Евгений Прошкин - Смертники
Но и покой, увы, не вечен. Он выходит из тебя толчками, резкими, как удар кулаком в грудь, выплескивается из распахнутого рта вместе с жидким кислородом, кислотой и расплавленным свинцом. И вот уже какая-то гнида лупит тебя по щекам, зажимает пальцами нос и пыхтит, пыхтит в лицо, лезет тебе в рот чуть ли не всей головой, словно гнида-дрессировщик, а ты — лев. И как бы ты ни сопротивлялся, эта сволочь шаг за шагом возвращает тебя туда, куда тебе давно уже не нужно. К жизни.
Трудно не запомнить лицо человека, который только что делал тебе искусственное дыхание рот в рот. Ещё труднее стереть из памяти слова:
— Что ж ты делаешь, идиот? Понырять тебе захотелось, да? Ихтиандры в роду были?
Олег оторвался от подушки. Голова кружилась, во всем теле ощущалась слабость, но это не имело значения. В комнате было темно, как в чашке с чёрным кофе, тогда как в темноту за окном как будто плеснули пару капель молока. Приближался рассвет. «Без четверти четыре», — прикинул Олег.
На соседней кровати лежал на спине Столяров. Вслушиваясь в его ровное дыхание, Гарин с удивлением отметил, что впервые видит Михаила спящим. До сих пор тот всегда вставал раньше, а ложился позже. Впрочем, Михаил ли он? Или это имя — такая же фальшивка, как кличка Камень и татуировка в виде перстня, к слову сказать, уже наполовину стёршаяся? Хотя это тоже не имело значения.
Гарин медленно, чтобы не скрипнула кровать, поднялся и встал в изголовье у Столярова.
«Пристрелить? — подумал он. — Или перерезать горло, чтоб не будить соседей?»
Как по заказу кто-то из сталкеров за стенкой громко застонал во сне. Кажется, это был Порох.
«Только шевельнись — и я вырву тебе кадык», — мечтательно подумал Олег, глядя на Михаила, однако тот не шевельнулся.
Зона меняет людей. Совсем недавно от одной только мысли об убийстве он грохнулся бы в обморок. Олег Гарин нового образца не был таким впечатлительным. Конкретно в эту минуту ему хотелось резать, ломать и рвать зубами. Очень хотелось, до дрожи в пальцах и хруста в сведённых челюстях. Беда в том, что убить Столярова сразу Олег не мог. Сперва ему необходимо было задать Михаилу кое-какие вопросы. И получить на них ответы. Выбить в крайнем случае.
«Кляп в рот, пистолет к виску — и во двор? — размышлял Гарин. — Нет, тоже не вариант. Любой шум — и вся квартира встанет на уши. Придётся объясняться…»
В итоге он вышел из комнаты один. Предварительно провозившись пару минут с рюкзаком и переложив часть вещей в карманы комбинезона. Ничего огнестрельного брать не стал. Если в этот ранний час по округе шатается какой-нибудь зомби или снорк, Олег уделает его ножом. А лучше — голыми руками. Может, это хоть ненадолго уймёт зуд в пальцах. Зуд долго сдерживаемой ненависти, которая наконец нашла выход.
Гарин беззвучно открыл входную дверь, шагнул на лестничную клетку и только здесь надел ботинки. Выйдя из подъезда, он оказался в заросшем высокими деревьями дворе. Здесь Олег остановился, запрокинув голову и закрыв глаза. Казалось, он к чему-то прислушивался, хотя самым громким звуком было приглушённое звяканье двух металлических болтов, которые Гарин как будто перемешивал в кулаке. Он простоял так не меньше минуты, потом провёл ладонью по левой щеке и уверенно повернул в сторону общежития.
Метрах в двадцати от ближнего корпуса находилась баскетбольная площадка. Покрытие на ней давно потрескалось и поросло травой, но облезлые щиты на ржавых покосившихся столбах ещё помнили о временах жарких спортивных баталий. Посреди площадки Олег снова остановился, правда, глаз уже не закрывал. И болты больше не мял в кулаке, а подбрасывал на ладони: первый, второй, первый, второй — словно жонглировал ими одной рукой. Потом один из болтов спрятал в карман, а другой без размаха бросил недалеко перед собой и пару секунд слушал, как кусочек металла подпрыгивает на растрескавшемся асфальте. Гарин поднял болт и снова бросил. И так семь раз. Потом вернулся к центру площадки, покачал головой и со словами: «Лови трёхочковый!», швырнул болт в сторону баскетбольной стойки. Тот ударился о щит, отскочил, влетев точно в кольцо с давно оборванной сеткой, упал на асфальт… и заскользил к краю площадки. Не расплавился, не сплющился в блин, не разлетелся на тысячу осколков — болт просто проволочился по асфальту около метра и замер. Олега это более чем устраивало.
Гарин поднял болт, а место, где прервалось его скольжение, обложил сухими веточками так, чтобы это не бросалось в глаза. Получился круг примерно полутора метров в диаметре. Гарин встал перед ним на колени, расстегнул подсумок и достал нечто, напоминающее отбивную, которую несколько дней проносили в рюкзаке. Как оно, собственно, и было.
— Кушай, поправляйся, — пробормотал Олег и положил «отбивную» в центр круга, похожий на жреца, приносящего жертву неведомому богу. Что, строго говоря, тоже было недалеко от истины.
После этого он встал и то ли отряхнул штанины, то ли вытер о них покрытые липкой слизью ладони.
Гарин осмотрелся. Небо на востоке только начало розоветь, значит, он отсутствовал не больше двадцати минут. Небо на юге, сектор которого был виден между облюбованной сталкерами пятиэтажкой и соседним зданием, тоже на глазах меняло цвет. Только не на розовый, а на тёмно-лиловый с уклоном в фиолетовый. С минуту пронаблюдав за восходом южной зари, Олег кивнул своим мыслям. Этот неожиданный элемент замечательно вписывался в его план. Оставалось только надеяться, что доблестный опер спросонок окажется чуть менее бдительным, чем обычно.
Столяров проснулся от первого толчка, раскрыл глаза и едва заметно кивнул, увидев приложенный к губам указательный палец.
— Тихо, — шепнул Гарин. — Пошли.
Михаил не стал задавать вопросов «куда» и «зачем», просто бесшумно поднялся с кровати, зашнуровал ботинки, накинул куртку и вышел из квартиры вслед за Олегом. Лишь на лестнице он спросил вполголоса:
— Что стряслось?
Гарин, обогнавший спутника на полпролёта, поднял к нему бледное лицо и только мотнул головой:
— Это видеть надо.
— Что-то с «венцом»? — насторожился Столяров.
Вместо ответа Олег громко вздохнул и ссутулился, радуясь, что Михаилу видна только его спина. Контролировать выражение лица намного сложнее. Особенно когда сердце стучит в груди так, словно кто-то перевёл рычажок с одиночного боя на автоматический и в каждом его ударе тебе слышится: «Убей!». Убей существо, которое, не задумываясь, убьёт тебя и перешагнёт через труп, лишь бы всё было в порядке с его драгоценным «венцом»!
По пути к баскетбольной площадке Гарин обогнал Столярова ещё на пять шагов, обеспечивая себе пространство для нехитрого маневра. Возле стойки со щитом он изобразил замешательство, метнулся в одну сторону, в другую и, сделав петлю, встал лицом к Михаилу. Тот, как и следовало ожидать, остановился в паре шагов от Олега и требовательно спросил:
— Ну!
Олег снова вздохнул — смесь раскаяния и печали — и, шмыгнув носом, попросил:
— Отдай пистолет.
— Что?! — Лицо Столярова перекосило от подобной наглости.
— Отдай, — жалобно повторил Гарин. — А то ты убьёшь меня, когда узнаешь.
— Да я тебя… — Михаил задохнулся от возмущения, затем рванул пистолет из-за пояса и сунул его рукояткой вперёд в протянутую ладонь. — Держи! Но если что-то не так с «венцом», я тебя и без пистолета…
— Я знаю, — кивнул Олег и пробормотал: — Амударья пятнадцать.
— Чего пятнадцать?
— Ничего. Тебя в детстве дразнили жадиной? — невпопад спросил Гарин.
— Не думаю.
— А говядиной?
— Меня вообще не дразнили. Я всегда крепкий был. Здоровее сверстников.
— Крепкий… — повторил Олег. — Ильи Муромцы в роду были?
— Что?
Столяров шагнул к зарвавшемуся молокососу, из которого, похоже, пришла пора вытрясти немного дури… Вернее, попытался шагнуть. Но не смог. Его ботинки, казалось, приросли к земле.
— Что ты… Что ты сделал?
— Жадину-говядину из детской дразнилки, — охотно пояснил Гарин, отступая от Михаила ещё на несколько шагов. — «Жадинка» — редкая аномалия и, можно сказать, бестолковая. Рядом с какой-нибудь «жаркой» или «воронкой» «жадинка» выглядит недоразумением. Она не разрывает, не жарит, не бьёт молнией, просто притягивает разную металлическую мелочь: болты, скрепки, пуговицы. Для человека она не опасна. Но если прикормить «жадинку» «ломтем мяса», сила её притяжения возрастает на порядки. Сытая «жадинка» может без труда удерживать бочку или пулемёт. Или тебя, Миша.
— Погоди, я не пожалею свои берцы… — Столяров судорожно завозился со шнурками. Вот он расшнуровал ботинки и попытался сделать шаг.
— Понял теперь? — улыбнулся Олег.
Столяров промолчал. Похоже, аномалия притягивала не подкованные подошвы ботинок, как он подумал сначала, а его самого.
