Цейтнот. Том 1 (СИ) - Корнев Павел Николаевич

Спорить было некогда, я шустро избавился от пиджака и натянул взамен него синий рабочий халат, в такой же облачился и Альберт Павлович. Мы покинули кабинет и наряду с другими сотрудниками кафедры начали спускаться на первый этаж. Суеты и какой-либо чрезвычайной спешки не было, научные работники даже шутки шутили об очередной учебной тревоге, но при этом у всех до единого на боку болтались увесистые сумки с противогазами.

— Объявили повышенную готовность, в городе какое-то серьёзное ЧП, — пояснил Альберт Павлович, когда мы пристроились в хвост короткой очереди, выстроившейся к перегороженной прилавком двери.

Люди отходили оттуда с винтовками и подсумками, а вот мой куратор попросил:

— А дайте-ка нам, друг мой любезный, пулемёт!

— А пулемёт я вам, Альберт Павлович, не дам! — отрезал кладовщик. — Вы с ним обращаться не обучены!

— Петя!

Я предъявил удостоверение, где в перечне воинских специальностей фигурировал и «пулемётчик», получил под роспись РПД и боекомплект к нему, побежал за куратором, тащившим ранец с запасными дисками, куда-то вверх по лестнице. Как оказалось — на чердак.

После приснопамятного нападения на институт прошлым летом учебные тревоги устраивались с завидной регулярностью, и особой суеты и беготни на территории студгородка я с высоты пятиэтажного здания не заметил.

— Гляди! — указал куратор на ограду, отрезавшую учебные корпуса от городских кварталов. — Это наша зона ответственности. В случае вторжения извне будешь подавлять огневые точки нарушителей.

Участок забора из чердачного окна просматривался преизрядный, но едва ли на этот сектор отрядили меня одного, поэтому я кивнул и на всякий случай чуть отодвинулся от слухового окошка, скрылся в тени.

— Есть подробности? — спросил, присаживаясь на какой-то деревянный ящик.

— Неизвестные захватили оружейный склад полицейского управления, — сообщил в ответ Альберт Павлович, — после чего рассредоточились и отдельными группами выдвинулись к центральным кварталам. Личный состав комендатуры поднят по тревоге, в город вызваны моторизированные части корпуса.

Я привычно позавидовал способностям большинства операторов к ментальному общению на расстоянии и спросил:

— А чего мы тогда на верхотуру забрались?

— По инструкции! — отрезал куратор и тоже отступил от чердачного окошка. — В мире было бы куда меньше проблем, если бы все следовали инструкциям, знаешь ли.

Где-то в отдалении громыхнул взрыв, следом долетел едва слышный треск выстрелов.

— Нападение на энергетическое училище, — поведал мне Альберт Павлович и успокоил: — Там свой протокол безопасности. Уже выдвинулись резервные группы.

Неизменно висевший над студгородком дозорный дирижабль ОНКОР куда-то запропал, я огляделся и ощутил противную неуверенность, будто вновь под вражеский обстрел угодил. Точнее — засел в окопе в ожидании оного.

Впрочем, время шло, а нападать на институт никто и не думал, да и озвучиваемые куратором сводки особой тревоги не внушали. Кое-где в городе ещё продолжались стычки, но большинство боевиков не сумели оказать серьёзного сопротивления мобильным группам комендатуры и были ликвидированы, нападение на училище отбили, началась облава.

И даже так отголоски выстрелов доносились ещё довольно долго, я весь извёлся, не находя себе места от желания броситься в бой. Моё место — там! Я должен сейчас зачищать улицы от боевиков, а не впустую торчать на чердаке! Ну что за непруха! Ну почему всё случилось именно сегодня?

Не везёт, так не везёт!

— Опять анархисты? — предположил я после очередного тяжкого вздоха.

— Непонятно, — поморщился Альберт Павлович и махнул рукой. — Ладно, вернёмся к нашим баранам. Что там за стабильные образцы в сейфе хранили?

Я пожал плечами.

— Стабильные и стабильные. В том смысле, что они способны существовать во внешней среде без дополнительной подпитки и постоянной обработки сверхсилой. Так понял, даже вне зоны активного излучения Эпицентра жизнеспособны. Леопольд почему-то это важным полагал.

Куратор задумчиво кивнул и как-то очень уж мягко спросил:

— А какие-то особые свойства у них имелись? Что именно твой приятель собирался продемонстрировать комиссии на защите проекта? О какой научной ценности шла речь?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею. Они при определённой интенсивности воздействия сверхсилой светиться начинали разве что.

Лицо Альберта Павловича неуловимым образом исказилось, словно фарфоровая маска треснула.

— Светиться начинали? Уверен? — пристально уставился он на меня. — Сам это видел?

— Сам, — подтвердил я. — Леопольд на пузырёк воздействовал, и раствор люминесцировать начал.

И тут Альберт Павлович едва ли не впервые на мой памяти выматерился.

— Помолчи! — потребовал он после этого. — Мне нужно подумать.

В итоге куратор не произнёс больше ни слова вплоть до самой отмены тревоги, что меня откровенно напрягло.

Сдав оружие, мы вернулись в кабинет, убрали в шкаф халаты и подсумки с противогазами, и Альберт Павлович сразу куда-то убежал, а перед тем в самой категоричной форме наказал непременно дождаться его возвращения. Отсутствовал он никак не меньше четверти часа, вернулся с подносом из нержавейки, сплошь заставленным разнокалиберными стеклянными посудинами.

— В каких были те образцы? — спросил куратор, демонстрируя ёмкости от совсем крошечных бутылочек размером с ампулу до бутыльков объёмом в четверть литра. — Что подходит?

Я присмотрелся и выбрал одну из ёмкостей.

— Этот.

Альберт Павлович удовлетворённо кивнул и потребовал:

— Расскажи всё, что сможешь о них вспомнить. Опиши в подробностях.

— Пробка запаяна была. Этикетка именно такая же, только с горизонтальной синей полосой. Точнее — цвета морской волны.

— Ширина? Расположение?

— Ширина миллиметров в пять. И под полосой примерно в три раза больше этикетки оставалось, чем сверху.

— Стандартная этикетка, значит, — с удовлетворением произнёс Альберт Павлович и спросил: — Что с содержимым?

— Зелёнка зелёнкой, только чуть разбавленная.

— Сколько их стояло в сейфе? Что было написано на этикетках?

— Десять штук. Надписи…

Я напрягся и по памяти восстановил маркировку бутылочек, закавыка возникла только с номерами образцов, но вроде бы тоже ничего не напутал, благо те шли подряд. Отметил это в своё время, теперь пригодилось. Знать бы ещё — зачем.

— Технику «Дворца памяти» освоил? — поинтересовался куратор. — Садись, медитируй и восстанавливай в голове образ этих склянок. Во всех подробностях восстанавливай! — И отрезал: — Всё, не приставай ко мне! Потом объясню!

Он снял трубку телефонного аппарата и принялся яростно крутить диск. Потребовал соединить его с капитаном Городцом, а когда того не смогли найти, сделал ещё три звонка и даже был вынужден связаться с оперативным дежурным по городу, чтобы в итоге перехватить коллегу на одном из совещаний.

Георгий Иванович оказался занят и никуда ехать не собирался, Альберт Павлович в свою очередь не собирался доверять ничего важного телефонной связи, разговор у них с самого начала пошёл на повышенных тонах, а завершился и вовсе откровенной перебранкой. Полагаю, именно это обстоятельство и решило дело. Городец точно не ожидал такого напора от вечно спокойного и отчасти даже флегматичного консультанта, пообещал поторопить экспертов и прибыть сразу, как только выпадет такая возможность.

— Сегодня! — потребовал Альберт Павлович, прежде чем в сердцах кинуть трубку на рычажки, а мне бросил: — Вспоминай! — и покинул кабинет.

Вернулся он с десятком пузырьков, набором этикеток и раствором бриллиантового зелёного, и если с цветом полосок определиться не составило никакого труда, то с насыщенностью оттенка жидкости мы экспериментировали часа полтора как минимум. Под конец я припомнил, как Леопольд ногтем оставил на одной из этикеток заметную отметку, а ещё на двух его подписи были чуть смазаны и на бумаге остались чернильные фрагменты папиллярных линий. Ну а раз сказал «а», пришлось говорить и «б»: ломать голову, пытаясь решить, пузырьки под какими номерами эти помарки отмечали.