Разум - лучшее лекарство - Александр Александр
Веки открываются с огромным трудом, как будто бы их склеили между собой. От всего этого состояния хочется убежать, скрыться, забыться в глубоком сне, примерно на сутки, что – бы, когда проснёшься, ничего подобного больше не чувствовать. И единственное, что может заставить открыть глаза и вернуться в реальность – этот резкий, пронзительный запах…
Морщась от боли, и неприятного запаха, Николай с невероятным трудом открыл глаза. Голова, судя по ощущениям, была явно чья – то чужая, но, этой чужой головой, он сумел сообразить, пусть и не с первого раза, что он сидит на стуле, посреди большой белой комнаты, с одним большим окном. В мозгу, подобно электрическому разряду, снова вспыхнула боль, и Николай рефлекторно хотел взяться за голову руками, но не смог – руки были привязаны к спинке стула. Причём, не прикованы наручниками, а именно связаны, обычной полипропиленовой жесткой верёвкой.
- Очухался – проскрипел противным голосом, человек в белом халате, убирая от лица Николая пузырёк, с нюхательной солью.
Свет в комнате, как казалось Николаю, светил необыкновенно ярко, отчего приходилось близоруко щуриться. По – этому, биатлонист не сразу различил человека, находящегося напротив него. Вернее, людей – зрение подводило, и ориентироваться в пространстве, было пока тяжело. Когда глаза наконец стали слушаться, Николай смог различить всех находящихся в комнате. «Комнатой» оказалось небольшая климатическая камера, закрытого герметичного типа, находящаяся внутри лаборатории, с мощной дверью на выходе, и большим смотровым окном с левой стороны.
Человек в белом халате, приводивший его в чувства, стоял теперь к нему спиной, и суетился возле стола, с различными хирургическими инструментами. А прямо напротив стрелка, на стуле, по-барски, закинув ногу на ногу, в дорогом деловом костюме, и начищенных до блеска туфлях, сидел депутат Николай Сергеевич Бурков, собственной персоной.
- Спасибо Аркадий Борисович – обращаясь к человеку в белом халате произнёс Бурков, при этом не отводя взгляда своих глубоко посаженных глаз от Николая.
Николай Сергеевич, выглядел гораздо моложе и свежее своих лет. Под рубашкой перекатывались крепкие мускулы, а голос, привыкший к командному тону, звучал ровно и четко. И даже морщины, собравшиеся в уголках глаз, не вызывали сомнения в том, что депутат, всё ещё свеж, крепок и полон сил, и с лёгкость даст фору во всех вышеперечисленных показателях, многим молодым людям.
«Надо – же было так вляпаться» - с досадой подумал про себя Николай. «Проскочить этого сонного горе – стражника, и наивно надеяться, что внутри нет охраны…Глупо Коля, очень глупо».
- Можно сказать, вообще тупо…Зря остальных не послушал, надо было лучше всё обдумать…Ну а как я ещё мог узнать, что они тут замышляют, и зачем кормят всех, этими веселящими таблетками…Что – бы узнать, что они замышляли, надо было действовать, вот я и…ой ё…
Николай резко прервался, не сразу поняв, что высказывает мысли в слух. Да, удар по голове был тяжелым, ориентироваться в пространстве было всё ещё трудно.
- Ну что, тёзка – деловито обращаясь к Николаю, с улыбкой произнёс Бурков. – Спасибо, что сам во всём сознался, даже не пришлось тебя пытать. А так хотелось.
- Я…не понимаю…о чём вы… - морщась, выдавил из себя Николай, пытаясь изображать невменяемость.
- Ты смотри на него, не понимает он – отмахнулся Бурков. – Не понимают те, остальные, улыбающиеся дурачки. Аркадий Борисович, я ж сказал, таблетки надо усилить! Или двойную порцию давать!
- Нельзя, Николай Сергеевич – робко возразил человек в белом халате. – Они тогда совсем дебилами станут. Мозг совсем в кисель превратиться. Я же вам объяснял.
- Тьфу ты… – коротко выругался в ответ Бурков.
Он вновь перевёл взгляд на Николая.
- Ой, только не пытайся выворачиваться, рассказывать, что туалет искал, или что шел в библиотеку. Поверь, будь я, как раньше, на военной службе, я бы намного раньше нашел способ развязать тебе язык. Или ты думаешь, что десантники только кирпичи об голову ломать умеют?
- Смотря о чью – тихо ответил Николай.
Депутат коротко хихикнул.
- Верно говоришь.
- Вы всё не так поняли – предпринял последнюю попытку, прикинуться дурачком Николай. – У меня, редкая форма сомнамбулизма. Хожу во сне иногда, понимаете. Лунатик я.
- Ага, Тонью. Конечно понимаю – съязвил Бурков, затем извлёк из кармана телефон, и некоторое время водил пальцем по экрану. - – Так, где это было…А, вот. Николай Никольский, 28 лет, профессиональный стрелок, мастер спорта, член сборной страны…Полезный для общества человек, надо сказать – резюмировал он, убирая телефон обратно в карман. – Чего тебе не хватало? Ходил бы себе, улыбался. Горя не знал. Во всех смыслах причём. А теперь, как любопытной Варваре, придётся тебе нос оторвать, вместе с головой. Дуралей. А мог бы пригодиться, для нового общества.
Николай не ответил, пытаясь переварить последнее предложение депутата. Да, о путанности разъяснений, в ответах политиков, в народе давно ходили легенды, но разбирать эту словесную абракадабру лично, ещё не приходилось.
- Что, непонятно тебе? – словно читая мысли биатлониста, спросил Бурков. - Ну так и быть, расскажу. Жалко тебя, ботаника. Так старался, мимо охраны проскочил. Ловко кстати, хвалю. Так что, отвечу на твои вопросы, напоследок, вижу, что у тебя их немало.
- Я не ботаник – твёрдо ответил Николай. Он прекрасно понимал, что депутат, попросту играет с ним в кошки – мышки, не веря ни единому слову. Так что, к чему притворство? – Ботаник изучает растения. А я, как вы сами сказали, стрелок, мастер спорта. Или у вас в ВДВ, от ломания кирпичей о голову, с памятью плохо становится? Хоть ваши люди, едва не проломили мне череп, и голова сейчас раскалывается как у алкоголика, но я и то всё помню. А у вас, явно, крошка кирпичная, давно мозги заменила.
Бурков лишь рассмеялся.
- То, что голова раскалывается, это ненадолго – многообещающе сказал он, закончив хохотать. – А про мозги, давай с тобой поговорим. Я думаю, ты этого заслуживаешь. Ты хоть и ботаник, но храбрый. Я это уважаю.
Он ещё более вальяжно расселся на стуле, и продолжил.
- Наверняка тебя интересует, что вообще твориться, в последнее время, в городе. Очень символично, что мы с тобой сейчас сидим и разговариваем здесь, в одной из лабораторий института химии, ведь именно здесь, всё и началось
