Олег Верещагин - Не время для одиночек
— Можно сказать — не сговариваясь. И я, может быть, тогда понял ещё, что такое — вот это прошлое. Сегодня оно хотело нас убить.
1. К моему сожалению и отвращению, подобная система садистского планомерного и подлого унижения заведомо более слабого и зависимого существа — заключённого детской тюрьмы — повседневная реальность системы заключения несовершеннолетних во всём мире. В РФ это может происходить с 12 лет, а в США, например — с семи. Никаких оправданий — а их выдумывают множество — этой практике нет и быть не может, она является преступной даже чисто формально и по нынешним законам. Подобное отношение обычного взрослого к обычному ребёнку почти неизбежно приведёт взрослого на скамью подсудимых. Но почему-то считается само собой разумеющимся, что взрослые имеют право издеваться над детьми только потому, что те — справедливо или нет, не важно — записаны в преступники.
Колька не нашёлся, что ответить, а потом подумал, что, может быть, отвечать ничего и не надо — и так и промолчал. Сгущался вечер, он был прохладным, хотя и тихим, безветренным. Кольке было грустно от того, что Славка скоро уедет — и он уже совсем было решился спросить, когда же это будет точно, но тут из глубины дома послышался голос Элли:
— Коль! Тебе звонят из Империи, из Великого Новгорода!
— Кто?! — изумился Колька.
— Не знаю, просят к телефону… сказали, что долго искали…
— Извини, — Колька бросил на Славку недоумённый взгляд и поспешил в дом.
Он поднял зеленоватую трубку со столика рядом с аппаратом, солидно кашлянул и отозвался — в еле заметное поскрипывание тысяч километров, висевших на проводах:
— Ало?
— Стрелков Николай? — голос был молодой, но Колька каким-то чутьём понял, что говорящий не так уж и молод.
— Д-да… — он всё-таки не смог скрыть растерянности.
— Тебя беспокоит Министерство Природопользования Русской Империи, товарищ министра по личному составу надворный советник Игнатьев.
— Очень приятно, — ляпнул Колька и, разом всё вспомнив, понял, что ноги ощутимо и непреодолимо слабеют. Это правда, что ли?!
— Мне тоже, — ответ был серьёзным. — Я сегодня утром прочёл твоё письмо. Выбрал его первым из всей авиапочты из-за необычной толщины. Как правило, письма, которые к нам приходят, гораздо толще — в них стараются запихнуть копии всех своих достижений с первых лет жизни… Нечасто доводится читать нечто… беллетризированное. Итак, тебе пятнадцать, школу окончил экстерном, последние годы, скажем так, бездельничал на вольных хлебах, и… ты ведь гражданин Республики Семиречье?
— Да, — свой голос Колька слышал как будто из-под воды. — Я…
— Вот и отлично. Николай, как ты смотришь на то, чтобы через недельку, когда утрясётся первосентябрьская суматоха, числа 4-го, с девяти и желательно до полудня, зайти в наше представительство в Верном?
— За… — Колька кашлянул, — …чкхегм?
— Ты найдёшь пятый кабинет. Там будет сидеть очень сердитый дяденька со знаками различия штабс-капитана геологического корпуса… знаешь их?
— Четыре четырёхконечные звёздочки на погонах… или две золотых полоски на обшлаге… — продолжал вещать из полуобморока Колька.
— Вот, совершенно правильно… Ты ему представишься, и он начнёт тебя пугать.
— А?
— Ну да. Лесом, холодом, жарой, болезнями, комарами, хищниками, бандами, болотами, дождём, голодом, жаждой, обвалами, наводнениями и засухами… в общем у него богатый опыт и большое красноречие. Ты держись стойко и, я думаю, после получаса беседы в таком духе ты сможешь называться кадетом этого корпуса.
— А?
— Где-то в начале октября на южную границу и чуть подальше пойдёт экспедиция этого самого сердитого дяденьки. У тебя, насколько мне известно, в конце сентября намечена авторская выставка — поздравляю, провести её ты как раз успеешь, не волнуйся… Экспедиция важная, на срок — с октября до "пока не найдём". У тебя есть все шансы отправиться с нею, а там — посмотрим. Только пожалуйста, не говори "а?"!
— Я… — Колька кашлянул. Почему-то ничего, совершенно ничего, кроме абсолютно идиотского "оправдаю!", на ум не приходило. — Благодарю. Я, конечно, буду. Четвёртого сентября, ровно в девять. Конечно.
— Ну вот и отлично, — бодро завершил разговор надворный советник Игнатьев — и отключился. В трубке пошли длинные гудки, но Колька стоял, держа её возле уха, пока подошедшая Элли не спросила встревоженно:
— Что случилось?
— Случилось… — медленно ответил Колька и перевёл взгляд на неё. — Послушай… если я скоро уеду… уеду надолго, на месяцы… ты будешь меня ждать?
10.
Колька не очень любил рисовать на людях. Но сегодня, 31 августа 25 года Реконкисты, на берегу Кукушкиной Заводи, от этого просто некуда было деться — ему позировали сразу человек десять. Все они проявляли явное нетерпение и надоедали самыми противными вопросами типа "скоро ты?", "долго ещё?" и "получается?"
Тем не менее, Колька сумел-таки заставить себя углубиться в работу и вздрогнул от неожиданности, когда хрипловатый, но сильный голос сказал за спиной:
— Это даже лучше, чем твои обычные наброски.
Юноша быстро обернулся. И уронил кисть. Его натурщики тоже замерли — они толком не поняли, откуда взялся рослый худощавый старик в потёртой кожаной куртке, с острым загорелым лицом в морщинах, вислыми седыми усами и пронзительно-светлыми глазами под старой шляпой. Через его плечо стволом вниз висел старинный английский "ли-энфильд" с оптикой в мягком чехле. Хорошо знакомый Кольке…
Но ребята — просто удивились. А Колька — знал, кто это.
— Ты приехал, — радостно и изумлённо сказал он, поднимая кисть, но не сводя внимательных глаз со старика.
— Да вот, решил посмотреть, как живёт одиночка, — кивнул Би. И поправил шляпу на седых волосах.
Колька широко и открыто улыбнулся, глядя в лицо старику. Тот… нет, он не улыбнулся в ответ, но что-то такое тронуло его лицо, и оно немного помягчело, а голос — голос прозвучал почти ласково:
— Пойдём. Поговорим?
И Колька сделал шаг. Но потом вдруг остановился и, повернувшись, обвёл взглядом притихшую компанию. Посмотрел в глаза Элли. И тряхнул головой:
— Нет, прости. Я не могу… так, — решительно сказал он.
— Почему? — негромко и без какого-либо раздражения спросил старик. Чуть склонив голову к плечу, он внимательно смотрел на юношу.
И тогда Колька улыбнулся снова, сделав шаг вперёд и вбок, чтобы видеть и траппера — и ребят. Улыбнулся и сказал — впервые в жизни:
— Это мои друзья.
Вот тут-то старик засмеялся по-настоящему. И, взъерошив волосы Кольки, весело, очень по-молодому, махнул рукой:
— Ну пошли!
— Ребята! — крикнул Колька.
Но они уже бежали к нему — с совершенно безумным шумом, топотом и смехом.
* * *ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:
БОРИС ЛАВРОВ.
МОИМ СОРАТНИКАМ
(посвящается Аркадию Гайдару).
Мы жители странной эпохи Контрастов и лживой морали, Свидетели нового мира И граждане старой страны, Наследники груды обломков И песен, что прежде играли, А ныне забыты, поскольку, Увы, большинству не нужны.
В толпе узнаём мы друг друга По гневно-задумчивым взглядам; Не так уж нас, в сущности, мало — Желающих всё изменить. И ловим себя мы на мысли, О том, что восход — где-то рядом, Но это — военная тайна, Её мы должны сохранить.
Мы видели смерть старой жизни — Увидим рождение новой, А может быть, даже сверхновой, И думать иначе — не сметь! Для этого вовсе не нужно Ни пафосно-громкое слово, Ни жадно-корыстное дело, Ни глупо-трагичная смерть.
А нужно нам — лишь продержаться На доблести, правде и вере… И лет через сто или двести Все те, кто не будет молчать, О нас с вами сложат легенду В пронзительно-звонкой манере, И самый придирчивый скептик Не сможет её развенчать… О нас с вами сложат легенду В пронзительно-звонкой манере, И самый придирчивый скептик Не сможет её развенчать.
* * *1 января 27 года Реконкисты шестой Президент Республики Семиречье Василий Данилович Бахурев подписал указ о вхождении республики в состав Русской Империи на правах конфедеративной единицы.
