Повесть о храбром зайце - Акс Цевль
Заяц: Долина смерти… Значит… всё кончено?
Волкявичюс: Нет! Почему же «всё»?! Я ж сказал тебе, Зайцевей: будем шалаш новый стрроить, самогонку гнать. Рррусалок искать. Тут есть чем заняться.
Заяц: Кто такие русалки?
Волкявичюс: Рразновидность зелёных. Они светятся. Как светлячки, только… подводные.
Заяц: А зачем их ловить?
Волкявичюс: На кэйп чя пасакит… Самец должен тянуться к пррекррасному!
Заяц: Вот как. А эти – зелёные – они что думают про твои… «инициативы»?
Волкявичюс: Они меня террпят. Я им нужен. Я ж посрредник!
Заяц: Эх… И чем ты занимаешься… как «посредник»?
Волкявичюс: Ничем.
Заяц: А ты понимаешь смысл свова «посредник»?
Волкявичюс: Не устрраивай мне экзамен, ладно? Я тебе сам экзамены устрррою! Посрредник – это таррпининкас!
Заяц: Но он должен чем-то заниматься – этот тарпининкас! Ты что между самогоном и туалетом посредничаешь, ась?
Волкявичюс: Ты не гррруби!
Заяц: Я не грррублю!
Волкявичюс: Гррубишь, гррубишь! Выпей-ка лучше ещё! И я с тобой выпью, раз такие дела у нас!
Заяц: Ну давай! Чем ещё заниматься в долине смерти?!
Волкявичюс: Прравильно! Мы с тобой теперь… посрредники!
Заяц: Эх…
«Полагаю, он сошёл с ума от одиночества. Давай уж и выпьем «раз такие дела у нас»… »
Заяц выпивал и закусывал лепёшками. Мало-помалу пьянел. Ел, но не мог наесться. Волк рассказывал о странной своей жизни с зелёными – вроде бы и не скрывал ничего, но истории его не связывались, как не вяжи. «Бред сумасшедшего», да и только.
«Может это болота так влияют на него? Может тут кругом одна наркота по воздуху витает? А может… может и я сойду с ума на третий день. Тут, как и в камере у дикобраза, и день, и ночь… слипаются в грязь болотную. И я к чему-нибудь прилипну. Прилипну и покатемся тогда, покатемся… только нас и видали! Может быть так оно и должно было закончиться. Куда мне теперь бежать?
Я утонул, и продолжаю тонуть. И нет больше ни чувств, ни мыслей. Нет? В самом деле нет? Пожалуй точно нет. По крайней мере нет ничего такого, чем я хотел бы поделиться. Вот так бывает. Несёшься к ней, несёшься на всех парах, а на ходу стишочки сочиняешь. Хочется сказать ей самые красивые слова на свете, что-то великое… слова, способные поднять волну, собрать тучи и дождём пролиться. И вот ты всё это варишь в голове своей и сердце, всё несёшься и несёшься. Падаешь, лапы стираешь. Голову разбиваешь. Сердце истощаешь. Приходишь к ней наконец – стоишь, молчишь – она проходит мимо, не узнаёт. А ты думаешь про себя «ну и ладно». Держишься за сердце, разбитый старик. Стихи ты ветрам подарил. Слова сильные разменял на мат – в дороге он оказался полезнее.
Ну и вот. Ни живой, ни мёртвый, сижу вот. Жру. Косею. Ничего не хочу. Всё-таки я… проиграл. А был ли шанс у меня? Я буду думать об этом годы, и когда-нибудь придумаю красивый ответ. Но сейчас и здесь я себя всё-таки пожалею:
Не было у меня шанса. Не было. Всё. Закончилась повесть о храбром зайце. Так и закончилась.»
II
Заяц напился до беспамятства. Пьяного, нестоящего на лапах, волк сопроводил его к шалашу. Внутрь не пустил – уложил на гамак рваный. «Всё сам, всё сам сделал!», хвалился Волкявичюс, открывающий своё царство зайцу. «Чтобы не говорил он, а ждал он этой возможности все 15 лет. Плёл гамак и слова готовил – «вот как сделал, посмотри!». Шалаш собирал и каждый день только о том и думал, как представлять его будет гостю! Потому и не пустил внутрь – не так он видел эту встречу. Не так хотел. Проклятое твоё одиночество. Проклятая долина смерти.»
Заяц проснулся рано утром. То ли от холода, то ли от снов страшных. Может тварь какая в ботинок заползла. А может просто время пришло. «Непонятно же когда тут утро? Может тут и времени-то нет? Но волк? Где волк?»
Постучал в дверь избушки. «Это ведь и в самом деле изба, а не шалаш какой-то! Волкявичюс скромничает не по делу. Молодец! Мастер! Таких волков в природе просто не бывает. Чудо болотное.»
Дверь была заперта. Никаких признаков жизни изнутри. Заяц звал, но волк не отзывался. Заглядывал в окна, но и в окнах волка не наблюдалось. «Наверно нет его. Гуляет.» Заяц обошёл избу, полюбовался пристройками, посадками, отметинами на деревьях. «15 лет… Это же тысяч 5 таких отметин должно быть! А зачем?! Какой в них смысл? Чего ждать-то? Может у него договор какой-то с этими зелёными? Ты же не будешь вечность рубцами отмерять?!».
Заяц изучил ближайшие окрестности избы. Обнаружил 2 глубоко притоптанных тропы. Ещё 3 свежие, едва заметные. «Волк регулярно ходит по 2-ум направлениям. Регулярно, каждый день. Реже он ходит ещё в 3 места. Вероятно их он открыл недавно. Зачем? Что он ищет? А если…»
Заяц ударил себя в лоб ладонью.
«Хватит! Волкявичюс прав! И зая права, и дикобраз. Это же запущенная проф. деформация! Всё тебе выслеживать надо, допрашивать, придираться! Какая разница куда он тут ходит?! И какая, чёрт возьми, разница между кем, и кем он тут посредничает? Может он шпион? Успокойся уже! Ты проиграл! Можешь сесть и плакать! Сиди и гладь себе все мягкие места! Но не суйся ты больше никуда – ты заслужил право не соваться! Вот оно, твоё равнодушие! Медитируй, лети к звёздам! Ты уже начал разговаривать сам с собой – мои поздравления! Сейчас вот только барабашка придёт и всё наладится! Барабашку и в дурдом!»
Заяц крикнул, обозлённый. Ударил в дерево. Обернулся, а там барабашка. Пришёл.
Заяц: Ты кто?!
Чуда-юда поднял лапу и поматал ею в стороны.
Заяц: Ты приветствуешь меня?! И тебе привет!
Заяц поклонился. Чуда-юда ответил ему взаимностью – присел и поднялся.
Заяц: Это ты? Ты меня спас? Я не придумал тебя?!
Чуда-юда снова поматал лапой в стороны, топнул ногой и повернулся боком. Завис.
Заяц: Повернуться что ли? Хорошо. (Заяц повернулся. ) Так? Или не так?
Убедившись в том, что заяц слышит его, чуда-юда развернулся и пошёл. Оборачивается, машет. Опять идёт. Машет.
Заяц: Мне за тобой идти что ли? (Заяц сделал пару шагов к чуда-юде) Так?
Чуда-юда помахал, опять развернулся и пошёл. Издал странный визг то ли ртом (если был он у него), то ли ещё чем, что рот заменяло. Визг показался зайцу… дружелюбным. «Так детёныши из люлек визжат, когда сиську просят».
«Стало быть, надо идти за ним? Спросить бы куда! Но что я пойму? А он – она – оно – поймёт ли? Делать нечего. Я же сказал сам, что всё, что угодно для него теперь сделаю. Сам себя рабом ему назначил.
