Александр Ищук - Спецгруппа «Нечисть»

— И?

— Трофимова-то, как наиболее опасного, я первым вырубил. А Сунгатова на потом оставил. А он, поганец, не только не отключился с первого раза, а еще и по морде мне навернуть успел.

— Долго ждать еще? — отсмеявшись над историей Черепа, поинтересовался Зимин.

— Нет, Трофимов почти очухался.

— Может, им нашатыря?

— А может, тебе йоду в глаза? Я за их реакцию после прихода в сознание не ручаюсь. Запросто накинутся на первого, кого увидят.

— А я бы и стрельнул, если бы было из чего, — подтвердил я опасения Черепанова.

— Вот видишь!

— Сашок, ты как? — спросил Зимин.

— Шея болит и тошнит сильно.

— Это от лекарства, — пояснил психиатр, — скоро пройдет.

— Зачем понадобилось нас вырубать? — спросил я у Черепа.

— Сам виноват, — пояснил тот, — если бы ты впал в гипнотический сон и не «будил» своего друга, все обошлось бы без мордобоя и лекарств.

— А предупредить и попросить по-хорошему?

— Вы не должны понимать, что с вами делают.

— А так я, можно подумать, не понимаю!

— А так ты знаешь, что был в отключке, но что именно с тобой делали, ты понятия не имеешь.

— Трофимов, — вмешался Зимин, — буди своего кореша, и марш во двор. Там стоит «Тигр» с номером три ноля семь. На нем и поедем. Выезд через десять минут.

— А шмотки наши?

— Не переживай. Все соберут и принесут. Буди эту «спящую красавицу»…

— И все?! — разочарованно протянул Ильдар.

— Все, — подтвердил я.

— Саня, по-моему, ты чего-то недоговариваешь.

— А смысл? — удивился я.

— Подписка о неразглашении.

— О неразглашении чего? Я бы рад «разгласить», но, во-первых, ничего не помню, во-вторых, не может быть никакой подписки, так как все, что с нами делал Череп, незаконно, а следовательно, не оговорено никакими правилами.

— Как ты думаешь, — не успокаивался Ильдар, — что он с вами делал?

— Не имею ни малейшего представления.

— А если предположить?

— Блин, татарин, не знаю я. Жопа, по крайней мере, у меня осталась цела!

От столь «продуктивного» диалога нас отвлек Макс, который одним ухом слушал мой рассказ, а другим — переговоры румын.

— Мамелюк, тебе надо было с командиром на пузырь спорить!

— Ты о чем? — встрепенулся тот.

— Подорвались, придурки!!! — почти заржал Макс.

— И каков результат?

— Судя по всему, шестьдесят процентов поисковых групп двух вертушек, что приземлились на выходе из долины, легли плотно.

— Продолжай, — потребовал я.

— На наши поиски брошено пять вертушек. В долине приземлились две. К нам, в болото, полетело три машины. После подрыва одна вернулась в долину. Так что гостей у нас будет немного, но они будут крайне осторожны.

— Макс, подкрепление они запросили?

— Запросили. Но командование их послало.

— С чего бы это?

— В эфире какой-то полковник все время визжал, что «из-за тебя» (судя по всему, он это про Луиджи), «и так все заняты поимкой каких-то призраков, так еще и егеря на ровном месте полегли». В общем, дырку ему от бублика, а не подкрепление.

— Что подкрепления не будет — это хорошо. Что егеря по нашу душу — это плохо. Макс, из перехвата можешь понять, где именно находится итальянец?

— Судя по всему, он в той вертушке, что возвращается к месту подрыва у выхода из долины.

— Замечательно! — обрадовался я. — Гостей можно валить, не опасаясь за провал операции. Скоро они прибудут?

— Минут через двадцать, — ответил Макс и снова засмеялся.

— Ты чего?

— Командир, даже если Коваль Роджера не спеленает или не грохнет, то его карьере, судя по всему, и так конец.

— Поясни.

— В эфире еще какой-то румын появился. Грозный такой. Он Роджеру сообщил, что условия их сотрудничества будут пересмотрены, что он, этот румын, сразу говорил командованию о недопустимости привлечения наемников. Короче, «трон» Роджера «зашатался».

— М-да, — протянул я. — Солдаты у всех разные, а командиры везде одинаковые. У румын сейчас подковерная борьба полным ходом идет, и, к счастью для нас, их генералам в ближайшее время будет абсолютно покласть на то, поймает нас Роджер или нет. И, с большой долей вероятности, большинству очень хочется, чтобы не поймал.

— А еще лучше — героически погиб в неравном бою с нами, — добавил Ильдар.

— Это точно! — согласился я.

— Прямо как с «Высоткинским котлом», мать его, — выругался Макс.

«Высоткинским котлом» называли недавнюю грандиозную заварушку. Все началось с разведки боем, которую провели румыны. Наши отреагировали адекватно, надавали им по сопатке, забили фуфайками и закидали шапками. Тут бы всем и успокоиться, но, как всегда, и с той, и с другой стороны нашлась парочка инициативных идиотов. Какой-то «гений военной мысли» отечественного засола решил использовать полученную инициативу и прорвать линию обороны противника. А то, что за линией фронта румынских войск как грязи, что линия обороны глубокая и широкая, он во внимание не принял.

Самое удивительное — прорыв удался. Румыны не ожидали такой наглости и позволили нашим проникнуть в глубину своей обороны на полтора километра. Ширина прорыва составила около пяти километров. Противник, когда очухался, сразу бросил в бой резервы. Наши запросили подкрепление. Подкрепление было выделено. И выделено так удачно, что глубина прорыва увеличилась еще на километр. Румыны решили, что наши их, как всегда, «обманули», начали стягивать подкрепление с флангов, и рубка пошла нешуточная. А тот «гений военной мысли» так увлекся атакой, что прозевал момент, когда румыны, подтянув подкрепление, ударили во фланги и не только отрезали наши передовые части от основных сил, замкнув кольцо, но и прорвали нашу оборону.

Когда «гений военной мысли» осознал всю серьезность положения и представил, куда ему это самое положение затолкает вышестоящее начальство, он ломанулся в ставку — спихивать вину на других. А в ставке, как всегда, шла подковерная борьба двух противоборствующих лагерей. И одному из них инициатива «гения», а также последующий провал пришлись как нельзя кстати. И завертелось, закрутилось. О солдатах, оказавшихся в «котле», никто и не думал. Командиры искали виноватых.

Нас эта заваруха напрямую не коснулась. Накануне мы пришли с выхода. Но когда на третьи сутки румыны замкнули кольцо, выяснилось, что Коваль, который тащил домой «языка», не успел вернуться. Леха завис там. Барон, метнувшись в ставку, пришел к однозначному выводу: в ближайшее время операции по разблокированию окруженных войск не будет. А Коваля нужно вытаскивать. Он разбудил нас среди ночи и сказал три фразы: «Парни, Коваля придется вытаскивать вам», «„Языка“ можете потерять», «Приказываю вернуться всем. Если пропадете, трибунала я ждать не буду». И мы в очередной раз поняли, что Барон, несмотря на свирепость и тиранство, не только дорожит нами, но и нашу гибель воспримет как личную трагедию и позор. И пулю он себе в голову пустит, не задумываясь.