Две Цены (СИ) - Йенч Вацлав

Жабэй пропустил жалобу мимо ушей, аккуратно прикасаясь к разбитому носу, который не превратился в лепешку только потому, что толстяк предусмотрительно встречал удары об пол по большей части лбом, отчего там теперь разрасталась приличная шишка.

— Интересно, что это за гость был сегодня у Жана? Наш любезный хозяин какой-то странный стал после его появления. Куда подевался былой кураж?! Да и все прочие тоже сидели, как шелковые. Что-то здесь не чисто, — бывший граф нервно провел пятерней по своей курчавой шевелюре и взялся за стаканчик с вином.

Детина не стал его дожидаться и опорожнил одним махом, после чего потянулся за бутылкой, чтобы налить ещё, как вдруг замер. За дверью послышались чьи-то шаги. Жабэй повернулся к двери, вслушиваясь, и прошептал:

— Кто это колобродит ночь с полночь? Чую, придется наведаться в комнатку того шустрого «ловца удачи» только под самый рассвет, когда все угомонятся. Но сработаем чисто, комар носа не подточит. Вот увидишь…

Бутылка с вином упала на пол и разбилась. Голова детины с глухим стуком грохнулась на стол под звон посуды. Жабэй вскочил и прижался к стене. В свете догорающей свечи он увидел, как из-под копны волос его подручного растекалась лужица крови. Детина не подавал признаков жизни.

«Вино!» — мелькнула в голове бывшего графа страшная догадка. Он посмотрел на стаканчик в своей руке и осторожно поставил его обратно на стол. Дрожащие пальцы потянулись к кинжалу за поясом. Глаза толстяка забегали между занавешенным окном и дверью.

— Все одно к одному! — глухо проворчал толстяк. — Э, нет! Вы еще не знаете графа Жабэя, господа охотнички!

Он махнул рукой и погасил пламя свечи. Немного помедлив, издал глухой вскрик и тут же метнулся к двери. Снова раздались приглушенные шаги, которые на этот раз совсем стихли возле двери. В воцарившейся тишине Жабэй сдерживал дрожащее от волнения дыхание, вытирая бежавшую по виску струйку пота.

Глухой удар в доски, и щеколда со скрежетом откинулась, повиснув на оставшемся гвозде. Дверь тихо отворилась, и в проеме возникла фигура в монашеской робе с надвинутым капюшоном.

Жабэй выжидал, крепко сжимая кинжал у груди, и, едва монашек шагнул внутрь, как толстяк набросился на него. После недолгой борьбы в руках бывшего графа осталась одна роба без владельца. Резкий удар, подобно молоту, обрушился на его многострадальную голову. Мысли перепутались и перед затуманенным взором возник порог комнаты. Возле него присел низкорослый островитянин с копной сальных, черных волос, в феларской кожаной куртке и штанах с короткими сопожками. Он пододвинул к носу толстяка руку с кастетом, на котором в тусклом свете из коридора сверкнули шипы, и с изрядным акцентом произнес:

— Последнее предупреждение тебе, Жаба!

Сильная рука вырвала сжимаемую толстяком робу, и сознание Жабэя окончательно угасло.

Стул, которым Карнаж подпер дверь, разлетелся в щепки. Полукровка с усилием поднялся, опираясь спиной о стену. Меч и кинжал были наготове, а ведь до рассвета оставалось совсем немного…

Словно тисками сжало горло. Во рту стало сухо. Магия!

Кто-то за дверью, особо не смущаясь, показывал незаурядное дарование в боевом телекинезе. Да так успешно, что обломки стула поднялись с пола и полетели к ногам полукровки. Несомненно тот, кто стоял снаружи четко знал, где именно расположился Феникс.

«Ловец удачи» бросил косой взгляд на окно и, оглядываясь на дверь, медленно убрал меч в ножны, после чего освободившейся рукой разворошил нагромождение на кровати и достал торбу с мешком. Однако, едва он отодвинул плотную занавеску, как что-то плюхнулось на стену по ту сторону грязного стекла и заскрежетало когтями по шершавым доскам.

Окна комнаты Феникса выходили на реку. Частокол с той стороны приближался довольно близко к стенам дома, чья северная стена располагалась почти в упор к крутому спуску в долину. Это оказалось сейчас весьма некстати, но Карнаж, все же, решился попытать счастья, полагая, что сможет выбраться хотя бы на крышу.

— Не стоит, ведь падать будет высоко, — напевно произнес чей-то голос, да так громко, словно его обладатель стоял рядом, а не за дверью. Впрочем, за визитом дело не стало, и, в тоже мгновение, как Феникс услышал голос, дверь сорвалась с петель и медленно опустилась на пол.

Vlos’Velve врезался в дверной косяк на уровне головы одетого в лохмотья горбуна с круглым, улыбчивым лицом, на котором один глаз был больше другого раза в три. Широкий рот под малюсеньким носом уродца растянулся в обезоруживающей улыбке. У краешка губ, где скапливалась и засыхала слюна, были видны швы, сделанные грубыми нитками так, словно лицо незнакомца не раз перекраивали.

— Гостеприимно, — пропел голос так же весело и беззаботно.

Меж тем рот нежданного гостя оставался по-прежнему растянутым в идиотской улыбке до ушей, и полукровка озадачился впоросом, кто же с ним все-таки говорил?

— Кто вы?! — выдавил из себя Карнаж.

— Я? Я был поэтом иногда и собирал в стихи слова, но многим были не по нраву мои поэмы… и тогда… И вот я мертв, и стих мой тоже… — заговорил все тот же голос под мерное качание головы горбуна.

— Ну-ка замолкни, уродище! — грубо прервал ещё чей-то голос.

Лохмотья на горбу зашевелились, и на плечо уродца вылез огромный, белый попугай.

У «ловца удачи» округлились от изумления глаза — это оказалась та самая зловещая птица, которая сидела на ветке в оранжерее Окулюса Берса и запомнилась полукровке своей характерной особенность. В костистой лапке той половины тела, где зияли выбеленные кости, была зажата цепочка. На ней висел крупный, отлитый из металла череп, в чьих глазницах тускло светились два отесанных адуляра*.

— Наш хозяин, мэтр Кассар, желает видеть Феникса и посылает с нами амулет, который поможет избегнуть опасностей земель мертвых, — куда почтительнее, чем к горбуну, обратился попугай к «ловцу удачи».

— А ваш хозяин не подумал о том, что от таких вот визитов можно ненароком и спятить?!! — чуть не крикнул полукровка.

Вообще-то подобные вещи с Фениксом по роду его профессии происходили не так чтобы в первый раз. Чего только стоил один оригинальный способ, которым его призвал на службу шаргардский чародей, ныне покойный Рэйтц из Красных Башен. Карнаж как-то сидел в трактире и спокойно ужинал. Когда же он откупорил бутылку доброго вина, оттуда вдруг выпорхнул плененный дух и, вместо положенных трех желаний, которые легенды сулили нашедшему, выполнил одно, но чужое: схватил «ловца удачи» и вынес наружу через трубу дымохода. Тем не менее, представление, которое разыграли подручные некроманта, выглядело ещё более жутко. И Феникс лишний раз имел удовольствие убедиться, что каждый маг на Материке, обладающий хоть крупицей таланта и силы, начинал сходить с ума на свой лад.

Попугай порхнул на спинку кровати и положил медальон на скомканное покрывало.

— Спрячь-спрячь! — произнесла птица, кланяясь металлическому черепу.

Карнаж подошел на едва гнущихся ногах и наклонился, чтобы взять медальон. Боль пронзила спину, и он отшатнулся, издав тяжкий стон.

— Крылышкам больно? — озадаченно повернул голову попугай. — Скверно-скверно! Горбун, подай снадобье Фениксу. Да поживее! Хозяин непременно желает его видеть.

Уродец проковылял к кровати и протянул «ловцу удачи» изумрудного цвета сосуд с толстыми стенками. Полукровка, морщась от боли, взял снадобье из длинных, кривых пальцев.

— По одной капле два раза в день, счетом чертовой дюжины всего и не более, — напевно прозвенел голос горбуна. — В тумане разума боль заблудится и забудется.

— Я непременно явлюсь, если останусь жив, — ответил «ловец удачи», пряча медальон и флакон запазуху.

Снизу донесся шум голосов и топот многочисленных ног по лестнице.

— Мы можем помочь, — сказал попугай, порхнув на мешок с головой dra.

— Избавим вас от тяжкой и опасной ноши, а заодно очистим путь, — тут же пропел горбун.

Топот ног приближался, и до чутких отсрых ушей полукровки долетало клацанье извлекаемого из ножен оружия. В дверном проеме показался один из слепцов с факелом в руке. Он уже собирался рвануться внутрь комнаты, но невидимая стена оттолкнула его и он отлетел назад.