался в будущем, Краснов немедленно и не задумавшись ни на долю секунды, закричал бы: «Конечно, готов!» Но тут в его жизни появилась Соня, и думать о возвращении – по крайней мере, немедленном, – стало как-то некогда. Интернет, поразительные исторические сведения, касающиеся прошлого – его прошлого! – новые технологии, почти ежедневное общение с девушкой, в конце концов… да, был момент, был, когда ему стало просто безумно интересно. Он с головой окунулся в пучину новых знаний, жадно их поглощая, поскольку был уверен, что рано или поздно вернется обратно, в родной сорок третий. И уж там, в прошлом-настоящем они, эти самые знания, определенно не будут лишними.

А затем? Ночное море, неожиданное признание девушки – и все, что произошло следом, капитально перевернуло жизнь мамлея Краснова. Думать о том, кто он, зачем он здесь и что делать дальше стало просто некогда. Поскольку Васька вновь попал на войну. И пусть теперь он защищал не всю Родину, а только свою женщину и собственную жизнь, все равно это была война, где в него снова стреляли и где он стрелял в ответ. И убивал. Впрочем, последним его трудно было бы смутить.