Валидуда Анатольевич - На задворках галактики
Аборигены атаковали одновременно, стараясь сохранить дистанцию длины копья. Масканин тут же попытался дистанцию сократить, чтобы преимущество было на его стороне — с его-то коротким карабином! И с удивлением столкнулся с необычайной резвостью врага. Казалось бы, при их массе и габаритах в их движениях должно быть больше инерции, однако существа двигались почти со скоростью человека. В итоге, две попытки пропороть чьё-то брюхо штыком не увенчались успехом. Тогда Максим решил бить по конечностям. Уклонившись от удара копья в спину, он в один приём увёл древко правофлангового супостата, резко при этом сократив расстояние с ним, и вот уже штык вогнан в основание кисти, когда существо попыталось закрыть корпус, а окованный сталью приклад заехал ему выше локтя. Сблизиться в упор не удалось, раненный супостат отскочил назад подобно пружине и теперь уже Максиму пришлось уворачиваться сразу от трёх копий и отбивать их карабином. Поднырнув под копьё левофлангового аборигена, Максим что было сил бросился к нему, метя штыком в опорную ногу. И попал. Лезвие вспороло голень и существо, сильно захромав, тут же попыталось увеличить дистанцию и ему это удалось лишь благодаря соплеменникам. Масканин повторил свой приём с ближайшим противником, который поспешил на безопасную дистанцию с раной в предплечье.
Аборигены вновь атаковали одновременно. А Масканин, защищаясь, нападал. Раненому в предплечье он глубоко рассёк бедро, а единственному остававшемуся невредимым раздробил прикладом колено и выбил локтем клык, который вместе с кровью был выплюнут на примятую траву. После этого один абориген, видимо самый сообразительный из них, переломил древко своего копья, укоротив его вдвое. Остальные взяли с него пример. Последовала новая атака и Масканину пришлось совсем туго. Черти сделали ставку на физическую мощь, стремясь сбить его с ног и если не заколоть, то растерзать своими чудовищными конечностями. Это их намерение Масканин просчитал сразу и, не теряя ни доли секунды, пошёл на прорыв из резко уплотнившихся тисков окружения, взяв карабин горизонтально словно шест, правой рукой у приклада, левой за цевьё. Он сорвался вперёд прямо на прущего на него врага, и в самый последний момент, успев уклониться в сторону, как косой полоснул лезвием штыка по брюху аборигена. И получил ощутимый удар в спину огромной ручищей. Наверное, благодаря только набранной скорости, смог удержаться на ногах. Удержался, развернулся. Оставшаяся троица, слегка сбавив в темпе, продолжала нестись на него. Четвёртый, со вспоротым животом, скрючился в судорогах, тихо и жалобно курлыкая и вскоре затих. Масканин выбрал целью правофлангового, но устремился прямиком на центрального, резко рванув к своей цели когда их разделяло не больше пяти метров. Слева воздух рассекло копьё, повстречав вместо человека пустоту. Удар правофлангового он отразил на бегу, заставив наконечник взметнуться вверх. Штык, описав полукруг, напоролся на открывшееся горло. Существо рухнуло как подкошенное, Максим едва не растянулся, зацепившись ногой о падающее тело. Довольно неожиданно ближайший абориген оказался почти рядом, копьём он теперь орудовал как дубиной. Ну, дубина — она и есть дубина, ей надо уметь пользоваться. Масканин разбил прикладом супостату челюсть и ткнул штыком ему в рёбра. Но вот чего он никак не ожидал, так это того, что почти уже мёртвый вражина вдруг упрётся своими ручищами в землю и лягнёт своими коротенькими, но мощными ногами. Летел Масканин к земле метра три, а приземлившись, почувствовал, что весь воздух из лёгких вышибло, да чёрные точки перед глазами зарябили. 'Не человек, мать его… — подумал он, вскакивая на ноги. — Грёбанные шуточки…'
Абориген лежал мертвее мёртвого, широко раскинув руки, из его груди, под углом в градусов тридцать, торчал, слегка покачиваясь, карабин. И именно к карабину, протягивая руки, почти доковылял раненый в ногу последний абориген. Максим подобрал копьё. В рукопашном бою для него оно было ничем не хуже.
Звук выстрела заставил его машинально пригнуться. Стрелял очухавшийся крепыш. Последний живой чёрт валялся на спине и прямо по человечески ошалело пялился на Максима, держась за простреленную, повторно раненую ногу. Они секунд пять изучали друг друга, не шевелясь. Крепыш тоже застыл.
— Иди домой, сука!!! — гаркнул Масканин, угрожающе замахнувшись.
Существо взвизгнуло и опрометью припустилось на трёх конечностях прочь.
— Целился в грудь, а попал в ногу, — сказал крепыш, когда Масканин подошёл к нему. — До сих пор искры в глазах. Зачем ты его отпустил?
— Зачем убивать, если можешь оставить жизнь?
— Обделался он, кажется, — крепыш нервно рассмеялся. — Или мне показалось?
— Все они… уп-пукались…
Когда Максим вернулся за карабином, то неожиданно долго провозился с застрявшим в рёбрах штыком.
Протекло с полчаса в напряжённом ожидании. Но не слышно было в округе никаких подозрительных звуков. Может быть людей оставили в покое, а может и некому больше было их тревожить. Беглецы покинули холм и довольно скоро набрели на небольшой, уходящий в глубь болота полуостров.
Здесь и решили заночевать. Расположение прямо идеальное — всего один подступ, обороняться, в случае необходимости, и проще, и легче. Масканин принял часы, как всегда по успевшей сложиться традиции, он дежурил первым. Засёк пять часов на отведённый товарищу отдых, потом накинул ещё полчасика. Ночи за последние дни становились заметно длинней.
Отдежурил своё, (на деле героически борясь со сном), постоянно вслушиваясь и всматриваясь во всё казавшееся подозрительным. Нынешнее дежурство для него выдалось нервозным, о чём бы ни думалось, мысли то и дело возвращались к аборигенам. Всё ж таки эти края для них родные, того и гляди, выследят и попытаются, пользуясь темнотой, отомстить. А ночью многое кажется подозрительным, если есть повод подозревать, тут стоит только дать волю фантазии, тогда любой шорох, любое колыхание обрастают злобными, неустанно следящими тенями. Не зря крепыш однажды сетовал, что его иногда так и подмывало пальнуть в неведомое чудище для верности. И не палил только из страха случайно себя выдать стрельбой. Что и говорить — набегаешься за день, вымотаешься, о велгонцах, опять же, надумаешься, от этого нервы у кого угодно могли сдать. Да и флегматиков среди них не оказалось.
Масканин отдал часы и начал моститься в нагретую лежанку со словами:
— Засекай, Михалыч, пять с половиной. Ночи длинней стали. Оно-то, конечно, можно и подольше подрыхнуть, но вставать будем до рассвета.
Крепыш кивнул, прогоняя зевоту, пожаловался:
— Ночи всё длиннее и холоднее. Замёрз я и курево кончилось… На, если хочешь, глотни на сон грядущий. Глядишь, потеплей будет.
Максим глотнул самогона, зная, что теплей от него на самом деле не станет, отдал флягу и, ещё не коснувшись головой нагретой земли, провалился в сон.
Глава 6
На утро просыпаться не хотелось вовсе. В теле как будто совсем не осталась тепла, руки и ноги с трудом разгибались. Обманчиво казалось, что лежанка — это то единственное, что подпитывает тело последним теплом. Но, хочешь — не хочешь, вставать надо. Да и будь возможность поваляться подольше, можно было запросто если не окоченеть, то крепко застудиться. Это утро, пожалуй, первым выдалось таким холодным.
И это же холодное утро стало первым после приснившегося приятного сна. Не просто приятного. Во сне он увидел свой дом, такой родной, до замирания сердца знакомый, полный детских впечатлений. Во сне он ходил мимо каменных стен, трогал их руками, заглядывал в широкие, с настежь открытыми ставнями, окна. Играл с носившимся следом чёрным мохнатым псом. О чём-то разговаривал с отцом, восседавшем в излюбленном кресле-качалке на веранде, да курившим неизменную трубку с коротким прямым мундштуком. Делал что-то ещё, несомненно, приятное, сейчас уже, после пробуждения, неразличимое. Он порадовался, что его память, пускай и маленькими шажочками, стала возвращаться. А это всегда приятно, как не крути.
Покидали полуостров до рассвета. Повезло, что тумана не было, сумрак почти истаял и видимость была неплохой. Когда же солнце показалась за дальними верхушками деревьев, небо, как по традиции, начало затягиваться дождевой хмарью. Вскоре на землю хлынул обложной дождь.
Последующие дни были ничем не примечательны, походили друг на друга как близнецы. Не случалось встреч с аборигенами, не попадались животные, лишь дожди, бесконечные переходы и короткие привалы на отдых. Беглецы уже давно втянулись в такой ритм, покрывая теперь за день гораздо большее расстояние. Почти зажившая рана крепыша больше не беспокоила.
И всё было бы, может быть, хорошо, если бы однажды не кончилась тушёнка. Переход рациона на одни галеты и воду не способствовал хорошему настроению. Уже на третий день усталость стала накапливаться быстрей, в голове и животе появлялись голодные боли, от которых беглецы медленно зверели. И вода, как её не экономь, очень скоро обещала показать дно в последней фляге. Не было заметно зверья в округе, то ли попряталось издалека завидев людей, то ли не водилось его поблизости. Не попадалось и источников воды, из которых можно бы было попить, не опасаясь умереть в мучительных корчах. Словом, с каждым днём настроение беглецов становилось всё мрачней и мрачней.
