Василий Гавриленко - Тёплая птица
Логово цоистов находилось в подвале. Серая отворила металлическую дверь. Терпкий дух человеческого жилья заструился вверх по лестнице. Я вошел, следом – Марина, и уже за нами – Устин с Ярославом.
Это было большое помещение с черными стенами и закопченным потолком; у дальней стены возвышалась статуя человека с гитарой, украшенная бусами из человеческих черепов; в углах – груды тряпья, должно быть, служащие цоистам постелью. Посреди помещения горел костер, у которого грелись двое. Еще трое сидели на коленях рядом со статуей, но, как только мы вошли, они вскочили на ноги и все как один уставились на нас.
-Братья и сестры, - обратилась к ним Серая. – Это…
-Андрей.
-Марина.
-Андрей и Марина едва не погибли, и мы решили привести их сюда.
-Лучше бы пожрать принесли!
-А тебе бы, Антон, только жрать да жрать, - заметила Серая, строго глядя на длинноволосого парня со сломанным носом. – Лучше бы ты чаще молился!
-Он молится, - словно оправдываясь, сказала пожилая женщина, стоящая рядом с Антоном. – Он молится, госпожа!
Госпожа! Так вот, значит, кто здесь главный. Впрочем, это можно было понять и раньше по горделиво-холодному тону, с которым Серая разговаривала с Устином и Ярославом.
-Располагайтесь, - кивнула мне Серая. – Вы теперь под защитой стен Храма великого Цоя.
-Цой – жив! – эхом отозвались сектанты.
-Апрель, помоги мне раздеться.
Апрель, невысокая белокурая девушка, бросилась к госпоже. Она приняла у Серой короткую шубу, - та осталась в свитере, четко очерчивающем небольшую грудь. Сняла с нее шапку. Череп Серой был голым, как яйцо; на макушке, плавно переходя в затылок, расположилось вытатуированное изображение все того же длинноволосого гитариста.
-Вы, должно быть, голодны?
-Да, - поспешно признался я.
-Рудольф!
-Моя госпожа?
Из светового круга выступил коренастый мужик. Он, набычившись, посмотрел на меня. В плотоядном блеске этих желтоватых глаз я узнал собрата – игрока. Возможно, этот Рудольф никогда не был в Джунглях, но ему явно знакома борьба за Теплую Птицу, в которой он, похоже, преуспел, не останавливаясь ни перед чем.
-У нас есть что-нибудь съестное, Рудольф?
-Сухари, госпожа, да и тех немного.
-Дай им по одному.
По тому, как изменился, - смягчился, потеплел – взгляд Рудольфа, когда он посмотрел на свою госпожу, я понял: эти двое любовники. И тогда мне стало ясно, как именно устроена эта секта. В основе ее – страх, а вовсе не вера. Все эти Ярославы, Устины, Антоны смертельно боятся Рудольфа, который в своем изодранном тулупе, надетом мехом наружу, похож на зверя, только что покинувшего Джунгли.
-Приглашаем вас принять участие в еженощной молитве, - произнес Рудольф, глядя, с какой жадностью мы с Мариной грызем сухари. Сказано это было таким тоном, что мне стало ясно: отказаться мы не можем.
-Таким образом, вы проявите уважение к Храму, приютившему вас, - вставила Серая, усаживаясь на принесенной двумя цоистами драное кресло.
Сектанты расселись в кружок у костра, оставляя достаточно места для двоих, тем самым как бы приглашая нас присоединиться к себе.
Ну что ж, молиться – это не в кипятке вариться. И все-таки: скорее бы рассвет! Я посмотрел на Марину. На ее лице отражалось похожее желание.
Мы присели на колени у костра. Хотелось протянуть к огню руки, но я не решился: напротив сидел Рудольф.
-Братья мои, сестры мои, - изменив голос до неузнаваемости, заговорила Серая. – Мы были – одинокие путники, мы брели во мраке сквозь ночь, не видя огней, не чувствуя рядом присутствия друга. Мы мучились, мы погибали порознь, до тех пор, пока в нашу жизнь не вошла вера. Вера в единственного бога - Цоя.
-Цой – жив! – нараспев протянули сектанты.
-По преданию, Цой страдал и умер за нас, недостойных. Теперь мы в вечном неоплатном долгу перед Господом. Мы должны посвятить свою жизнь жреческому служению ему, смирить свое тело, открыв душу. Тот, кто будет верным сыном Цоя, получит награду – вечную жизнь в раю, среди своих братьев и сестер. Но – горе тому, кто предаст господа нашего, Цоя!
Последнюю фразу Серая произнесла срывающимся, и потому – страшным голосом.
-Цой – жив! – как ни в чем ни бывало, отозвались сектанты.
-Во славу Господа, споем молитву!
Неровными голосами цоисты запели:
-В небо смотри – видишь там пастуха?[6]
Сектанты кончили молитву дружным возгласом: «Цой – жив!».
-Спасибо, братья и сестры, - сказала госпожа. – Спокойная ночь вам всем.
Люди начали разбредаться по углам, укладываться на тряпье. Наконец, у костра остались только я, Марина и Рудольф. Серая все так же сидела в своем кресле, в свете костра ее неподвижное лицо походило на маску.
-Андрей, Марина, - нарушила молчание госпожа. – Нет ли у вас каких – либо вопросов ко мне?
-Никаких, - не задумываясь, ответил я.
Ну вот, начинается – ни одна секта не упустит шанс привлечь новых членов.
-У меня есть к тебе вопрос, - сказала вдруг Марина.
Что-то в ее голосе мне не понравилось…
-Я слушаю.
- Эта молитва, что вы все только что пели, - ведь это не молитва, верно? Ведь это песня, а не молитва?
Чувствуя холодок под сердцем, я увидел, как, ловя каждое слово, привстали со своих постелей цоисты, как напряглось лицо Рудольфа, как вспыхнули его звериные глаза.
-Я не понимаю тебя, женщина, - ледяным тоном отозвалась госпожа.
-Это песня, а не молитва, - упрямо повторила Марина. – Я точно знаю.
Рудольф медленно приподнялся. Я до боли сжал рукоять пистолета.
-Рудольф, оставь! - прикрикнула госпожа, сверкая глазами. – Ты что-то еще хочешь сказать, женщина?
-Мне кажется, что в изначальной песне нет ни слова про Цоя, там идет речь только о ночи…
Серая вдруг рассмеялась: гадко, наигранно, сквозь зубы.
-Ты оскорбляешь Храм, приютивший тебя, - по-змеиному прошипела она. – Кощунствуя, ты выносишь приговор своей душе.
Откровенно сказать, я готов был согласиться с ней.
-Виктор Цой – не бог, - звенящим голосом сказала Марина. – Он – певец, бывший.
Серая вскрикнула, словно ее ударили хлыстом. Рудольф вскочил на ноги, в руке у него блеснула заточка.
-Убей ее! – в вопле госпожи было столько злобы, что хватило бы на целую стаю тварей в Джунглях.
Рудольф перешагнул через костер. Я встал между ним и Мариной, дрожащей, как осиновый лист. Что тебе стоило держать язык за зубами?
-Назад, Рудольф. Знаешь, что это такое?
Цоист бросил взгляд на пистолет и остановился.
-Убей эту суку! – скрежеща зубами, требовала Серая.
-Заткнись, – прикрикнул я. – А не то, я заткну тебе пасть пулей. Слушайте все! Мы уходим, сейчас, сию минуту. Если кто-то последует за нами, - умрет. Ясно?
Сектанты молча смотрели на меня.
-Рудольф, кинь мне свою заточку… Вот так. Мы уходим.
Я подтолкнул Марину к выходу.
-Спасибо за гостеприимство.
Последняя фраза – совершенно искренняя. Я испытывал нечто вроде стыда за Марину. Люди впустили в свой Храм, чем смогли – накормили, а ты?
Рассвело. Снежная муть уже не мешала отдохнувшим собакам чуять дом, и они бежали рысцой. Я молчал, разглядывая развалины. Оказалось, что они совсем не такие мертвые, как я себе представлял: нет-нет и мелькнет в окне чье-то настороженное лицо. В одном из переулков нам навстречу шли двое, по самые лица закутанные в тряпье. Завидев издали упряжку, бросились бежать и исчезли в одном из домов.
За поворотом показалась река.
-Андрей?
-Да?
-Прости меня.
Марина нервно повела плечами:
-Я повела себя, как дура.
Вот и Пустошь. Упряжка въехала на мост. Река разлеглась внизу - широко и вольно.
-Я рад, что ты это поняла, - сказал я. – Я был бы вынужден убить этого Рудольфа, что мне совсем не улыбается…
Марина засмеялась.
-Ты чего?
-Ничего. Просто вспомнила, каким ты был до встречи со мной.
В ее глазах засверкали веселые огоньки. Я не выдержал и тоже засмеялся.
-И все-таки эта Серая – сумасшедшая, - сквозь смех проговорила девушка.
-Да, но в одном она права – быть одиноким путником мучительно…
Марина поцеловала меня:
-Я рада, что ты это понял.
7 ХРИСТО
-Где Вислоух?
Марина сообщила, что пса застрелил мародер. Лицо Снегиря из багрово-красного перекрасилось в белый цвет. Тяжело и больно было смотреть на этого, пышущего здоровьем человека, вдруг ставшего меньше ростом.
-Где это произошло?
Голос его звучал глухо, как со дна колодца.
-В Районе Второго Кольца, - сказал я. – На Москве-товарной.
