Николай Побережник - Мы выжили! Начало

Но его будить не пришлось, застал друга возящегося у печки.

— Проснулся? — спросил я его шепотом.

— Угу, что-то замерз. Чайник согрел, будешь? — прошептал мне в ответ Вовка.

— Конечно, — ответил я, поставив автомат у двери и снимая лыжный костюм.

— Новенького я так полагаю ничего?

— Да, тьма вверху, белая мгла внизу с торчащими из неё деревьями.

— Понятно.

Допив чай Вовка собрался и вышел, я посидел еще немного, пытаясь в слабом свете керосинки разглядеть лицо Маши… подрагивающие веки, какие-то слабые эмоции из сна, похоже тревожные. Да уж, теперь неизвестно, сколько будет длиться в ее снах один и тот же кошмар. Вздохнув, залез в еще теплый Вовкин спальник и сразу же заснул.

— Просыпаемся цыгане, табору пора в небо уходить, в смысле дальше ехать, — разбудил меня голос Юры.

И закрутилось, быстро позавтракали остатками шанежек с каким-то персиковым повидлом, собрали вещи и закинули в висящую под потолком сетку пару банок тушенки, в благодарность за приют. Прогрели технику и выехали навстречу неизвестности, или побежали, от очередной напасти на головы тех, кто умудрился выжить. Маршрут разработали еще вчера, и теперь предстояло отмахать без остановки еще километров двести, а там дозаправка и до упора, т. е. сколько выдержим в дороге.

Темень, дорожные условия и Юра, который еще не совсем освоился с управлением Хивуса, не позволяли ехать быстро, три часа тащились не больше 20–30 км/ч. Потом преодоление перевала с третьей попытки, опять же из-за Хивуса, не мог он выскочить вверх на большой уклон, но наконец прилично разогнавшись Юра справился, единственное, потом, когда посудину потащило вниз, пришлось включать реверс и гасить обороты нагнетающих винтов, дабы весом погасить скорость скольжения. Справились, и оказавшись с западной стороны Восточного Синего хребта, прибавили скорости и поехали «с ветерком» вдоль реки Арсеньевки. В паре мест пришлось останавливаться и работать бензопилами, не смотрели электрики за своими просеками… бездельники. Вообще наличие ЛЭП в данной ситуации очень выручило, а у Вовки были карты на которых эти ЛЭП отмечены, где он их добыл и какими средствами не известно, но папка «Maps» у него на ноутбуке была полна картинками.

— Красный в канале, привал и дозаправка, — раздался голос Юры в радиостанции.

— Принял, — ответил я, и через полминуты остановился рядом с Хивусом.

Посмотрел на часы, времени 16:20, и в желудке урчит, и поспать бы пару часиков, иначе есть вероятность просто не вписаться на очередном повороте. Выбрался из Хайса, пара наклонов и покачиваний поставили на место позвоночник. А ведь я тут был, несколько лет назад… ездили на рыбалку. Петляющая в заболоченной местности река, заросли калины по берегам и раскрашенный осенними красками лес… О! Тут же до Яковлевки не далеко! С этой мыслью и пошел к ребятам.

— Давайте этого проглота заправим, — сказал Юра когда я подошел.

На заправку, приготовление обеда и собственно сам обед ушло около полутора часов.

— Юр, тут до деревни одной не далеко, — сказал я грея руки о кружку горячего чая… Облить руки бензином на морозе, то еще удовольствие.

— А на что она нам? Надо шпарить дальше, километров через сорок АЗС, вот там и заночуем.

— Мальчики, — вытянула шею Налалья, — вы как хотите, но с этим курятником надо что-то делать… мы же задохнемся.

— Да есть такое, — согласился Юра, — воняет уже конкретно.

— Ну есть же пленка, подстелите под клетки, — сказал я.

— Хорошая мысля, приходит опосля, — сострил Сережка.

— Вот, молодец! — «похвалил» его Юра, — пообедаем, я клетки передвину, а ты помет соберешь, и за борт. А потом пленку постелем.

— Может я с Володей поеду, — предложила Наталья.

— Да! — оживился Вовка, — а то свихнуться можно в одиночестве.

— А Маша пусть к Андрею пересаживается, — продолжила мысль Наталья.

— Ну хорошо, давайте устроим ротацию личного состава, — улыбнулся Юра, — внимательно только, не балаболить в пути.

По замерзшей, мертвой земле ехать очень тоскливо, но теперь у меня есть попутчица. Маша периодически смотрела на меня, несколько минут, я чувствовал ее взгляд и поворачивался.

— Что-то хочешь спросить? — прервал я неловкую тишину.

— Да… скажи, а ты совсем ничего не почувствовал, когда убил… ой… казнил этих троих.

— Совсем, — ответил я, — знаешь, я бы их… если б была возможность оживил, а потом опять убил бы.

— После того, как все произошло, люди стали хуже зверей.

— Не все…

— Все Андрей, просто ты еще этого не понял.

— В смысле? — я даже немного сбавил скорость.

— Ну… — замялась Маша, — если честно я и вас боюсь. Я же видела, как вы их всех убили…

— Тебе их жалко?

— Мне всех жалко.

— А себя?

— И себя.

— И мне тебя жалко… а этих тварей нет, совсем не жалко! Ильича со Степанной жалко, потому что знаю, не выживут, а мы уехали, хоть и знаю, что не уговорили бы мы их, просто хорошие они, лучше многих из тех, кто выжил… много кого жалко, но все что происходит, имеет четкие границы человечности, — начал я почему-то заводиться, но поняв что могу напугать Машу «сбавил обороты».

— Думаешь, эти границы кто-то еще видит?

— Надеюсь… Думаю ты видишь.

— Я? Ты же меня совсем не знаешь.

— Не знаю, но чувствую, что человечности в тебе хоть отбавляй… это ж надо жалеть этих уродов, которые…

— Это уже в прошлом, — спокойно ответила Маша, — а мы в настоящем.

— Ну да, настоящее то еще…

— У тебя эм… были близкие, семья?

— Надеюсь что есть, но они далеко, тысяч семь километров. И если выжили, то теперь я им не завидую, Москва большой город, и там сейчас, наверное, просто война за выживание, в полном смысле этого слова.

— Скучаешь?

— Наверное скучаю… я уже много лет их не видел, так, пару раз в месяц созванивались… привык уже один.

— Один?

— Ну да, один.

— А сколько тебе лет?

— Тридцать пять.

— Выглядишь моложе.

— Есть такое, — улыбнулся я, — у меня в магазинах паспорт перестали спрашивать где-то в тридцать, ну когда я спиртное покупал.

Маша впервые расхохоталась, ее звонкий как колокольчик смех даже «резанул» по ушам контрастом, все кругом уныло, безмолвно и тут этот смех. И в этот момент я понял, что… не знаю, влюбился что ли. Вообще я это «заподозрил» когда в первый раз увидел ее глаза. Не постижимо, весь мир под откос, девочка прошла через ад, а она вот смеется, жалеет тех, кто… Был бы фанатиком от веры, сказал бы что она святя, хотя, может так оно и есть.

— Ну, все еще боишься нас?