Сергей Вольнов - Сотовая бесконечность
Мирон с Лексеем, беспрепятственно добравшись до калитки, быстро выпустили по три стрелы и отбросили луки. Выхватив мечи, ворвались на территорию Заборья. Шесть из шести пущенных стрел поразили свою «дичь»! Поэтому на деревенской площади их встретили всего пятеро нурман, мгновенно отвлёкшихся от преследования своих жертв, не преминувших скрыться.
Они были воями, и не теряли головы даже во время разудалого грабежа.
Однако вои князя Новиградского прошли через охватившую их полумесяцем пятёрку нурман, как коса сквозь траву. И оставили за спиной ещё пять трупов.
Потом они стали забегать в дома, расположенные вдоль улицы. Поочерёдно, то по левой, то по правой стороне, постепенно удаляясь от площади к речной пристани.
Марья прижала Алёнку к себе, отворачивая от селища. И сама смотреть не стала. Принялась сказку сказывать, Алёнке-то в утешенье.
А как досказывала уж – малышка совсем позабыла о пережитых ею ужасах, увлечённая волшебством повествования, – заявился улыбающийся Кривой Митроха-охотник.
– Пойдёмте, девицы! Вои князя Новиградского, спасители наши от злыдней заморских, послали меня.
Митроха, состроив наивозможнейше воинственное выражение лица, подтянул широкий кожаный пояс с мечом. Видать, с нурмана какого снял. Раньше-то у него сего железа не водилось!
– Что ж ты, Митроха? То первый охотник по земле древической, а тут уж и избавители?
– А чего я-то? – мигом скис известный в округе хвастун. – Оне, нурмане-то, знамо дело, сильнее! Да и забагато их было! Да ить я-то, обычаем, по зверю! А в людей-то, то бишь в ворогов, до сих пор не доводилось… – Митроха тяжело вздохнул. – Боязно! – обреченно произнёс он, потупив потухший взор.
– Ладно уж, бери поклажу-то! – усмехнулась Марья. – То дело по тебе. А уж дорогу-то до селища как-нибудь разыщем!
Неожиданно даже для самой себя Марья рассмеялась, как бы сбрасывая напряжение последних часов. И ей действительно стало легче!
Митроха, мгновенно насупившись, подхватил котомки и копья, да поспешил в селище.
Калитку он минул, когда Марья с Алёнкой были ещё только на полпути.
Митроха подхватил луки и саадаки обоих витязей новиградских, брошенные у калитки, и исчез, влетев в дом покойного старосты, деда Миколы Стройского.
Дальше воспоминания Марьи мелькали пёстрым калейдоскопом.
На открывшиеся пред нею, едва они с Алёнкой прошли калитку, картины она смотрела словно откуда-то со стороны.
Вот мёртвый дядька Семён Горомон! Под его телом, закостеневшим уже, молодой нурманин с застывшими, удивительно голубыми глазами, дико вытаращенными в такое же васильковое небо. Чужак с восково-белым застывшим лицом пронзил своим мечом маленькое сухое тело дядьки Горомона. Он всегда был меньше самой Марьи, а теперь, в смертной судороге сжавший горло своего врага, казался ещё меньшим.
Однако он был не единственным с детства знакомым человеком, ушедшим в мёртвые. Тела обильно усеивали улицы, гостевую площу и даже капище.
Каврит Лозняк, Савваней Сук, Хайрег Крошун…
Первейшие охотники селища – все погибли! И погибли с оружием в руках!
Возле каждого лежало по одному-два нурмана, которых они успели забрать с собой.
Стойко проследовав через усеянную трупами площу, Марья, продолжая прижимать к себе лапотникову дочь, проследовала в дом деда Миколы.
Там, против обыкновения, было шумно, и на приход Марьи с Алёнкой собравшиеся здесь уцелевшие мужи заборьевские – внимания не обратили.
Половина их обсуждала бой и гибель соседей и родственников, другая начинала уже гомонить о выборах старосты.
Лишь Мирон с Лексеем мгновенно заметили их появление.
– Ой вы, мужи заборьевские! – гаркнул во весь свой богатырский бас дядька Мирон. – Послушайте меня, воя скромного, княжего!
И послушали. Ох как слушали!
Дядька Мирон на удивление точно пересказал мужам совета её собственные чаяния по обустройству племён славских сообразно Правде дедовской.
И предложил в старосты… Марью.
Сообчество, иными словами – мир, решило, что дешевле будет к ней прислушаться. И в конец концов порешили, что так тому и быть.
Попутно, уже позже, занимаясь свалившимися на неё делами селища, Марья устало улыбнулась, вспоминая, што дядька Мирон нежданно взвалил на неё бремя власти над людьми, а Лексей оделил её совсем иным, сладким бременем!
Поголосили-потолковали мужи да бабы заборьевские, схоронили сельчан загиблых. Тризна затянулась далеко за полночь. А наутро вои новиградские намеревались покидать Заборье.
Она сама пришла к нему ночью на сеновал… Осознав, что осталась ОДНА ВО ВСЁМ СВЕТЕ, девушка искала тепла и утешения.
У них с Лексеем была всего лишь одна ночь!
Одна!
И он обещал вернуться!
Утром рано Лексей, нежно поцеловав её, вышел на бледный ещё солнечный свет. Погрузив на нурманскую ладью трупы всех до единого ворогов, вой новиградские отчалили от заборьевскои пристани и отбыли по реке в сторону Анеги.
Более Марья свово Лексея не видала…
Не то забрала любимого вода студёная, не то ворог недобрый, не то…
Тёткиных парней убил нурманин, пытавшийся тётку, женщину ещё молодую и ядрёную, снасильничать. Обое, что Вадьша, что Срадьша, бросились мать защищать-то! Ну и порешил их нурман-то подлый. Да и Забаву саму тож.
Так и стала Марья круглою сиротиною. Совсем у неё родни никакой не осталось. Ни близкой, ни дальней.
Да и Алёнка нежданно стала единой хозяйкой подворья. Всё семейство ейное нурманы кровавые истребили.
А бывши соседями, Марья с Алёнкой обвыклись-то да и стали горе мыкать и хозяйство вести разом.
Марья потихоньку и кузнечить зачала… Благо, тятю слушала дуже уважно, что девицам-то не свойно. И вышла кузница-то куда тем мужикам! Мастерица настоящая. Были у ней, конешно, два подручных-молотобойца. Здоровенные лбы, только силою медвежьей и славные. А она чувствовала душу металла. Истинно чудные вещи из кузни её выходили.
Таки мечи да иншее ковала Марья, дочь Кузнецова, что не могли окружные вои и охотники на неё нахвалиться.
Вот и Алёнка в пригоде стала! Пока Марья в кузне пропадает, Алёнка домовое хозяйство ведёт.
И съезжались теперича к ней, «жёнке», вои да охотники маститые, требовавшие то наконечники ко стрелам, то ножи, то к копиям вострецы. Всяко…
– Марья Ондревна!
Войдя в светлицу, Алёнка отвесила земной поклон.
– Из Овражного селища охотники прибыли. С дарами богатыми!
На дарах она сделала особое ударение.
– И чего ж хочут оне? – холодно поинтересовалась Марья.
– Дак наконечников для стрел! – отповела Алёнка, к тому времени уж девица на выданье и первая невеста на селище. И сваты приходили той весной к старостихе Марье! И вели с ней беседы мужские. О целости рода, об счастье охотном.
– Да и меч-то для отпрыска свово, нурманского, желают.
– Ладно, – стряхивая с себя последние воспоминания, Марья настроилась на обычный бабий лад. Надо было б ещё и Лексея к делу пристроить! Неча ему боле скотину гонять. Он же богатыря сын! Ему на роду написано воином бывать. Землицу родную да людишек прочих от погибели боронить.
Спервоначалу ж – обучиться оружье ладное мастерить…
Больше года миновало с того утра, когда Тич, в который раз пережив карусельное падение с неба, отправилась на кухню и призывный сигнал терминала застал её на полпути.
С того утра она не отвлекалась на «личную» жизнь. Ни разу не уходила в прошлое Локоса. Практически все её помыслы, за исключением малой толики, устремлялись в иные миры. Легально в один иной мир, Землю, тайком – в другие. Да, на деле миров оказалось больше. Два, возможно, три… География не совпадала. Принц и маршал перемещались не только во времени и не только в пространстве планетарного масштаба. Меняя дислокацию, они совершали переходы в космосе. Но вернуться на Землю не могли… Сообразил ли это многоопытный Виталий?
Природа мысли материальна. Желания осуществляются в буквальном смысле. Тич Эйлес Кена и все похожие на неё прекрасно об этом осведомлены. Овеществление задуманного, претворение фантазии в реальность – их дар. Проявляется он не у всех одинаково, способности варьируются, но суть – мысль способна влиять на материю – идентична. (Даже внешность, физическая оболочка, под влиянием истинного желания способна измениться, чтобы полнее соответствовать моменту истории и специфике театра военных действий.)
Вопрос: кто испытывает постоянное желание удержать подальше от Земли сына Верховной главнокомандуюшей и его наставника-экзаменатора, командующего УСО???
Безвылазно находясь в своей квартире больше года, она со временем приспособилась к малоподвижному образу существования. Тело чувствовало себя хорошо. О нём заботились, его нагружали физкультурными упражнениями, кормили, мыли, холили и лелеяли – в прямом смысле.
Разум чувствовал себя хуже. Приступы боли повторялись, реже, но… Терзания иногда беспокоили душу. Но в общем и целом организм, паче чаяния приспособившийся к напряжённейшему, изматывающему военному походу, держался молодцом. Человек ко всему привыкает. Даже к раздельному существованию тела и разума.
