Плетеная сказка - Антон Чернов
— Интересно. Долго я этим заниматься не хочу, но немного — интересно, — аж засмущалась Зелёнка.
— Да долго и не нужно, основная концепция понятна, — отмахнулся Славка. — Вопрос осуществления, что у нас концептуально разделённое-целое будет…
— А призыв духов? — возмутилась Ленка. — Это принципиальный момент! И домовые не годятся.
— Годятся! Тут вопрос прописанных условий, как у тебя с Трифоном, — заспорил Славка.
— Ну вообще — «да», — задумалась Ленка. — Но…
— Вы эта, — озвучила моя бессмертность. — Давайте, валите своими науками заниматься не тут. А то затеяли тут всякое! Тут вам не сюда! И вообще, — понятно обозначил я неуместность поиска всяких там научных истин у нас в гостиной. — Чтоб ночами была дома! — нажал я на кнопку зелёнкиного носа.
— Буду, — чмокнула меня довольная подруга. — А ты?
— Страдать и печалиться буду, — скорбно констатировал я. — Может, заказ какой припрётся там. Позлодействую над ним всласть, — размечтался я. — Всё, кыш-кыш, идите там, историю творите, — прогонял я всяких.
И начали эти мудрилы творить свою сетку «Мудрость». Ну… такой вариант — ничё так, оценил я. И время от времени вваливался в лаборатории, любовался и старался понять, что они за фигню фигачат.
Выходила у них такая фигня — Славик, Мичурин остроухий, вывел «кустарник-меллорн». Принципиально стерильный, неспособный к размножению базово — нашаманил как-то, я так и не понял, как. Но при этом, сам по себе «Меллорн» — по определению этакая квинтэссенция жизни, к размножению приспособленный самим фактом своего существования. Но не плодоносил в силу «условий роста», типа бансай получился на небывальщине. Но, при всём при этом, кусок этого сорняка, воткнутый в почву — рос. Но не был «новым деревом». А был тем же самым сорняком, концептуально. Ну и «структурную целостность» не терял.
А духов они туда упихали древесных, этаких «дриад-древобаб-берегинь». Тоже, как и Трифон, сильно «договором вселения» изменённых, Сузьки из Нормандии, только зелёные и дриады, хех.
Правда сам куст мне… ну не то, что не понравился. Просто для «коммутации» и прочей фигни он был перевит всякими трубками, сверкал неоном небывальщины. Кибердерево, в общем, сильно напоминавшее егорьевское, которое я если и не старался забыть, то точно не вспоминал. И вот, напомнили, блин!
А в остальном — Ленка была довольна, я бродил по замку и сидел в приёмном коттедже, тренируясь и думая мудрые мысли. Ну и по вечерам припирался к этим мудрилам, выслушивал отчёт (в котором понимал разве что половину) и нудным и занудным голосом выдёргивал супругу для выполнения регламентных супружеских обязанностей.
И Хельга за спиной у меня притулилась. Вытаскивала Славку, правда, занудным голосом не нудила — как по мне, зря. У нас могла получится охеренная «Ария Занудству», на два голоса, а капелла, да.
Ну и занимался я нашими делами, Ленку не дёргая. Благо дел-то толком не было — одинокие унылые торгаши и «представители руководства» уверенно делали мне «план злодейств». Препирались, желали странного, типа «избавиться от нечисти вредной, а остальную застроить, чтоб она нам пятки чесала!»
Ну и выслушивали от охренительно остроумного меня всё, что я о них думаю. Обижались забавно, ручками-ножками сучили и вообще — поднимали настроение, молодцы такие.
Правда, через неделю, завалился мужичок из не особо отожратого производственного поселения. Смешанного, с кулями — от чего я даже удивился немного. Но, с другой стороны — кули и кули. Металюди, есть и полютее от природы. Кащеи всякие, о жутких гоблинах и говорить страшно, да.
И припёрся ко мне огровская морда не из-за охренительной известности и вообще. Просто выходило, что контора Контора — ближайшее к воротом место, где сулили решение проблем с «шось цакэ зубасто».
— Шувгей у нас, — сходу озадачил меня огр, несколько пришибленный шириной плеч энта.
— Это… — озадачился я. — А поподробнее?
Ну как-то я не думаю, что орчина по поводу своей нетрадиционной ориентации жаловаться к специалисту по нечисти, нежити и метазверью. Или даже нетрадиционной ориентации соседа какого.
В общем-то, так и оказалось. Наполшишечки, чтоб его, но последнее я узнал позже.
А так — ну дух, точнее — нечистик, обладающий плотью только в виде ветра-смерча. При этом — трахающий человеков в мозг и вытягивающий жизненную силу. Трупов, вроде как, не было, но страдающих и обессиленных кульков и огров, которые и составляли население Заимки (как художественно называлось зверобойно-артефакторное поселение) — больше половины заимчан.
Ну дух, ну воздушный — неприятно, но посильно. Огр скинул здоровенный короб с костяными поделками своему торгашу-представителю и повёл меня в Заимку. Кстати, шестиногий кабан, на котором он ехал, выдавал километров шестьдесят в час, несмотря на не менее пары сотен кило огрятины и сотни килограмм собранной кибитки.
По дороге огр, обозвавшийся Лыско (то ли прозвище, то ли какое-то местно-аборигенное имя) расписывал буйство нечисти. Посёлок живет охотой и артефакторикой по кости — у кулей и огров к этому склонность чисто видовая. Но шаман всего один, ну и выходит такая картина: народ уходит на охоту, дамы на сбор всякого полезного группами. А вечером приползают обессиленные, мотало их вихрем весь день.
И отлёживаются не менее недели, а то и десять дней. Шамана, поперевшегося угоманивать духа нашли в ночи, истощённого, со здоровенной шишкой на башке. И лежит не особо дееспособный уже вторую неделю. Ученики шаманистые, парень и девчонка, в лес не лазают — на них и сам шаман, ну и прочие Шувгеем обездоленные.
В общем, у Заимки начинаются проблемы не то, что с производством, а с пропитанием: и кульки и огры — товарищи прожорливые, мяса им надо побольше, а скотоводства ни хрена нет и вообще. Вот припрётся караван с едой от торговца, на днях. Но вообще — бардак и поругание, так что: помоги, Кащей.
— Так, ну тварь попробую угомонить, — прикинул я. — А что ваш Леший-то?
— Так не Леший у нас, а Ворса. В охоте помогает, а в остальном вредит.
Что-то такое было, припомнил я. У местных некая чисто «охотничья» модификация Лешего, без подчинённых, завязанного не на лес и деревья, а именно зверьё. Чуть ли не «домашний скот» для него звери и птицы. И да, такому на другую нечисть пофиг — он не столько территориальный нечистик, сколько «хозяин зверей», и пока их не трогают — на всё забивает.
В общем, добрались мы до Заимки — такая, специфичная деревушка. Чем-то Арискино в брутальном стиле напоминает: рубленные, но из огромных брёвен, дома. Частокол с черепами, правда, звериными. И несколько костяных же идолищ невыясненной поганости.
