Саймон Спуриэр - Повелитель Ночи
А вот теперь неслись сплошные крики.
Мита поспешила внутрь, изготовившись сражаться, и остановилась на пороге как вкопанная. Вопли издавала вовсе не публика, как она первоначально подумала, наоборот, зрители сидели, прижавшись к спинкам сидений, — многие с закрытыми глазами, другие — взявшись за руки, как испуганные дети.
Над людьми нависал огромный экран вьюспекса, к которому тянулись грозди оптических кабелей и информационных шлейфов, придавая сооружению вид светящегося паука, свившего гигантскую паутину среди Портретов святых.
На экране был кардинал — как предположила Мита, именно он должен был вести передачи в этот ранний час, — и кардинал был распят. На темном фоне студии камеры брали крупным планом обнаженное тело жертвы, во всех деталях передавая исхлестанное лицо и грудь, покрытую множеством тонких и длинных разрезов.
Кардинал был вздернут на сложное высокое устройство, усеянное множеством линз и странных разъемов, многогранные кристаллы у основания которого ярко светились, придавая механизму вид пластикового дерева, покрытого наростами. Мита без труда распознала в нем фотопровидца — сервитора, вмещающего в себя всю сложную снимающую аппаратуру. Более того, можно было не сомневаться, что нынешнюю ужасную картинку передает точно такой же фотопровидец.
Руки кардинала были вывернуты из плеч, нога крепко связаны. Через каждую руку, через берцовые кости, через плечи и шею, через жир на бедрах проходили, пронзая их насквозь, ржавые болты, не меньше дюжины.
У подножия фотопровидца, теперь залитого кровью, лежали кучи других тел. закутанных в мантии и сверкающих аугметикой. Их руки с длинными ногтями продолжали сжимать сервоманинуляторы и были вывернуты под неестественными углами. Техножрецы, преданные Императору, решила Мита, служащие его ипостаси, Богу-Машине. Каждый из них был обезглавлен.
Кардинал, однако, все еще был жив. Он медленно умирал, из груди доносились резкие хрипы, распростерший крылья орел стал матово-бледным. Даже если бы во рту у человека не было жесткого кляпа, Мита сомневалась, что кардинал нашел бы в себе силы для крика. Но его глаза следили за линзами фотопровидца, кадык судорожно дергатся — он старался выговорить какие-то слова.
Самым страшным, что сразу бросаюсь в глаза, было вырезанное на груди кардинала единственное слово, змеившееся кровавыми буквами, подчиняясь некой адской каллиграфии. Его писали наспех, неаккуратными и грубыми линиями.
Отлучен.
Мита ощутила, как ее колени стали ватными, — нет ничего удивительного в такой реакции толпы.
Изображение дрогнуло, кровавое слово начало приближаться, заполняя весь экран, теперь можно было разглядеть каждый волосок и каждую пору на теле кардинала. Едва аудитория немного привыкла и начала надеяться, что ужасы закончились, из динамиков раздался шипящий голос.
Слова ворвались в душу Миты голодными духами. Она узнала его. Она поняла, кто говорит.
Повелитель Ночи.
— Наслаждайтесь, — шептал голос, распространяясь по воздуху как дыхание пронизывающего ледяного ветра, — вот цена ложного рвения…
Зрители в зале разом заговорили, кто-то начал громко читать молитвы.
— Охваченный скверной маленький кардинал, именно таким я его нахожу… жир тела и богатство одеяния, неуемное обжорство и декаданс… Пролить его кровь есть проявление истинного милосердия.
Кого-то из людей в зале начало рвать. Обращенные к вьюспексу глаза были наполнены слезами ужаса. Волна паники и страха наполняла умы, начиная со всех сторон теснить Миту.
— Проявление милосердия — услышать его крики…
Картинка вьюспекса резко дернулась. Все еще поставленный на максимально крупный план, фотопровидец дернулся в сторону, промелькнули мутные расплывчатые пятна, которые невозможно было разглядеть. Затем темнота и неясный свет рассеялись, сменившись фоном синего и бронзового цветов, разделенного на части резкими тенями.
Последовала секундная вспышка, и в центре экрана — крупно — именно на такое время, чтобы умы зрителей могли осознать увиденное и зайтись в спазмах кошмара, появились… дьявольски красные щели, горящие во тьме, окруженные паром дыхания.
Глаза.
— Так же погибнут все, кто ушел от света, — прошипел обладатель ужасных глаз — Пристальный взгляд Императора упал на этот мир (в зале вновь раздались истошные вопли, и многие упали в обморок). — И что же он увидел? Скверна — вот все, что он видит. Город беззакония и несправедливости, которым управляют бессильные эгоисты.
Картинка начала удаляться от жутких глаз, полыхающих злобой. Все остальное оставалось неясным, теряясь в тенях, заставляя стоить догадки по намекам синего и бронзового цветов. Они мелькали, обманывая глаза и путая чувства
— Вы видели смерти, которые недавно пришли к вам. Грешники были обезглавлены. Я забрал их головы, чтобы очистить от скверны. Они будут первыми из многих. Они не будут последними. Кайтесь, грешники. Бойтесь гнева своего Императора. Бойтесь его ангела мести.
Максимально возможно расширив угол изображения, вьюспекс уже не справлялся с задачей и не мог передать истинный поток ужаса. Это невидимое существо, загадочный посланец, продолжало смотреть из тьмы огненными щелями, изредка из мрака поднимался туман дыхания. В мерцающем свете проявлялись только контуры шипов и цепей, давая намек на размеры и форму фигуры.
Но точно ничего нельзя было понять, глаз различал лишь присутствие тела, словно фотопровидец снимал не чье-то материальное присутствие, а изящный силуэт эфирного демона.
Зрители могли сами выдумать любую кошмарную плоть, их перепуганные умы прекрасно справлялись с этим заданием. А раз придумав, могли начинать постоянно его бояться, все дальше уходя от действительности, что было намного хуже.
С экрана зашипело, и во тьме, как вспышки молний, мелькнули ужасные когти, явившись и исчезнув из ниоткуда.
В тесном зале раздался дружный вопль.
— Судный день близок, — произнесла тварь. — Даже не пытайтесь сопротивляться.
В этот момент трансляция прервалась, экран вью-спекса заволокла белая метель помех, слегка осветившая зал собрания.
Настал миг тишины.
— Он лжет! — выкрикнула Мита, ее сердце бешено колотилось. — Он лжет! Он желает, чтобы мы начали его бояться! Он не дитя Императора!
С тем же успехом можно было кричать в лицо подступавшему урагану. Никто не слушал ее.
Люди были очень заняты — они вопили.
То же самое творилось во всем городе. Куда бы ни направилась Мита, никем не замечаемая, как и положено настоящей бродяге, отовсюду доносились рыдания и панические крики. Среди ужасных цветов клубного района или на дымных пустошах, куда фабрики сливали ядовитые отходы, на каждой лестнице и каждом перекрестке царил необузданный ужас.
Шепот. Слухи.
Вещание Гражданского Канала Веры быстро возобновилось, контроль над мятежной станцией был восстановлен. Оттуда лились запинающиеся голоса, обещавшие гарантии, опровергавшие. Это бесконечное «все хорошо, все хорошо» не могло остановить приближающуюся бурю.
И действительно, любой авторитет, делавший попытку выступить с опровержением скверны в улье, просто раздувал инакомыслие, клеймя самого себя как приверженца несправедливости, напрасно стараясь сделать безмятежный вид. Сейчас такие выступления смотрели лишь ничтожное количество людей, хотя это и не имело значения.
Машина слухов работала на полную катушку, ее шестерни крутились с максимальной скоростью, история приобретала все более чудовищные формы, видоизменяясь и разрастаясь с каждым часом.
Часовни не вмещали людей, требующих отпущения грехов и милосердия от ничего не понимающих, потрясенных священников. На улицах пургатисты оказались в центре всеобщего внимания, вопли и свист шипастых палок доносились теперь с каждого угла, рельсы и проезжая часть были в брызгах крови рьяных флагеллантов.
Но большинство… большинство жителей улья не были столь радикальными. Огромное количество людей дрожали по домам с бледными лицами, перемещаясь между домом и фабрикой лишь большими группами, запирая покрепче двери и ставни. Они успокаивающе баюкали плачущих младенцев, а супруги по тысяче раз в день говорили друг другу: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…»
Или просто вожделели друг друга.
Ангел Императора был уже рядом, на его пути сгорит весь грех, нечестивость будет выкорчевана с лица планеты, а в милосердии будет отказано.
Что бы ни говорила Мита, никто не верил ей. Город единым существом думал по-другому. Повелитель Ночи смог переиграть ее.
Ну и где теперь ваше «этим делом займутся», Каустус?
Скользя во мраке по охваченному ужасом городу, девушка поняла: пришло время разыграть туза, которого она придерживала в рукаве до последнего. Мита нашла уединенное место в темном углу под лестницей, ведущей на средние уровни, и уселась скрестив ноги, концентрируя сознание.
