Эпидемия - Руслан Темир
— Пойдем, вход в приемное отделение здесь.
Они пересекли широкую заасфальтированную площадку и поднялись по ступеням к белой двери входа. Закрыто. За стеклом никого не видно. Воеводов несколько раз постучал и только потом увидел кнопку радиозвонка. Нажал, никакой реакции, нажал еще несколько раз. В коридоре, размываемая несколькими стеклопакетами, показалась смутная фигура. Чем ближе она приближалась, тем лучше просматривался силуэт человека в военной форме с автоматом. Шел он медленно, чуть покачиваясь. Открыв первую дверь, парень, судя по погонам — срочник, вышел в тамбур. Как только солдат увидел людей за стеклом, его и без того воспаленные глаза выпучились еще сильнее.
— Вы что, еба…. Совсем с ума сошли? Передавали же, что запрещено самовольное обращение в больницы! — Кричать у него получилось не очень, сиплый и севший голос еле пробил толщу стекла.
— Слышишь, салага. Ты как со старшими по званию разговариваешь? — Вадим сдержался, чтобы не выразиться по крепче.
— Я, это… того… — солдат начал запинаться, не ожидая такого отпора.
— Капитан Воеводов. Позови старшего или медперсонал, — то, что Вадим уже в запасе, солдату знать было не нужно.
Трюк сработал, и военнослужащий скрылся в коридоре. Через пять минут вернулся в сопровождении врача, судя по белому халату. Медик выглядел не лучше, чем солдат: крупные капли испарины на лбу, ввалившиеся щеки, посиневшая кожа, приступы кашля.
— Что вы хотели? — упершись рукой в стекло, спросил врач.
— Мне нужны данные по двум пациентам. Может, откроете дверь? — Вадим демонстративно дернул дверную ручку.
— Исключено. Карантин. Вы из каких войск? — спросил медик и согнулся в приступе кашля.
— Не важно, но могу связаться, чтобы вас поторопили.
— Некому уже звонить. Ладно, назовите фамилии.
— Воеводова и… — Вадим повернулся к Юле.
— Шныков, Владимир Шныков. Девяносто третьего года рождения, — Юля поддалась вперед.
— Ждите здесь, — доктор скрылся в глубине коридора, оставив солдата одного на входе.
Время до его возвращения тянулось как расплавленный гудрон. Вадим начал ходить кругами, жалея о том, что бросил курить. Девушка скрестила руки на груди и жевала нижнюю губу.
Через десять минут врач вернулся, неся в руках кипу бумаг, вид у него был еще более подавленный. Вадим учащенно задышал и подошел ближе к двери.
— Так, Воеводова. Скончалась вчера в двадцать три сорок восемь. Шныков Владимир сегодня утром, в девять сорок семь. Двое поступивших с ним тоже, — говорил он монотонно, без эмоций, словно произносил такие слова уже тысячный раз за последние дни. — Сожалею. Тела не выдаем. Говорил уже, карантин. Все в крематории. Прах и свидетельства о смерти можете востребовать позже. Если выживете.
Закончив, он развернулся, дернул солдата за руку и скрылся с ним за закрытой дверью.
Вадим стоял на месте и смотрел им в след.
«Скончалась. Вчера. В одиннадцать вечера. Мама умерла, — он медленно, по слогам, проговаривал слова в голове, не веря им. — Ее сожгут. Даже не увижу её».
В себя его вернул громкий крик. Повернулся назад и увидел, как Юля опустилась на асфальт, надрывая горло. Люди так не кричат, это больше похоже на предсмертный крик животного. Глаза девушки выглядели сумасшедше, как будто разум покинул ее вместе с исторгнутым из легких воздухом.
— Тихо, тихо, — Вадим подбежал и опустился рядом. Он не знал, что нужно делать, как успокоить, ведь самого разрывало горе. Неуклюже коснулся ее плеча. Юля посмотрела на него и перестала кричать, во взгляде стоял немой вопрос, и она, сорвавшись в плач, уткнулась ему в плечо. Обнял ее за плечи и отвернулся, чтобы не видела, как по щекам побежали слезы.
26 июня
21.11 по московскому времени
Всю дорогу из Геленджика до Бетты ехали молча. Юля то плакала, то затихала, безучастно смотря в окно. Султан пытался пробраться к хозяину, но ему все время мешали рычаг коробки передач и ремень безопасности. Смирившись, пес положил голову на колени к девушке.
Вадим ехал медленно, оттягивая приезд. Он не знал, что делать дальше. Вообще не было желания что-либо делать. Единственный человек, которого любил, умер. Кроме матери у него никого не осталось. Отец погиб, когда ему не было и двух лет. Мать рассказывала, что папаша любил выпить и, надравшись, вспоминал армейские годы, наряжался в тельняшку и отправлялся на поиски приключений. Мужиком он был рослым и крепким, немногие решались связываться с пьяным бугаем, что еще сильнее развязывало ему руки. Старшего Воеводова частенько вытаскивали из «обезьянника»[1]. Но коса всегда найдет свой камень, и в одной из драк отцу проломили череп. Умер не сразу, пролежав в реанимации несколько месяцев. В конце концов его отключили от систем жизнеобеспечения, написав в свидетельстве — «смерть головного мозга». С тех пор жили вдвоем с матерью. Других родственников у них не было, родители мамы были детдомовскими, после Великой отечественной очень большое количество детей остались сиротами. Умерли они рано, еще до рождения Вадима, и детей, кроме его матери у них не было. А теперь он вообще остался один, если не считать пса.
— Вадим, — Юля вырвала Воеводова из пучины мыслей.
— М?
— Что дальше делать? Как мне домой вернуться? — голос её звучал как через подушку — глухой, сдавленный.
— Не очень хорошее решение, — Вадим не отводил взгляд от дороги.
— Это почему? У меня там семья, родители.
— Ты давно им звонила? Новости видела?
— Позавчера разговаривали. Сегодня звонила, не ответили. Папа говорил, что не очень себя… — Юля осеклась, понимая, к чему он клонит. Отвернулась к стеклу и тихо заплакала.
— Понимаю, что ты чувствуешь. Но и ты тоже должна понимать. Видишь же, сколько заболевших и умерших, — Вадим громко вздохнул. Говорить тяжело, даже просто дышать тяжело, как будто он пытается вдохнуть под водой. — Там большой город. Эпидемия уже везде. Риск заражения очень высокий. Даже если доберешься, там будет намного сложнее. От людей можно ждать чего угодно в такой ситуации. Тебя там есть, кому защитить?
Девушка сначала кивнула, затем по её лицу проскочила тень сомнения.
— Некому.
— Оставайся у меня. Сколько хочешь. Еды хватит. Подождем, что будет дальше. А там уже решим. Как уляжется, я тебя сам отвезу.
— Вадим, — Юля повернула к нему заплаканное лицо. — Ты и так уже очень много для меня сделал.
— Давай помолчим, — прервал он ее, стараясь сделать это как можно мягче. — Поговорим лучше завтра.
Девушка отвернулась обратно к
